Туда-то должны были перенести тела вождя и его супруги. К земляной насыпи, где находились эти тела, принесли два первобытных паланкина, или, проще говоря, носилки. На них посадили оба трупа, укрепив их лианами. Четыре воина подняли эти носилки и двинулись к месту погребения в сопровождении всего племени, снова затянувшего свой похоронный гимн.
Пленники, продолжавшие находиться под бдительным надзором стражи, видели, как похоронная процессия вышла из-за первой ограды, после чего пение и крики стали мало-помалу затихать.
С полчаса это мрачное шествие, двигавшееся в глубине долины, не было видно пленникам, а затем оно снова показалось на извилистой тропе, поднимавшейся в гору. Волнообразное движение этой длинной, змеящейся колонны издали казалось каким-то призрачным.
Племя остановилось на высоте восьмисот футов, на вершине Маунганаму, у того места, где была приготовлена могила для погребения Кара-Тете.
Если бы хоронили простого маори, то ему довольно было бы и ямы, засыпанной потом камнями. Но для могучего, грозного вождя, которому, без сомнения, в недалеком будущем предстояло быть возведенным в сан божества, племя позаботилось приготовить могилу, достойную его подвигов.
Могила была огорожена частоколом, а у самой ямы, где должны были покоиться тела вождя и его супруги, виднелись колья; они были украшены изображениями, окрашенными охрой. Родственники погребаемых не забыли о том, что вайдуа – дух умершего – нуждается в пище так же, как и тело во время его преходящей жизни. Поэтому у могилы вместе с оружием и одеждой покойного были положены и разные съестные припасы.
Таким образом, у мертвого вождя имелось в могиле все, что нужно было для его комфорта. Оба супруга были положены рядом, а затем, после новых воплей, их засыпали землей и цветами. Покончив с этим, процессия в глубоком молчании спустилась с горы. Отныне никто, под страхом смертной казни, не смел взойти на Маунганаму, ибо на нее было наложено табу, так же как когда-то на гору Тонгариро, на вершине которой покоятся останки вождя, погибшего в 1846 году во время землетрясения.
Глава XIII
Последние часы
Пленники были отведены обратно в тюрьму к тому времени, когда солнце скрывалось за вершинами гор, по ту сторону озера Таупо. Несчастным предстояло выйти из нее тогда, когда вершины горной цепи окрасятся первыми лучами солнца.
Это была их последняя ночь перед смертью. Несмотря на изнеможение, несмотря на переживаемый ими ужас, они сели поужинать вместе.
– Нам нужны силы, чтобы смело взглянуть в глаза смерти, – проговорил Гленарван. – Надо показать этим дикарям, как умеют умирать европейцы.
После ужина Мэри Грант и Элен, отойдя в уголок хижины, улеглись там на циновке. Благодетельный сон, заставляющий на время забыть всякое горе, сомкнул их глаза. Сломленные усталостью и бессонными ночами, несчастные женщины заснули, прижавшись друг к другу. Гленарван, отведя своих друзей в сторону, сказал им:
– Дорогие товарищи, если завтра нам суждено умереть, я уверен, что мы сумеем умереть мужественно, с сознанием, что мы стремились к благородной цели. Но дело в том, что здесь нас ждет не только смерть, но и пытка, бесчестие, быть может, и эти две женщины…
Твердый до тех пор голос Гленарвана дрогнул. Он замолчал, чтобы справиться со своим волнением.
– Джон, – обратился он через минуту к молодому капитану, – ведь вы обещали Мэри то же, что я обещал Элен. Как же вы решили поступить?
– Мне кажется, я имею право выполнить это обещание, – ответил Джон Манглс.
– Да, Джон, но ведь у нас с вами нет оружия.
– Одно есть, – промолвил молодой капитан, показывая кинжал, – я вырвал его из рук Кара-Тете в ту минуту, когда этот дикарь свалился у ваших ног. И пусть, сэр, тот из нас, кто останется жив, выполнит желание вашей жены и Мэри Грант.
После этих слов воцарилось глубокое молчание. Его нарушил майор.
– Друзья мои, – сказал он, – приберегите это крайнее средство на самую последнюю минуту. Я не сторонник непоправимых поступков.
– Говоря это, я не имел в виду нас, мужчин, – ответил Гленарван. – Какая бы ни ждала нас смерть, мы сумеем без страха встретить ее. Ах, если бы мы были одни, я уже двадцать раз крикнул бы вам: «Друзья, попытаемся прорваться! Нападем на этих негодяев!». Но жена моя, но Мэри…
Джон Манглс приподнял циновку и стал считать маорийцев, стороживших дверь храма. Их было двадцать пять. Они развели большой костер, бросавший зловещие отблески на площадь, хижины и изгороди па. Некоторые из этих дикарей лежали вокруг костра, другие стояли неподвижно, вырисовываясь резкими черными силуэтами на фоне яркого пламени. Но все они то и дело глядели на хижину, наблюдать за которой им было поручено.
Говорят, что у узника, задумавшего бежать, больше шансов на успех, чем у стерегущего его тюремщика. И в самом деле, узник здесь более заинтересован, чем тюремщик. Тюремщик может забыть, что он поставлен стеречь, – узник не может забыть, что его стерегут. Узник чаще думает о побеге, чем его страж о том, как помешать ему бежать. Отсюда частые и поразительные побеги.
Но здесь за нашими узниками наблюдал не равнодушный тюремщик – их стерегли ненависть и жажда мести. Если пленников не связали, то только потому, что узы были бы здесь лишними, раз двадцать пять человек сторожили единственный выход из храма.
Эта постройка, примыкавшая к той скале, которой завершалась крепость, была доступна лишь со стороны ее входа. Отсюда узкая полоса земли вела на площадь па. Две боковые стены хижины поднимались над отвесными скалами, под которыми зияла пропасть футов в сто глубиной. Спуститься здесь было невозможно. Немыслимо было убежать и через заднюю стену, ибо она упиралась в огромную скалу. Единственным выходом являлась дверь храма, открывавшаяся на ту узкую полосу земли, которая, подобно подъемному мосту, соединяла его с площадью па. Но здесь на страже стояли маори. Итак, бегство было невозможно. Гленарван, исследовав чуть ли не в двадцатый раз стены своей тюрьмы, принужден был признать это.
Но как ни мучительны были часы этой ночи, они все же шли один за другим. Горы погрузились в непроницаемый мрак. На небе не видно было ни луны, ни звезд. Порой над па, сотрясая сваи святилища, проносились порывы ветра. Они на миг раздували костер маори, и отблески его пламени озаряли мимолетным светом внутренность храма и сидевших в нем узников. Несчастные были погружены в свои предсмертные думы. Мертвая тишина царила в хижине.
Около четырех часов утра внимание майора привлек какой-то шорох, казалось доносившийся из-за задней стены, примыкавшей к скале.
Сначала Мак-Наббс не придал этому шороху значения, но так как он не прекращался, майор стал прислушиваться, а затем, заинтересовавшись им, даже припал ухом к земле, чтобы яснее его расслышать. Ему показалось, что кто-то за стеной скребет, роет землю.
