— Они похожи на нас. — Джо снова уселся и принялся за еду. — На их месте мы поступили бы так же. А они, между прочим, спасли мир от коммунизма. Не победи Германия, мы бы сейчас жили под красными. А это куда хуже.
— Ты тоже болтун, — бросила Джулиана. — Как радио. Трепло.
— Я жил под нацистами, — сказал Джо, — и знаю, что это такое. В сорок седьмом я получил в Организации Тодта трудовую книжку и вкалывал на стройках двенадцать… нет, тринадцатъ… почти пятнадцать лет. В Северной Африке и США. Можешь не верить, — он ткнул в сторону Джулианы вилкой, — но у меня в крови итальянский талант к земляным работам, и в ОТ меня ценили. Не заставляли кидать асфальт и месить бетон для автострад, а допустили к проектным разработкам. Сделали из меня инженера. Однажды проверять работу моей группы явился сам доктор Тодт. Он мне сказал: «У тебя хорошие руки». Это было высшей похвалой в его устах, Джулиана. Знала бы ты, что это такое — гордость труженика. Нет, немцы — не болтуны. До них все, и я в том числе, чурались черной работы. Аристократы! Трудовой Фронт положил этому конец. Я как будто впервые увидел свои руки. — Он так частил, что Джулиана с трудом его понимала. — В развалинах Нью-Йорка мы жили как братья. Строем ходили на работу, распевали песни. Дух войны, только созидательный, а не разрушительный. Каждый день как грибы вырастали новенькие, красивые жилые здания, одно за другим, улица за улицей. Как мы отстроили Нью-Йорк и Балтимор — это ж просто загляденье! Сейчас там, конечно, тодтовцев нет. Бал правят картели вроде «Нью-Джерси Крупп и Sohnen[44]». Их хозяева — не нацисты, а родовитые европейские богачи. Но при них стало куда хуже. Роммель и Тодт просто ангелочки по сравнению с промышленниками вроде Круппа и пруссаками-банкирами. Все эти господа в костюмах-тройках… вот бы кого в газовку!
«Господа в тройках были и будут, — мысленно ответила Джулиана, — а вот твои идолы, Роммель и Тодт, явились к нам после побоища разгребать обломки, прокладывать автострады, восстанавливать промышленность. Даже евреев не трогали, вот уж чего от них никто не ожидал… Объявили евреям амнистию, чтобы не прятались по щелям… А потом наступил сорок девятый… и прощай, Роммель, прощай, Тодт, ступайте пастись на лужок. Разве я не знаю, как живется под нацистами? Разве Фрэнк не рассказывал? Мой муж был евреем. То есть он и есть еврей, Я знаю, доктор Тодт был скромнейшим и честнейшим человеком на свете. Я знаю, единственное, о чем он мечтал — дать надежную, достойную работу несчастным, отчаявшимся американцам, миллионы которых ютились среди руин. Обеспечить медицинским обслуживанием, сносным жильем, условиями для отдыха каждого, к какой бы расе он ни принадлежал.
Тодт был инженером, а не идеологом… и сумел добиться многого. Но…»
Смутная мысль, блуждавшая в глубинах сознания, обрела форму.
— Слушай, Джо, а разве на Восточном побережье эта «Саранча» не под запретом?
Он кивнул.
— А почему ты ее читаешь? Разве у вас за нее не расстреливают?
— Все зависит от национальной принадлежности и от старой армейской нарукавной повязки.
Так и было. Меньше всех читать, говорить и слушать разрешалось славянам, мексиканцам, пуэрториканцам. У англосаксов дела обстояли получше: их допускали в библиотеки, музеи и на концерты, их дети учились в общественных школах. Однако… «Саранча» была не просто внесена под гриф, она была запрещена для всех без исключения.
— Я читал ее в сортире, — признался Джо. — Прятал под подушкой. Честно говоря, потому и читал, что нельзя.
— Да ты смельчак, — улыбнулась Джулиана.
— Издеваешься? — с подозрением спросил он.
— Нет.
— Вам здесь легко живется. Никаких проблем, целей, трудов и хлопот. Плывешь себе по течению, словно с довоенных лет ничего не изменилось… — В его глазах застыла насмешка.
— Решил убить себя цинизмом, — перебила его Джулиана. — Ах, бедняжка! Идолов у него отобрали, некому теперь подарить свою любовь! — Она держала вилку острием вперед, и это от него не укрылось. «Ешь, — мысленно приказала она, — или откажись от удовлетворения и физиологических потребностей».
Джо набил рот и, прожевав, сказал:
— Этот Абендсен живет неподалеку отсюда, в Шайенне. Спокойное местечко нашел для раздумий над судьбами мира, верно? Прочти вот здесь. Вслух прочти.
Она взяла книгу и прочитала на обороте обложки:
— «Он — бывший сержант морской пехоты США, участвовал во Второй мировой войне. В Англии был ранен в поединке с фашистским танком „Тигр“. Ходят слухи, что его дом набит оружием и превращен в неприступную крепость». — Она закрыла книгу, — Тут не написано, но мне говорили, что он немного свихнулся. Живет высоко в горах, окружил свой дом колючей проволокой под током. До него непросто добраться.
— А может, он прав, что опасается? — предположил Джо. — Шишки из Партай, небось, до потолка прыгали от злости, когда прочли эту книгу.
— Он и раньше так жил, еще до того, как написал «Саранчу». Его дом называется… — она взглянула на обложку, — Высокий Замок. Название он сам придумал.
— Да, немцам его не сцапать, — пробормотал Джо, торопливо жуя, — он всегда начеку. Хитрый, черт.
— А все-таки надо быть не робкого десятка, чтобы написать такое. Не победи Ось, мы бы могли говорить и писать все, что угодно, как до войны. И страна была бы цела, и законы куда справедливей. И одни для всех.
К ее удивлению, Джо согласно кивнул.
— Не пойму я тебя, — сказала Джулиана. — Во что ты веришь? Чего хочешь? Защищаешь этих уродов, которые задались целью перерезать всех несогласных, и тут же… — Она яростно схватила его за уши и потянула вверх. От изумления и боли у него глаза вылезли из орбит.
Тяжело дыша, они молча смотрели друг на друга.
— Дай доесть твою стряпню, — наконец вымолвил Джо.
— Что ты сказал? Не хочешь со мной разговаривать? Понимаешь, о чем я спрашиваю, и жрешь, как ни в чем не бывало?! — Джулиана изо всех сил выкрутила ему уши и отпустила. Они мгновенно побагровели.
— Пустой разговор, — буркнул Джо. — Не о чем спорить. Знаешь, как коричневые рубашки прозвали когда-то болтунов-интеллигентов? Eierkopf, яйцеголовые. Потому что их огромные выпуклые черепа легко раскалывать в уличных заварушках.
— Если ты и обо мне такого мнения, почему бы тебе не убраться отсюда? — разозлилась Джулиана.
У нее мороз пошел по коже от его зловещей гримасы.
«Какая я дура, что пустила его к себе, — горько подумала она. — Теперь поздно. Мне от него не отделаться».
Джулиане казалось, произойдет что-то страшное и это будет связано с ним.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
