К озеру ехали в полном молчании. Когда солдаты гибнут в бою, это горько, но понятно всем — на то они и солдаты, чтобы отдавать свои жизни за ту цель к которой стремятся. Когда же храброго воина, поверившего девичьей улыбке и ласковому взгляду, съедают на обед, это не укладывается в голове. Больше всех переживал, похоже, Куланн, который считал себя в ответе за эту трагедию. Он думал, что мог предвидеть последствия, но поддался соблазну, и страшная, нелепая смерть тринадцати воинов — это его вина.
Каэ понимала, что творится на сердце у храброго сангасоя. Она подъехала к нему, придержала Ворона, заставляя его идти рядом с конем Куланна, и произнесла:
— Не кори себя. Я виновата еще больше. Тод предупреждал меня, но я не послушалась.
— Если бы не вы, госпожа, меня бы и на свете не было. А я обязан предвидеть любые опасности.
— Так не бывает, Куланн. Нельзя не доверять всем. Тогда жизнь становится невыносимой.
— Жизнь становится невыносимой и тогда, когда кровь твоих солдат не высыхает на твоих руках.
— Глупости. Если ты будешь только об этом думать, мы попадем в еще большую беду. Вот барон Банбери Вентоттен тоже считает, что виноват только он, ибо не смог сразу угадать, что пахнет человеческим мясом.
— Барон Банбери не принимал на себя ответственность, а я обещал правителю Сонандана доставить вас целой и невредимой.
— Понимаешь, Куланн, нельзя обещать ничего подобного. У меня есть своя воля и свое право принимать решения. Есть воля и право на решение и у наших воинов. Мы с тобой все равно не сможем за них думать, дышать, не сможем подавлять их желание любить, верить. А если мы и попытаемся это делать, то рано или поздно нас настигнет расплата. И поэтому отвечай за себя самого, а остальным предоставь право платить по своим счетам. Иначе в какой‑то момент человек перестанет быть человеком.
— Я подумаю, — сказал Куланн.
На берегу Эрен‑Хото долго не задержались. В отличие от каннибалов, рыбаки не больно радовались появлению вооруженных пришельцев и только испытали облегчение, когда командир отряда — громадный воин в белых одеждах, вооруженный топором, заявил, что намерен в самом скором времени переправить своих людей через озеро. Соблазненные звоном золота в кожаном мешочке и надеждой избавиться от этой напасти (неизвестно, что взбредет в голову этим воинам, не похожим ни на матариев, ни на унгараттов, ни на хассасинов, — но чем непонятнее, тем страшнее), рыбаки нестройной толпой двинулись к ближайшей роще, и уже через три часа несколько прочных, довольно больших плотов мерно покачивались на волнах Эрен‑Хото. Отдельно сторговались и насчет длинных долбленых лодок.
Когда все приготовления были завершены и сангасои стали готовиться к переправе, Каэтану осторожно тронул за локоть невысокий, сухонький старичок. Голова его напоминала пушистый одуванчик — волосы были такие же белые, легкие и шелковистые. А пронзительно‑синие, чистые глаза смотрели по‑детски наивно и доверчиво.
— Да? — Ей пришлось наклониться, потому что старичок присел на корточки и водил палочкой по песку.
Она внимательно посмотрела на то, что он пытался изобразить.
— Вы плывете через озеро?
— Должны…
— В новую луну?
— Мы не думали об этом.
— Не думать нельзя, — заявил старичок, поднимая кверху сухонький пальчик.
— Я согласна с тобой. А чем опасна новая луна?
Старичок посмотрел на нее осуждающе, как на неразумное дитя, которое берется говорить о том, чего не понимает и в чем совершенно не разбирается.
— Новая луна абсолютно безопасна, — наконец изрек он. И сделал паузу, чтобы убедиться в том, что смысл сказанного дошел до его собеседницы.
— Госпожа! — Рогмо подбежал к ней. — Отплываем?
— Подожди, князь. Что‑то здесь не так. Вот этот милый господин пытается мне что‑то объяснить. Но я не слишком быстро схватываю его мысли. Надеюсь, он не отступится.
Рогмо выслушал этот монолог с неопределенным выражением лица, но все же отошел в сторону, стараясь не мешать госпоже, раз уж она так решила. А старичок, по всей видимости, остался услышанным доволен, потому что решил продолжить разговор. Все это время он не переставал чертить палочкой какие‑то круги, линии, черточки.
— Новая луна абсолютно безопасна. И вода безопасна. И те, кто живет в воде, не так уж и опасны, когда сыты, но во время новой луны им тоскливо в холодной и темной глубине. Они хотят есть, и тогда они поднимаются на поверхность. Правда, сушу они не переносят и людям угрожают только тогда, когда люди вторгаются на их территорию.
— А когда же они успокаиваются?
— Только после того, как поедят.
— Долго ли ждать?
— Ждать можно и до следующего новолуния, — улыбнулся старичок.
— Нет, нет! Это же просто невозможно. Скажи, что делать?
— Взять меня с собой.
Магнус подошел к беседующим и наклонился к своей госпоже:
— Вы побледнели, Каэ, в чем дело?
— Не знаю, правда ли это, но вот этот милый господин уверяет меня, что в озере водятся какие‑то оголодавшие твари, а обеденный час у них приходится как раз на время нашего путешествия. Я больше не могу рисковать людьми. Но и не могу вести отряд в обход, после того, как мы потратили столько времени в Кортегане. Я не знаю, на что решиться.
— А этот старичок советует что‑нибудь?
— Советует взять его с собой.
— А кто он вообще такой?
— Наверное, один из рыбаков. Во всяком случае местный житель.
— Давайте проверим. Я порасспрашиваю о нем у людей. А вы пока узнайте у него еще что‑нибудь.
— Я устала, Магнус, — неожиданно сказала Каэ. — У меня голова идет кругом: кому верить, чего опасаться больше? Враг может оказаться где угодно, а у меня нет сил. Я ничего не понимаю. Я хочу обратно, в то странствие, когда на нас нападали монстры, но они и выглядели такими, какими являлись на самом деле, понимаешь? Сарвох — он и есть сарвох, ничего не убавишь и не прибавишь. Трикстер — это трикстер, мардагайл — это великая опасность, но и ее можно преодолеть. А сейчас я колеблюсь, не зная, что предпринять: считать ли врагом этого очаровательного старичка, поверить ли его предупреждениям. Кстати, где пес? Куда занесло этого бродягу?
— Пойду поищу, — пообещал Магнус. Но искать Тода ему не пришлось. Лохматая, огромная псина, высоко подпрыгивая, подбежала к Каэтане, ткнулась влажным холодным носом в ее щеку, затем приблизилась к старичку и положила голову ему на острую коленку.
— Песик умненький, — прокомментировал тот. — В отличие от кое‑кого… Решай же быстрее, я ведь могу передумать.
Номмо приковылял с заинтересованным личиком, круглые уши его настороженно поворачивались.
— Каэ, дорогая, что я вам сейчас скажу! Все эти люди, — он указал лапкой на толпящихся на берегу vестных жителей, — уверены, что вы беседуете сами с собой. Они его не видят!
— Так всегда, — обиженно заметил старичок. — Никогда не видят, олухи этакие. Я ведь стараюсь тут, в лепешку разбиваюсь, а им хоть бы хны. Вот ужо плюну, пусть без меня попляшут. Поглядю тогда, какая тут деревенька стоять будет через десяточек‑другой лет!
— А что ты нарисовал? — невзначай поинтересовалась Каэ.
— Дорожку к домику, где камушек. Только дорожка нелегкая. Но это уже твое горе, мое горе — чтобы вы озеро переплыли.
* * *
А твари в озере действительно были. Хотя тварями их называли перепуганные люди, друзья и родные тех, кого они разорвали на части. И с точки зрения Каэ, они были меньше в этом виноваты, чем те же каннибалы Коррана. Потому что жителям Коррана было чем пропитаться и кроме человеческого мяса, а у тех, кто жил в озере, выхода не было. Их такими создал Повелитель Зла еще во времена Первой войны за Арнемвенд. Они не стремились оставаться здесь, они вообще ни в чем не были виноваты. Они просто существовали.
Ингатейя Сангасойя начинала в последнее время понимать, что человек в своем шествии по миру сметает всех, кто стоит на его пути. Когда он уничтожает сарвохов, мардагайлов и урахагов, возражать сложно. Когда люди вытесняют эльфов, гномов, хортлаков и альвов, душа обливается кровью, но в воздухе витает идея, что мир безудержно меняется, и вины человека в том нет. Просто одна цивилизация приходит на смену другой. Когда люди истребляют дриад, нимф, лимнад, альсеид, сильванов, домовых, а также прочих благожелательно настроенных, добрых духов, это изумляет и настораживает. А пока ты изумляешься, глядя с вершины своего бессмертия на полыхающую землю, приходит черед опасных хищников, потом «вредных» зверушек. Затем лишними в мире становятся леса и луга, чистые реки и озера. И все это долгое время человек упорно уничтожает человека. Это люди впустили когда‑то Мелькарта на Арнемвенд, это они пытаются и теперь открыть ему проход. И на фоне этой вины смешной и жалкой кажется вина вечно голодных тварей, загнанных в холодные, неприветливые глубины Эрен‑Хото.
