от друга, колдуна оставили стоять где стоял, а кандидата повлекли к трибуне, смётанной на скорую руку сегодня утром. Тот пытался освободиться, но холуёв было слишком много. Весь штаб.
Оказавшись перед микрофоном, опомнившийся от всего сразу Портнягин с содроганием оглядел море голов.
– От нас даже галактики разбегаются… – дождавшись тишины, хрипло выдохнул он.
Скопище с готовностью рявкнуло, ударило в ладоши. Какой там, к лешему, цвет культуры, сбредающийся по человечку в «Авторской глухоте», – здесь сошлось всё Баклужино, все классы, все сословия. Заорут – так заорут.
– Всё, что мы делаем, бессмысленно…
Восторженный рёв повторился.
– Мы обречены…
Восторженный рёв.
Наконец после четвёртой или пятой фразы Портнягин не выдержал и, безнадёжно махнув рукой, сошёл на грешную землю, где тут же был подхвачен и упрятан в джип. Толпа ликовала.
– Во как надо! – приплясывая, вопил неподалёку от Ефрема Нехорошева некий баклужинский обыватель средних лет. – Ещё хлеще, чем тогда в кафешке! Это, я понимаю, Президент! Всю правду-матку в двух словах! По-нашески! А чего рассусоливать?..
Огромный серо-серебристый джип двинулся в сторону города, и толпа подалась за ним. У подножия мегалитического столпа остались цепенеть Платон Кудесов, кувшиннорылый товарищ Викентий и сам Ефрем.
– А ведь лопухнулись мы с вами, голуби, – удручённо молвил старый колдун.
– Думаешь? – тревожно спросил Платон.
– Да, иногда, – машинально съязвил тот, глядя на бурлящий людской отлив, из которого всплывала временами серебристая крыша джипа. – А хорошо бы почаще…
– Не понимаю, – несколько раздражённо сказал Викентий. – Так он разочаровался в политике или нет?
– Разочаровался, – буркнул чародей. – А толку? Вот если бы народ в нём разочаровался – другое дело! Но весь народ-то на капище не загонишь…
– Ты хочешь сказать… – с запинкой заговорил Платон, – что он даже не подаст в отставку?..
– Какая разница? Подаст не подаст… Кто у него эту отставку примет?
– Но ничего же не скроешь! Он же молчать не будет!
– Так он и сейчас не молчал…
Платон Кудесов ошалело потряс львиной своей гривой:
– Нет, позволь… Как вообще можно президентствовать, если у тебя аура промыта в корень? Колтуны разошлись, узелки распустились…
– Завьют, заплетут, припудрят… – ворчливо утешил колдун. – Вон их сколько, парикмахеров! Целое Баклужино… Да уж, попал так попал…
Крякнул, насупился, потом запустил руку в глубокий карман шубейки и достал на свет божий всё ту же многострадальную поллитровку:
– Вы, голуби, как хотите, а я, пожалуй, хлебну…
Декабрь 2006 – октябрь 2009, Волгоград
Педагогическая поэма второго порядка
Посвящается Ульдору и Таллэ
Глава 1
На поле Куликовом
Светлый стяг над нашими полками
Не взыграет больше никогда.
Александр Блок
Приличия ради вороша палочкой траву, Савелий Павлович брёл по жёлтым от одуванчиков полянам, беспечно уверенный в том, что берестяной кузовок как был, так и останется пустым. В конце концов шампиньоны можно купить и на рынке, а вот нервов на рынке не купишь. Глубокая мысль. Кстати, может быть, оно и хорошо, что не купишь. Поступи нервы в продажу, ученички бы их тоже прикупили, причём наверняка в гораздо большем количестве.
Нелегко, ох нелегко дался молодому педагогу первый год работы. Совершить одиночную вылазку на природу Савелия подбил его коллега Пётр Маркелович – сказал: поди поучись у грибов, как надо за грибницу держаться. Под грибницей старший товарищ, скорее всего, подразумевал коллектив или даже общество в целом. Циник он, этот Пётр Маркелович, дай ему Бог здоровья!
Время от времени в прогалах меж зарослей ивняка возникали озабоченные тётки с кошёлками. Кукушка в рощице скандировала ямбы. Потом сделала паузу и внезапно перешла на амфибрахий: ку-кý-ку, ку-кý-ку…
Подивившись искушённости пернатой в стихотворных размерах, начинающий грибник выбрался на очередную поляну – и приостановился, не веря глазам. Такое впечатление, что кто-то рассеял в траве белые гладкие камушки. Располагались они довольно плотным кружком, и то ли по контрасту, то ли в самом деле, но зелень внутри кружка была малость темнее, нежели снаружи. Каким образом этакий выводок шампиньонов избег хищного взора тёток с кошёлками – загадка.
Савелий раскрыл перочинный ножик, преклонил колени – и усомнился: вдруг поганки? Их ведь, говорят, с шампиньонами перепутать ничего не стоит – во всяком случае, такому специалисту, как он сам… Хотя нет, поганки Савелию Павловичу представлялись тощими, сухопарыми – чисто выпускницы в белых кружевных воротничках. А тут вон какие крепыши!
Вскоре берестяное донышко кузовка исчезло под слоем грибов. Солидно, солидно… Будет чем щегольнуть перед Петром Маркелычем. Савелий Павлович срезал последний крохотный шампиньоныш и хотел уже выпрямиться, когда с небес раздался громовой голос.
– Внимание! – властно произнёс он. – Господа русичи и господа татаре! Ваше сборище является несанкционированным, поэтому прошу разоружиться и мирно покинуть заповедную зону…
Мимо, проламывая кусты, опрометью пробежала бабушка с туго набитой кошёлкой.
– В противном случае… – неумолимо продолжал громовой голос с небес.
Савелий Павлович встревоженно огляделся, потом сообразил, что говорят в мегафон, бросил ножик в кузовок и подался на звук, прекрасно, кстати, сознавая неразумность своих действий. Как это у Ярослава Гашека? «…Перестрелял всю семью, да ещё швейцара, который пошёл посмотреть, кто там стреляет с четвёртого этажа».
Добрался до опушки – и чуть не рассыпал грибы.
* * *
Окажись на месте Савелия Павловича некто давно и прочно помешавшийся на паранормальщине, кто-нибудь из тех, для кого словосочетание «летающая тарелка» лишь в последнюю очередь связывается с семейной склокой… Да, подобный субъект, возможно, и вообразил бы на миг, будто провалился в наше славное прошлое. На бывшем колхозном поле, исполчась, грозно стояли друг против друга два довольно-таки многочисленных воинства. Майское солнце дробилось и плавилось в самделишных нагрудниках, щитах, кольчугах, опасно сияло на выхваченных из ножен клинках.
Однако для преподавателя-словесника, обожателя классики, точно знающего, где кончается литература и начинается обыденная, будь она неладна, жизнь, такое истолкование происходящего явилось бы по меньшей мере неприличным. Вне всякого сомнения, на заброшенном поле силами энтузиастов воспроизводилось некое историческое событие – что-то вроде Мамаева побоища в миниатюре. Слева, надо полагать, утвердились басурмане, справа – русские, причём под чёрным стягом («…на нем же бе образ владыкы Господа нашего»). При виде столь достоверной подробности Савелий Павлович чуть не прослезился. Читали, стало быть, летописную повесть, читали: «…пад на колену прямо великому полку, чёрному знамени…»
К тому времени, когда педагог проморгался, ряды витязей и батыров успели смешаться. Нет-нет, битвой тут и не пахло. Бывшие супротивники сноровисто перестраивались в единую фалангу: спиной – к рощице,
