— Верно, — сказал Эл.
— Тогда пойдемте.
Гэм поднялся, сделал приглашающий жест, и Эл последовал за ним по коридору, минуя дверь за дверью.
Они вышли в обширное помещение, в котором работали люди. Воздух был насыщен ароматами работающих агрегатов. Шум ударил Эла по ушам — постоянный механический гул.
— Это производство, — сказал мистер Гэм. — Именно здесь мы штампуем пластинки.
Для Эла это выглядело как цех по восстановлению протекторов: те же круглые машины, за каждой стоит рабочий, крышки то открываются, то закрываются.
— С этой стороной дела вы соприкасаться не будете, — сказал мистер Гэм. Он увел Эла из цеха, и они оказались в другом коридоре.
Эл сказал:
— Я считаю Криса Хармана самой вдохновляющей личностью из тех, с кем я имел счастье повстречаться. А в моем бизнесе я повидал немало представителей рода человеческого.
— Да, Крис говорил, что познакомился с вами на вашей автостоянке. Вы с Крисом были полностью откровенны, так что и мы будем столь же открыты с вами. Вы пришли к нам совершенно ко времени. Вы не могли бы подгадать момент лучше, даже если бы у вас был какой–нибудь осведомитель, внедренный в нашу организацию. — Он остановился и пристально посмотрел на Эла. — Три дня назад этого рабочего места не существовало, и его необходимо укомплектовать прямо сейчас. Это хорошая работа, мистер Миллер. Просто отличная.
— Чудесно, — сказал Эл.
— Хотите узнать, в чем было дело, Миллер?
— Да, — сказал Эл.
— В вашей прямоте, — сказал Гэм. — Никогда ее не теряйте. В нашем обществе это чертовски редкая штука.
— Я никогда ее не потеряю, — сказал Эл. — Потому что обрел ее в момент высочайшего мужества и опасности. Я обрел ее в Корее. Когда комми поставили меня к стенке. Когда я смотрел в лицо смерти, бешеное косоглазое лицо азиата со штыком в лапах. Я разобрался в себе, мистер Гэм. Я хорошенько разглядел себя, все, что я собой представляю, все, что предумыслил во мне Создатель. А такого знания человек никогда не теряет.
Чуть помолчав, Гэм проговорил:
— Жаль, что им нельзя поделиться. Нельзя передать его каждому из живущих. У меня никогда не будет того, чем обладаете вы.
— Боюсь, что так, — сказал Эл.
— Вы говорили Крису, что деньги для вас не главное. Это его тронуло. Для Криса дело тоже заключается не в деньгах. Почему он занялся бизнесом в этой области, в звукозаписи? Потому что хотел улучшить условия жизни среднего человека с помощью единственного, что может их улучшить, — не через более крупные авто или более качественные телевизоры, но посредством искусства, музыки. — Мистер Гэм толчком открыл тяжелую дверь, выводившую на парковочную площадку, и они медленно пошли через парковку. — Естественно, здесь приходится идти на компромиссы. Бизнес требует платы. Мы это понимаем. Такова жестокая реальность. Вот почему возникли «Веселые пластинки», да и — давайте смотреть правде в лицо — сами «Пластинки Тича». Вы, конечно, знаете каталог. Это, по большей части, мусор. Так и предполагалось, потому расчет здесь делается на коммерческий сбыт. Рок–н–ролл, негритянский джаз — так называемая расовая музыка. Кантри, то есть деревенщина со слайд–гитарами. И попса. У нас было несколько хитов. «Тич» попадал в «горячую десятку», причем часто. С «Пластинками Тича» уже много лет сотрудничает Фрэнк Фритч.
— Я в курсе, — сказал Эл.
— Фортепианные выкрутасы Фрэнка Фритча были в числе наших бестселлеров. И Джорджия О’Хара с ее «Весельчаками песни». В данный момент наш бестселлер в каталоге — «Гордость». Ее можно услышать в тысячах закусочных по всей Америке.
Они вошли в другое здание.
— Вашей заботой, — сказал мистер Гэм, — станет новая марка, та, которую Крис Харман всегда жаждал выпускать, но до этого не мог. Она называется «Антика». Возможной она стала благодаря появлению долгоиграющих пластинок. Вы будете ответственны за ее продвижение на рынке. Ваш месячный оклад составит семьсот пятьдесят долларов, плюс командировочные — по обычной подотчетной системе, которую мы постепенно усовершенствуем, по мере того как будем узнавать вас лучше. И базовый ваш оклад со временем тоже будет повышаться.
— Понятно, — сказал Эл.
— Мы приобрели это здание недавно, — сказал Гэм, когда они проходили по свежеокрашенному вестибюлю. — И сейчас переделываем. Еще не все закончено. Ваш кабинет будет здесь.
Он достал ключ и открыл дверь; Эл обнаружил перед собой кабинет, пахнущий свежей краской.
— Что будет выпускаться под маркой «Антика»?
— Это великий проект мистера Хармана, — сказал мистер Гэм. — Мессы и хоралы Средневековья и раннего Возрождения. Палестрина[13], де Пре[14], Орландо Лассус[15]. Полифония и монодия. Грегорианская музыка, если возможно; если будет рынок.
Далековато от продажи подержанных авто, думал Эл, заглядывая в пустой, вновь окрашенный и декорированный кабинет. Вот, значит, что я получаю за выступление перед Крисом Харманом? Вот, значит, что он увидел во мне и в том, что я говорил?
И этот человек пытается облапошить Джима Фергессона? Этот человек приторговывает грязной версией «Маленькой Евы на льду»?
Он почувствовал себя больным и обескураженным. Все это дело не имело для него ровно никакого смысла, к тому же, на беду его, при нем не было ни дексимила, ни спарина, никаких таблеток, чтобы помочь ему справиться с ситуацией. Единственное, что он мог, это слушать мистера Гэма. Он зашел слишком далеко, слишком глубоко забрался в «Пластинки Тича» и в организацию Криса Хармана, чтобы поворачивать обратно.
Глава 10
Вечером того же дня Эл Миллер, сидя за обеденным столом напротив своей жены, вновь и вновь обдумывал ужасающую мысль о том, что Крис Харман является вполне достойным человеком, а никаким не мошенником.
Он предложил мне эту работу, думал Эл, чтобы наставить меня на путь истинный.
— У меня есть новость, — сказал он наконец Джули, вырываясь из сетей самосозерцания. — Мне предложили работу.
— Что за работу? — спросила она, тут же насторожившись.
— За семьсот пятьдесят в месяц, — сказал он. — Плюс подотчетные. И это только начальный оклад.
У нее расширились глаза.
— Семьсот пятьдесят долларов? — спросила она. — Расскажи мне об этом. Что тебе придется делать? Кто предложил?
— Фабрика грампластинок, — сказал он. — Что–то вроде связей с общественностью. — У него был такой унылый, такой потерянный тон, что ее лицо тотчас осунулось. — Это просто случайность, — сказал он. — У меня для этого нет квалификации. Я продержусь там две недели. Или два дня. — Он вернулся к еде.
— Но почему не попробовать? — сказала Джули. — Может, ты ошибаешься; ты ведь знаешь, что всегда пессимистически настроен и не шевелишься, все пускаешь на самотек, — эта работа сама падает тебе в руки, а ты так и сидишь. Не прилагаешь никаких усилий.
— Я приложил усилия, — сказал Эл. — Пошел и получил ее.
— Тогда нечего думать, что ты с ней не справишься, — сказала Джули. — Разве не логично? Тебя просто снова одолевают сомнения, обычные твои сомнения. Я уверена, что ты справишься.
— Он предложил мне ее просто из жалости, — сказал Эл: он не мог избавиться от этой мысли с тех пор, как покинул «Пластинки Тича».
— Что ты им сказал? Ты же не отказался, правда?
— Сказал, что подумаю, — ответил он. — Сказал, что свяжусь с ними в понедельник утром.
Это давало ему три дня.
— Хорошо, — сказала Джули бодрым, рассудительным тоном. — Предположим, им просто стало тебя жаль. Ну так и что? — Она повысила голос. — Это все равно хорошая работа; за нее все равно хорошо платят. Какое тебе дело до их мотивов? Это паранойя! — Она взволнованно взмахнула вилкой. — Как называется эта фирма? Я пойду и поговорю с ними; я им позвоню — вот что я сделаю. И скажу, что я твоя секретарша и что ты после длительных размышлений решил принять их предложение.
Весь мир сошел с ума, подумал Эл. Все притворяются.
— Если у тебя хватило сообразительности пойти и отыскать хорошо оплачиваемую работу, — сказала Джули, — то ее хватит и на то, чтобы взяться за эту работу и преуспеть в ней. Они не предложили бы ее тебе, если бы не верили, что ты с ней справишься. Соглашайся, Эл, или — без преувеличений, — если ты откажешься, то я себя знаю — и знаю, что стану из–за этого сомневаться в твоей верности. Мы оба давали брачный обет. Ты должен меня чтить и подчиняться мне.
— Вряд ли там шла речь о подчинении, — сказал Эл.
— Ну, не подчиняться, — сказала она. — Но чтить и уважать. Докажи это своим согласием на приличную работу, чтобы мы могли завести детей и получить все, чего мы хотим и чего заслуживаем. — Голос у нее от волнения сделался резким; ему был знаком этот тон. — Не подведи меня снова, Эл; прошу тебя, не давай ходу этим своим невротическим тревогам.
