Долгие годы потребовались, чтобы земля смогла залечить рану, нанесенную ей огнем. На пустынных пожарищах появилась молодая поросль тайги. В воде зачались из икры рыбы. В молодой лес переселились, белки, прибежали звери, прилетели птицы. Ожил опять край богатого чернолесья, непролазных лесов, непуганых птиц. На берегах Енисея прижались к земле новые зимовья. Только теперь иная жизнь пошла в поселках, другие люди промышляют зверя для других целей. В каждом маленьком поселке, на стойбище, на одном из домов или урасе вьется красный флаг. В национальных советах, в клубах, в красных чумах, в школах следопыты тайги говорят о планах сталинских пятилеток и с нетерпением ждут очередного рейса крылатых самолетов, доставляющих сюда, в далекие уголки страны, свежие газеты и журналы. Иными тропами пошла жизнь в новой тайге...
Через несколько дней несчастье вывело меня из строя белковщиков: подрубленная ель, на которой помещалось заманчиво населенное гайно, задела меня, сильно придавив ногу. Лыжная походка — ходьба на лыжах — стала невозможной. Бенетося встревожился, подолгу пропадал в тайге и часто беседовал с Ялэ, который не покидал меня ни на один час. Однажды, вернувшись с разведки, старик радостно сообщил:
— Через лес аргыш идет, дружка. К стойбищу нашего колхоза идет. Поедешь на олене.
— А ты как? Остаешься?
— Пошто? Вместе пойдем, белки ход кончился, шкурка плохой стает, сорит мех шибко.
Передвигаться на оленях в тайге, если они запряжены в нарту, — немыслимо. Два оленя рядом не проберутся через заросли. Обычно белковщики доезжают на оленях до глухих мест и, оставив оленей на сытых пастбищах, уходят в лес на лыжах. Иногда охотник едет в лес верхом на олене. Но этот способ передвижения весьма редко встретишь. Прежде всего верховая езда чрезвычайно плохо отзывается на животном, не приспособленном к такого рода перевозкам грузов. Хребет оленя слабый и хрупкий. На спине он не выдержит и трех-четырех пудов. Если на оленя и грузятся тяжести, то с таким же расчетом, чтобы груз давил преимущественно на холку, на начало шеи, а не на спину. Верховой олень быстро теряет нагул, пустяковое расстояние утомляет его до изнеможения. Особенно болезненно отзывается на нем езда по глубокому снегу. Избегают ездить верхом еще и потому, что и ездок испытывает массу неудобств, получая весьма мало удовольствия.
Попутный аргыш эвенка Легли захватил меня до стойбища Бенетося. Легли вез на факторию добытых белок и шкурки лисиц. Охотник был еще молод и с почтительностью относился к Бенетосе, как к старейшему. Его жене — хорошенькой черноглазой Ботике — едва ли минуло тринадцать лет.
Еще в начале путешествия я с сожалением вспоминал трудную, но спокойную «лыжную походку». Сидишь не на спине, а на шее оленя, ноги свешиваются чуть ли не до самого снега и, ясно, становятся добычей каждого пня, бревна, куста или просто кучи снега. Колени и ступни то и дело ударяются об эти препятствия. Больная нога каждую минуту подвергается раздражению. Сесть на один бок и подобрать ногу нельзя, так как на каждом шагу ждут острые ветви хвои и сухие сучья беспрестанно бьют по рукам, по груди, царапают щеки, сыпят в глаза и рот холодный снег. Олень с трудом протискивается сквозь лес. Ездоку не до созерцания окружающих красот. Крепко вцепившись в шею оленя, он изо всех сил старается удержаться на нем, чтобы не быть сброшенным цепкими кустарниками. В таком лесу быстро не поскачешь. Ветви снимут, стащат лихого всадника и бросят в снег. Не езда — мученье. А тут еще олень ежеминутно угрожает выколоть своими рогами один из твоих глаз. Всадник близко помещается к голове, и олень, врезаясь в кустарник, свирепо мотает головой, освобождая рога от ветвистого плена.
В марте кончается белкование. Охотники возвращаются из тайги, нагруженные тучными связками беличьих шкурок. На факториях весть об удаче, молва о добыче разносится с быстротой поземки. Через час после появления белковщика из лесу охотники знают, сколько он добыл векш, и прикидывают, перекрыл ли он рекордсмена нынешнего сезона. В каждом сезоне несколько имен на устах. Один больше всех убил, другой вынес из тайги особое счастье охотника — соболя, третий успел устоять против трех медведей, а смотришь, кого и совсем не вернула тайга, поборола, спрятала так, что и не найдешь. «Пропал без вести», — говорят тогда про исчезнувшего. При этом ни у кого не шевельнется в груди чувство боязни или страха перед загадочным чернолесьем, уготавливающим, быть может, уже в следующий сезон, ту же участь многим из охотников. Они родились и выросли в тайге, они привыкли к ней и любят ее густые непроходимые урманы, ее коварство и тайные силы, вызывающие на единоборство. На прилавок фактории выкидываются шкурки, отливающие золотом, бронзой, снеговой белизной, дымчатой легкостью. Рядом с черной шкуркой росомахи Бенетося молодой Легли раскидывает пучок разноцветных лисиц: есть среди них и чернобурые и серебристые, есть простые красножелтые лисьи шубы, есть даже чернодушки — с черным ожерельем вокруг шеи. Охотники со счастьем посолидней и держатся солиднее. Несколько дней кряду они с утра до ночи сидят в фактории, с увлечением разглядывают чужие меха, но не показывают своего особого таланта[80]. Все давно знают, что Ора нынче добыл двух соболей, что старый Камими доследил песца и куницу, но ни Ора, ни Камими виду не показывают, невозмутимо перебирая беличьи шкурки. Уполномоченные Заготпушнины тоже не заикаются ни словом. Во-первых, это нехорошо тормошить и торопить охотника, а во-вторых, они знают, почему Ора и Камими не сдают пока шкурки. Уйдет из рук шкурка — меньше о них славы будет.
Белок не рассматривают. Их просто считают по парам и бросают в кучи по сортам, по цветам. Их так много, что и двум большим самолетам не забрать сразу.
Бенетося с сыном и в этом сезоне настреляли белок больше всех. Старик торжествует. Ялэ сдержаннее отца. Мальчик долго ходит по фактории, разглядывая товары, приценяясь ко всему. Удивительно: даже старики частенько подходят к мальчику и советуются, как со взрослым, по всяким делам. Особенно большой авторитет среди своих соплеменников Ялэ завоевал на новые вещи, завезенные в тайгу впервые. В этом году кооператоры забросили на факторию примусы. Такую «машину» эвенки никогда не видели. Они не обратились за справками и объяснениями к факторщикам, даже чуть было не обиделись, когда те начали разъяснять принципы диковинной машины. Охотники обратились к Ялэ. Мальчик молча выслушал просьбу старейших и только кивнул головой. Вечером он заперся с заведующим фактории у него в квартире и целую ночь маял расспросами и практическими «опытами». На следующее утро Ялэ самостоятельно зажег перед удивленными колхозниками примус и долго простоял около него, показывая эвенкам, что машина не опасна: не шаманит и не убивает людей.
Технический авторитет Ялэ имел, оказывается, свою интересную историю. Как-то зимой, несколько лет назад, в эвенкийский колхоз, в котором жил и Ялэ, случайно забрался полузамерзший киномеханик с передвижкой. Эвенки приютили и отогрели механика. В благодарность он решил «провернуть» им пару картин. У странствующего киномеханика оказались две короткометражные пленки северной тематики. На одной из пленок была заснята охота на белку, на другой — нападение волков на стадо оленей и охота за хищниками. Киноаппарат в тайге появился впервые, никто не знал, что это такое. Предприимчивый киноработник натянул экран в урасе Бенетося. На просмотр прежде всего пришли лучшие и старейшие колхозники. Никем не замеченный тут же приютился маленький Ялэ. Как только завертелась ручка динамомашины и ярко вспыхнула электрическая лампочка, зрители в испуге разбежались. Как ни бился, ни уговаривал механик стариков пойти осмотреть лампочку, общупать машину и убедиться в отсутствии сверхъестественного в ней, они не соглашались. Тут подвернулся шаман. Он злобно ополчился против кино.
— Худой человек небесный огонь (молнию) украл и пускает ее но веревке (по проводу) из ящика в пузырек, где он светит. Глаза потеряешь, если смотреть будешь. Сердце остановится совсем и ум из головы уйдет, — запугивал он.
Эвенки слушались старейших колхозников. Киномеханик был безутешен. Напрасно он просил, ругался — все было так же. Может быть, он так бы и уехал непризнанным и опозоренным, если бы не заметил однажды, с каким любопытством пожирает глазами оборудование установки Ялэ. В отчаянии механик взялся горячо объяснять ему устройство киноаппарата. Сначала испуганно и недоверчиво слушал Ялэ, но потом детская любознательность пересилила — Ялэ прикоснулся к зажженной лампочке. Она была холодна! Значит, неправда, что это небесный огонь. Вскоре привлеченные рассказами мальчика, эвенки увидели, как он сам добывал небесный огонь. Механик теперь молчал, ухмылялся и только крутил рукоять машины. Ялэ смело разбил шаманские небылицы своими бесхитростными, но убедительными опытами, придуманными им самим. Он совал светящуюся лампочку в снег, опускал в воду, дул на нее, зажимал в ладонях, подносил к глазам. Убедившись в неопасности электрического света, эвенки пожалели, что этот огонь нельзя взять на зиму в свою урасу. Авторитет шаманов был поколеблен.
