Стартер взмахнул флажком. Машина рванулась по глади аэродрома, незаметно, легко взмыла в воздух. Поворот. Прямо на окна машины стремительно ложится земля. И снова выпрямился самолет, снова под ногами убегающие вдаль снега.
Завоевать пространство!
В Стране Советов нет далеких, недоступных окраин, их не может быть!
Мужество, отвагу, геройство показали советские летчики в освоении Крайнего Севера. Сколько славных имен записано в историю гражданской авиации. Их знает вся страна. И сколько неизвестных отважных людей просто, по-будничному одевали комбинезон, садились в кабину, парили над таежными и тундровыми просторами, проносились над ледяным океаном, прокладывали новые воздушные пути, несли с собой избавление при несчастии.
Они показывали чудеса пилотажа, чудеса летной техники, по первому приказу шли в самые рискованные предприятия. Опасность подкарауливала на каждом шагу, но они побеждали потому, что сильны волей партии, волей миллионов людей, связанных одной общей целью.
Нет дорог в тайге: есть бездорожье, белесые просторы тундры и неизведанные над ними воздушные пути. Большевики прокладывали дороги на земле, по воде и в воздухе, несли в недоступный край культуру, счастливую жизнь.
В 1931 году со Свердловского аэродрома взвился первый самолет на Заполярный Уральский Север. Летчики получили задание основательно прощупать воздух, найти короткую удобную воздушную трассу Свердловск — Обдорск.
Не было оборудованных машин, нехватало приборов. Люди проявили максимум изобретательности, энергии, на летной карте легла обвешанная знаками пилота красная линия трехтысячекилометровой воздушной трассы.
На диких обрывистых берегах Иртыша и Оби строились аэропорты, готовились посадочные площадки. Полуостров Ямал связался с центром Урала регулярным авиасообщением.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Ваня Чубриков прибыл на северную линию из авиамеханической школы. В комсомольской ячейке, где вставал на учет, он чуть не плакал от досады.
— Опоздал! Открыли линию... А мне так хотелось лететь первым рейсом по неизведанному еще воздуху...
— Не горячись, доведется и тебе поломать кости, — шутили ребята.
— Вы понимаете, — искренне волновался Чубриков, — вот летят люди и не знают, что под ногами! Только глазами щупают посадочную площадку. Чуть сплошал сам, чуть осекся мотор — опасность. В такие минуты словно каждая жилка в тебе наливается силой, уверенностью. Чувствуешь эту силу и совсем не страшно. Хорошо!..
У Вани Чубрикова очень своеобразная, непокорная натура. Он как будто стремится к опасности, а когда встречает ее, загорается неудержимой, драчливой радостью, очертя голову, бросается вперед. Не было страха — была только жажда борьбы.
Ему, пожалуй, нехватало иногда расчетливости, спокойствия. Детство Чубрикова прошло в беспризорничестве. Может, и это осталось от неорганизованной беспризорной жизни, еще не успела выветриться старая, беспутная драчливость.
Жизнь в воздухе воспитывает не только смелость, она вооружает человека умением спокойно, расчетливо встречать всякое препятствие, преодолевать его, бережно расходуя силы. Эти необходимые качества всякого хорошего летчика настойчиво воспринимал Иван Чубриков.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Их машина уже возвратилась из пятого заполярного рейса. Не было ни одной аварии — мотор всегда работал превосходно. И снова, в шестой раз, большой пассажирский самолет «Л-105» стартует на Свердловском аэродроме. Снова закутанный в мягкий комбинезон садится Чубриков в кабину, по правую сторону от пилота, на место «бортача». Он настороженно вслушивается в четкий, безукоризненный перестук моторов. Машина, легко покачиваясь, бежит вперед и врывается в голубую даль...
Индустриальные пейзажи предместий Свердловска сменяет нетронутая тайга. Слева, далеко в мутных облаках, плавают кряжистые горы Уральского хребта.
Самолет набирает высоту.
Измерительные приборы показывают скорость — 160—180 километров в час, между тем движения почти не чувствуется. Кажется, что самолет не летит, а ползет. Правая лыжня так медленно сползает с лесных косяков, с озер, с пашен. Трасса прямая, как стрела. Тобол и Иртыш, извилистые, точно бич погонщика, то стелются под самолетом, то далеко уходят в обход и снова встречаются на пути.
Высокие берега круто обрываются в Иртыше, они поросли сплошным ковром густого хвойного леса. Самолет спускается к берегу. На горе, окруженной со всех сторон таежной глухоманью, раскинулся вновь выстроенный город Остяко-Вогульск. Крутой вираж на левое крыло — и самолет скачет по скованному льдом Иртышу, к аэродрому, где ждет тепло и отдых.
Здесь ночевка, а утром чуть свет снова в воздух. Иртыш остается позади, на смену ему — внизу извилистая Обь. Чем дальше, тем больше редеет лес и наконец совсем пропадает. Земля белеет однообразными просторами тундры.
Скоро Обдорск — конечный пункт маршрута.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Приказ застиг экипаж самолета в Обдорске. Нужно немедленно вылететь в Карское море, к острову Вайгачу, для связи с зимующим во льдах ледоколом «Ленин». На борту самолета будут находиться трое: пилот-краснознаменец Антонов, старший бортмеханик Тиминский и младшим бортмехаником назначен Ваня Чубриков.
Терять время нельзя!
Корпус машины покрылся сверкающим инеем. Стоял крепкий мороз. Металлические части накалились морозом, больно обжигали руки.
Пилот в кабинке, два бортмеханика на крыльях около моторов. В мерцающем свете факелов причудливо ломаются тени на выступах самолета. Работали всю ночь, чтобы к утру приготовить машину.
Вместе с тусклым солнцем из-за гор сплошной полосой надвигалась туманная муть. Она уже опутала густой пеленой горы и двигалась ближе к реке.
Пилот в десятый раз мучительно всматривался в горизонт.
— Опасно, — с досадой произнес он.
— Неужели нельзя?! — испугался Чубриков.
— Я говорю опасно, но это не значит нельзя. Есть приказ, надо лететь, — твердо решил Антонов.
Самолет держал последний экзамен на четкость работы моторов. Спокойный Тиминский и юркий, неутомимый Чубриков, как врачи, ослушивали машину.
Обдорское население узнало о полете. Оттуда пешком, на собаках спешили люди, но самолет уже оторвался в воздух. Земля уходила, проваливалась куда-то вниз, мельчали предметы, опускался горизонт. Ближе наваливалось небо.
Самолет взял курс на север и исчез в сероватой дали. Шли на Вайгач. Самолет, то и дело нырял в воздушные ямы, на секунду захлебывались моторы в немеющей тишине.
Впереди виднелись полыньи капризного океана. Спустились ниже. Было видно, как громоздились гигантские ледяные торосы, гуляли в разводьях волны.
Море дышало густой испариной, она заполняла воздух беспросветной мутью, ширилась и росла. Совсем неожиданно ворвался самолет в густую пелену тумана, заметался, потеряв направление.
Каждый вдруг почувствовал неизбежную истину: лететь до тех пор, пока не откажут моторы, а затем... неизвестность.
Так прошел еще час напряженной борьбы с туманом.
Чуткое ухо заслышало перебои в моторах. Пропеллер слева нервно разбивал воздух, мелькал все реже и реже, взмахнул еще раз и замер...
Оставалось одно — итти на посадку...
Антонов выключил все моторы. Стало тихо. Люди боялись вспугнуть криком непривычную тишину. Самолет стремительно летел вниз, на растущие торосистые громады. Затем помнится, как застреляли на приземлении два мотора, самолет запрыгал по льду, равномерное журчание моторов сменил оглушающий треск ломающейся снасти.
...И все затихло.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Первым очнулся Тиминский. Его отбросило при ударе в угол, к приборам, и придавило кресло. Рядом поднимался Антонов. Громко звал Чубрикова. Он и тут не удержался, чтобы не пошутить.
— Эй, кто живой?! Слазьте, приехали, станция!
Они прежде всего бросились осматривать машину.
Минут через пять Тиминский докладывал пилоту:
— Поломы небольшие, можно исправить. Труднее будет подняться.
— Да, подняться нелегко, — согласился Антонов, — но если сели, как-нибудь оторвемся.
Площадка вокруг самолета заполнена ледяными горами. Какая-то гигантская сила нагромоздила их друг на друга и оставила в самых причудливых напряженных фигурах. Казалось, только на минуту затихло море, сейчас снова взбунтуется спокойный лед и пойдет гулять по арктической воде.
Их забросило в южную часть Байдарацкой губы. Далеко впереди горизонт окаймлен горной цепью, сползающей в море. Дика Байдарацкая губа, пустынны ее побережья. На сотни километров нет даже рыбацкой промысловой избушки, редко, только летом, подходят к Байдараку кочевники-ненцы.
Туман рассеялся незаметно. Воздух стал чистым, прозрачным. Люди торопились, кое-как исправляли сломанное при посадке. С моря неслась солоноватая свежесть, а за ней пришла буря. Ветер отчаянно налетал на звонкий корпус самолета, несся дальше, пока не встречал грозное препятствие — горы, тогда в бессильной злобе крутил на губе бешеный вихрь так, что трудно было устоять на ногах.
