Мне противно слушать эти оскорбления, но ещё невыносимее ощущать вкус языка, который совсем недавно нагло шарил во рту, слизывая горечь отвращения.
Дерзко морщится, получив хлесткую пощёчину. Конечно лучше бы врезать по его мужскому достоинству, но инстинкт самосохранения вовремя тормозит моих коней, но не спасает от ответного наказания. Теперь Вадим наотмашь бьет по щекам, прижимает вплотную к стене, напористо толкая коленом. Боль пронзает кожу от того с каким остервенением он наносит один удар за другим.
Сдерживаюсь, гордо вздёрнув подбородок. Пусть и не надеется, что я расплачусь, что доставлю удовольствие. Не дождется моей покорности. Хочет марионетку? А зря, не стану подчиняться, буду сносить удары и оскорбления взамен молчанию, но ни одной эмоции больше не обозначу.
Горячим кольцом пальцы охватывают шею, усиливают хватку, добиваясь мольбы о пощаде до тех пор пока хриплый возглас пониженный до жалобного писка не вырывается из западни.
— Ты моя, моя навсегда и я не собираюсь тебя делить ни с кем, — шипит страшнее разозленной змеи, чуть ли не брызгая ядом. — Я уничтожу тебя, кукла, как только ты решишь сделать ноги. Выпотрошу и растопчу. Не играй со мной. Если хочешь чтобы я молчал, перестань общаться с Андреем.
— Как ты себе это представляешь? Ты же знаешь мы работаем вместе, — прокашлявшись держу ответ, мысленно приняв решение, что мне проще быть заложницей собственных тайн, чем правдивым человеком.
— Работайте, но если мне что-то не понравится, придётся раскрыть карты. Спокойной ночи! Поцелуешь?
— Спасибо, воздержусь.
Освободившись из мёртвой хватки Вадима, провожу чуть трясущейся рукой по саднившей коже. Наверняка завтра придётся затонировать следы пальцев на шее. Желание спать улетучивается, ложится в одну постель с человеком, от которого выворачивает на изнанку подобно пытке.
Глава 20
Решение принято, а вот объяснений для Андрея не найдено. Я заядлый реалист и это мне всегда по жизни мешает. Полагая, что везение и удача вещи крайне эфемерные, я никогда на них не акцентирую внимание, руководствуясь законами логики и личным опытом.
А он у меня богатый. И крайней печальный. Открыться Андрею — это равносильно самоубийству. Он не поймет и разрушит этим всю лирику, намёки на счастье, которое маячит на горизонте, но никогда не даётся мне в руки.
Тяжело вздохнув, следую мудрому совету и не изменяю ситуацию, а изменяю отношение к ней. Уйти от Вадима не выход, а значит пора прекращать утопически мечтать об Андрее, который не впустит в свою жизнь такую как я: лживую и изворотливую. На недоверии отношений не построить, а дружба куда более важней временных «перепихов». Мне необходимо просто откопать в подсознании радостные клочки совместного быта с Вадимом и склеить их в единую картину.
Усталость и безысходность выбивает из колеи, не позволяя как следует заниматься работой, а той как нельзя кстати с лихвой.
Тихо постучав и не дожидаясь ответа, прохожу в кабинет. Вечно избегать Андрея не получится. У меня заранее от жалости ноет сердце, отрепетированная речь вышибается из головы под прицелом испытывающего взгляда, а язык предательски приклеивается к нёбу, намертво… Под страхом пытки не смогу рассказать правды, но и объявить, что возвращаюсь к Вадиму, очень страшно.
Признаться самой себе в нелогичности действий проще и менее энергозатратно, чем оправдывать сделанный выбор. Вдобавок ко всему глупый.
— Андрей, я видела ты сегодня без машины. Тебя подвезти?
— Нет, я хочу задержаться, — просматривая статьи, Андрей задумчиво крутит карандаш, изображая скуку к факту моего нахождения на его территории.
— Если хочешь, я могу помочь.
— Себе помоги, — ерничает он, принимаясь грызть краешек ластика. — Давай открытым текстом. Не люблю шарады. Вернулся Вадим? — смотрит холодно и отрешённо, а у самого карандаш до хруста в руках сжимается.
И спустя мгновение и мой подтверждающий кивок, ломается с треском, как тонкая корка покрывшая в миг заледеневшее сердце. От перспективы так и остаться не нужной Андрею, закусываю щёку изнутри, нарочно причиняя себе самой физическую боль, которая обязана перекрыть душевную муку. Мягко сказать это не особо помогает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мне бы силы найти или пройти к столу, или выбежать прочь и не гореть стыдливым огнём, стоя истуканом. В коленях неприятно покалывает, затёкшие мышцы ноют, но не спешат двигаться. Лишь пульс стучащий по барабанным перепонкам напоминает, что я жива, а не убита хладнокровной отрешенностью Андрея.
— Позволь мне объясниться.
— Не надо, — бросает с наигранным равнодушием, выдавая истинные эмоции. — Давай так: здесь работа, — обрушивается ребром ладони на стол, даже не моргнув от резкого звука. — А там за дверью личная жизнь, — резко вскидывает подбородок, указывая на выход.
— Мы уже смешали два несовместимых ингредиента. Чего теперь уже?!
— Вот и зря. Что тебе нужно? — потирая ушибленное место, слегка кривит губы, то ли от боли, то ли желая сплюнуть от ненавистного разговора. — Моё благословение? Наёмный убийца, или святая вода, чтобы избавить тебя от Вадима. Ты какая-то одержимая им. Он тебя макает в грязь, а ты и рада. Даже обряд экзорцизма через секс со мной не подействовал.
Наконец-то ко мне возвращается двигательная функция и развернувшись на каблуках я стремлюсь спастись бегством от зло брошенных слов и от неприкрытой брезгливости, с которой смотрят на меня стальные глаза, выедая остатки самоконтроля.
Лучше стерпеть пощёчину, чем обидные фразы камнями брошенными в меня, надламывая и без того переломанную судьбу никогда не заживающую до конца.
— Значит плохо изгонял из меня бесов, — буркнув себе под нос, спешу прочь, но оказываюсь пойманной.
Какой всё-таки хороший слух у Крутилина когда ему нужно. Я разворачиваюсь и делаю шаг ему навстречу, хотя все инстинкты уговаривают отступить.
— Плохо значит?! — грубым движением притягивает к себе, впиваясь напряжёнными пальцами в податливую плоть, заставляя меня содрогнуться в жёстком захвате. Бороться с пульсирующей волной под натиском властных рук дело сложное. — А мне казалось тебе всё нравится.
Продолжает солировать в своем пошлом спектакле, запуская ладонь под майку, уверенно ведёт ее наверх к бюстгальтеру.
— Андрей это иллюзия. А когда кажется, то креститься уже поздно. Лучше к врачу, — как можно спокойнее выдыхаю и не убирая его руку, которая по-хозяйски сжимает грудь, дразня почти невесомой лаской, нагнетая в крови уровень блаженства.
— Хочешь сказать, что твои вставшие соски плод моего воображения?! — смакует вульгарный вопрос, как сладкую конфетку, следя за тем, а захочу ли я присоединиться к пробе десерта. — Обманщица, — всматривается с голодным предвкушением, от которого ярче разгораются реакции на близость с ним. — Давай попробуем?!
— Что?
— Попробуем ещё разок выколотить из тебя Штриха. Резинки у меня есть, — бьет по заднему карману, доказывая правдивость шелестом упаковки контрацептива. — Как раз не придется пачкаться об тебя.
— Тогда надень сразу две, не хочу подцепить от твоего дружка какой-нибудь триппак, — перехватив инициативу, нагло парирую, давясь странной смесью чувств.
— Я себя достаточно уважаю, чтобы…
— Чтобы что? — перебиваю на полуслове, злясь всё яростнее на Андрея за его сравнения меня с грязной шлюхой.
— Чтобы не спать с чужими бабами, которые ради забавы прыгают с хрена на хер. Я тебе сердце открывал, а ты ноги раздвигала перед своим бывшим всякий раз как он пальцем тебя манил. Аж тошнит от тебя, — отпрянув в сторону, Андрей вытирает руки о джинсы, избавляясь от тепла и запаха моего тела, причиняя мне боль этим действием. Будто я прокаженная, заражённая страшным моральным разложением.
— Хорошо, что ты испытываешь ко мне отвращение, — нервно скривив губы, выплёвываю то, что язык упорно не хочет произносить. — Этого должно хватить, чтобы ты держался от меня подальше для нашего общего блага.
