Моей последней, несколько выбивающейся из ряда, работой в России была должность коменданта города. Мне кажется, что город назывался Секретария, или как-то так. Выстроен он был так же, как и все города в той части Советской империи, где несколько квадратных километров, больше или меньше, не играют роли. Вечером, когда я зашел в одно из немногих крупных, крепких зданий, чтобы узнать, кто и что было в нем, я обнаружил, что оно было полно немецких «земляков». Даже хотя некоторые были тяжело ранены, было очевидно, что о них никто не заботился. Я был столь поражен, что буквально не мог произнести ни слова! Когда ко мне наконец вернулась речь, я пообещал раненым, что я сделаю все, что я могу, чтобы вывезти их оттуда.
Я быстро дошел до радистов и спросил их, могли бы они выйти на связь со штабом более высокого уровня, возможно штабом армии. Радисты ответили утвердительно. Тогда я попросил, чтобы они отправили сообщение по радио в армию, что «в Секретарии есть много тяжело раненных, и более нет возможности перевозить их по земле. Можно ли перевезти их по воздуху? Подпись — комендант Секретарии».
Ответом из штаба армии было: «Да, завтра после рассвета! Отметьте взлетно-посадочную полосу, держите раненых готовыми в непосредственной близости!»
Когда я вернулся к городскому командному пункту, я обнаружил там очень хорошо выглядящую русскую женщину немецкого происхождения, которая была, вероятно, оставлена здесь некоей частью снабжения, до того как покинуть Россию. В слезах, она просила меня помочь ей. Следующим утром я устраивал выбор и маркировку взлетно-посадочной полосы для транспортного самолета, который ожидался с таким нетерпением. Единственным возможным местом, которое мы смогли найти, был полностью пропитанный водой луг, и у меня были серьезные сомнения, что транспортный самолет сможет там сесть. У меня не было другого выбора, так как раненые уже ждали, полные надежды, рядом с выбранной взлетно-посадочной полосой.
Когда Ju52 показался на низкой высоте на горизонте, мы могли только скрещивать свои пальцы! Слава богу, посадка прошла нормально, но шасси завязло в сырой земле, по крайней мере, на десять сантиметров. Высадившись, члены экипажа самолета обошли вокруг своей птицы, покачивая головами. Пилот, молодой сержант, сказал: «Я не знаю, смогу ли я взлететь отсюда, даже с пустым самолетом». Но мы, так или иначе, погрузили по крайней мере тех, кто точно бы не пережил перевозку по земле. Молодой летчик, оставленный божьей воле, стоял в стороне и, возможно, подсчитывал вероятность, что ему придется возвращаться к его эскадрилье пешком. Мы, кто оставался, обещали ему, что мы будем толкать со всей силой, на что он ответил усталой улыбкой. Но чудо случилось!
Почти в конце луга самолет вяло поднялся вверх, на мгновение застыл и наконец полетел, а с его шасси на землю падали крупные куски глины. Когда я вернулся к городскому командному пункту, меня снова встретила моя русская женщина, и я снова ее уверил, что я позабочусь о ее дальнейшей перевозке. Как раз, когда я положил руку ей на плечо, чтобы утешить ее (!), в двери появился генерал! Я доложил: «На городском командном пункте происшествий нет!», на что он, учитывая обстоятельства, ответил ухмылкой. Затем он стал расспрашивать о транспортном самолете, который он только что видел. Когда я сообщил ему о своем открытии прошлой ночью и последующих действиях, он был крайне поражен, что я смог, в эти дни, организовать эвакуацию по воздуху для раненых солдат практически без какой-либо помощи. Это показалось ему чудом.
Мне тоже так показалось.
Глава 11
198-я покидает Россию
Исторический комментарий
В ноябре 1943 года Сталин, Черчилль и Рузвельт встретились в Тегеране, чтобы выработать общую стратегию до конца войны. Помимо прочих соглашений, британский премьер-министр и американский президент обещали оказать давление на финнов, чтобы они приняли сепаратный мир, таким образом, высвобождая еще больше советских солдат для операций непосредственно против Германии. Они также обещали начать вторжение во Францию весной 1944 года, а в ответ Сталин гарантировал одновременное советское наступление.
Советским наступлением, которое должно было проходить одновременно с высадкой Союзников во Франции (которая первоначально намечалась на май 1944 года), была Операция «Багратион». С начала лета 1944 года Советы обрушили, по крайней мере, 5,5 миллиона солдат и орды танков против не более чем 2,5 миллиона немецких и румынских солдат, от Бессарабии на юге и до Полярного круга на севере. На дальнем севере, не имея особых успехов в боях против немецкой двадцатой горной армии, Советы сумели нанести финнам достаточный урон, чтобы убедить их согласиться на американские и британские предложения сепаратного мира. К сентябрю Финляндия вышла из войны.
К августу массированное наступление Советов добралось до Эстонии, Латвии и Литвы на севере; Восточной Пруссии и Польши в центре; Венгрии и Румынии на юге. В Италии Союзники прорвались в мае через линию Густава и вышли на финишную прямую к Риму. 6 июня Союзники вторглись в Нормандию, заставив немцев перебросить еще больше войск с Востока.
Операция «Багратион» преуспела в обескровливании немецкой армии и их союзников, и теперь их солдаты отчаянно сражались на трех фронтах и в крупной антипартизанской кампании на Балканах. К счастью для 198-й пехотной дивизии, после трех адских лет сражений на Востоке ни одно из трех больших наступлений противника весны 1944 года непосредственно ее не затронуло — сначала дивизия была переброшена в Румынию, а затем во все еще спокойную Францию, для восстановления до штатной численности пехотной дивизии.
Вспоминает Карл фон Кунов…
Во время нашего следующего вынужденного отступления к румынской границе я от слабости практически вываливался из седла. Температура тела у меня была почти 41 °C (приблизительно 106 градусов по Фаренгейту). Где-то меня посадили в санитарный поезд, на котором я навсегда уехал из России. Это случилось почти в том же самом месте, где в 1941 году наша дивизия начала свое наступление в России, пересекая пограничную реку Прут. Теперь, в апреле 1944 года, почти три полных лишений трудных года войны для 198-й пехотной дивизии были позади, но все жертвы оказались напрасны!
Постепенно санитарный поезд довез меня до Галаца, в Румынии, и за это время я достаточно поправился, чтобы мне захотелось вернуться в войска. В Галаце мне представилась возможность полететь в Бакау на транспортном самолете. Если я правильно помню, с апреля 1944 года там располагался штаб 8-й армии. Я пересел с седла на поезд в холодную и сырую погоду, и у меня не было с собой никаких вещей или сменной одежды. На мне не было ни белья, ни носок — только моя форма и тяжелые зимние сапоги. А в то время в Румынию уже пришла весна. Я чувствовал себя подобно бездомному бродяге среди хорошо одетых румын и солдат наших тыловых частей. Я это особенно ясно почувствовал, когда попытался получить в штабе 8-й армии информацию о текущем местонахождении 198-й пехотной дивизии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
