небольшую ссадину; он понял, что я прав. Кровь уже начала подсыхать. И всё-таки он не знал, как быть.
— Индра не хочет, чтобы мы гуляли одни.
— А ворот из обеденной не видно, — продолжал я. — Никто не заметит, что нас нет. К тому же Чернокрыс, по-моему, болтал про волков, только чтобы нас напугать.
Когда я открывал дверь, руки у меня дрожали. Мы вышли на замковый двор. Под ногами чавкало после ливня. Открытая дверь хлева забыто скрипела под ветерком. Откуда-то донеслось жалобное блеяние. Иммер шёл неохотно: видно было, что ему не хочется в лес. Но я был настроен решительно: сегодня Иммер будет со мной. Мы с ним поиграем в обычные игры, и он наверняка забудет про всякую ерунду в столовой. Таща его за руку, я прошёл под сводом и открыл ворота. Мы поспешно зашагали по сырому мху. Мне хотелось убраться подальше — как можно дальше от замка, как можно дальше от сторожки Тьодольва. Надо же — мы ушли в лес одни, не спросив разрешения. Лесничий именно этого и хотел: чтобы мы навестили его одни. Так ему проще было бы сделать с нами то, что он пожелает. Шеи у нас тонкие — он бы их сломал как спички.
При этой мысли меня затошнило, зато ноги зашагали быстрее. Мы пробежали через лощину, обошли пару высоких валунов, которые, как семейство троллей, застряли между стволами. Перешли вброд ручеёк, где вода бурлила по бурым камням на дне, поднялись на невысокую гору и шли по хребту, пока он не кончился. Тут только я позволил себе и Иммеру замедлить шаг. Сердце, стучавшее как молоток, успокоилось. Замок скрылся из вида.
Папоротники задевали нас за ноги. Бойко щебетали птицы, береста под дождевыми каплями отливала серебром. Мы молчали. Иммер шёл надутый. Наконец он сказал:
— Индра не хочет, чтобы мы уходили из замка.
— Ты уже говорил. Не думай сейчас об этом.
Иммер вздохнул, с корнем вырвал лютик и почти сразу выбросил.
— Мне её жалко. Вдруг она будет беспокоиться, — пробурчал он.
Я фыркнул. Меня злило, что он так печётся об Индре и его больше заботят её чувства, чем возможность хоть немного побыть со мной.
— Вряд ли она будет так уж беспокоиться, — сказал я.
Иммер постоял, как будто обдумывая мои слова, и снова зашагал.
— А по-моему, будет.
Мы опять замолчали. Солнце жгло шею, от пота чесалось тело. И всё же я чувствовал ледяной холод. Мне хотелось взять Иммера за руку. За мягкую руку, за которую я его держал, сколько себя помнил. Но я не решался. Вдруг он вырвется?
— Помнишь тот красный домик? — спросил я.
— Какой ещё домик?
— Красный домик, в котором мы жили, когда были маленькими.
— Нет.
— Да нет, я понимаю, что ты его не помнишь. Но я же тебе про него рассказывал!
Иммер пожал плечами и проводил взглядом трясогузку.
— Может быть.
— Значит, всё-таки помнишь?
— И дальше что?
— Тебе разве не хочется, хоть немножко, туда вернуться? Помнишь, как мы лежали за дымоходом и шептались?
— Ты это о чём? — фыркнул он, как будто думал, что я брежу.
— А, да ни о чём.
Мы опять надолго замолчали. Мне хотелось плакать, но заплакать я не мог. Я же старший брат. А он — младший, спорщик, неуклюжий — делал всё по-своему и думал только о себе.
— Ну, чем хочешь заняться? — спросил я.
— Не знаю.
— Хочешь, в прятки поиграем?
— Нет.
— На дерево залезем?
— Нет.
— Может, шалаш построим?
— Нет.
Я вздохнул:
— Почему ты ничего не хочешь?
— Потому что не хочу быть в лесу.
— Почему?
— Тут волки.
— Врёшь!
— Не вру!
— Нет, врёшь! — Я почувствовал, как во мне нарастает злость. — Ты говоришь про волков, потому что на самом деле тебе хочется вернуться в замок! И опять играть во всякие странные игры со зверями!
— Ну и что такого? Нам было весело! И чего ты на меня раскричался?
— Потому что ты от меня отвернулся! Это несправедливо!
— Ничего я не отвернулся. Всем можно играть!
— А я не хочу играть, я не умею! И потом, всем в этом замке на меня наплевать!
— Не наплевать!
— Индре — уж точно! — заорал я так, что горло засаднило. — Она только тебя любит! И ты мне больше не друг!
Последние слова я выкрикнул чуть не на весь лес. Иммер пристально смотрел на меня. Взгляд у него потемнел так, что я почти испугался. Лицо напряглось, и он заплакал.
— Уходи! — выкрикнул он. — Уходи отсюда! Сейчас же уходи!
— Никуда не пойду. Сам уходи! Возвращайся в замок, вам же там так весело!
Иммер постоял на месте. Шмыгнул носом, втягивая сопли. Слёзы оставили дорожки на чумазых щеках. Летний ветерок раздувал одежду. Иммер повернулся и поплёлся прочь.
Когда он скрылся за стволами, меня охватила паника.
— Нет! Не уходи! — закричал я. — Ты должен остаться со мной!
Я бросился за ним, метался между деревьями, высматривая светловолосую головку.
— Вернись! Пожалуйста! Не уходи от меня!
Но Иммера нигде не было. Я повалился на землю, в мокрый мох. У меня наконец получилось заплакать. Я рыдал, трясся всем телом, и в конце концов потерял счёт времени. В голове мелькали путаные мысли и образы, от которых я задыхался. Красный домик. Такой неясный. В него невозможно поверить. Кто-то в этом домике любил меня. И в это поверить было совсем невозможно.
Почему меня никто не любит? Даже Иммер больше не любит меня. Я всё думал, думал, я пытался понять, пытался разобраться в той путанице, что творилась у меня в голове. Может, Иммер перестал любить меня ещё в тот последний вечер у Тюры, когда она его побила? Может, с тех пор он презирал меня? Решил, что без меня ему будет лучше?
Иммер, думал я. Мой младший брат. Я помню, как мы вместе полировали нейзильбер. Помню, как болели суставы и кровоточили костяшки пальцев. Помню, как нас тошнило от паров полироли. Мы голодали и мёрзли, мы не знали, когда нам в следующий раз доведётся поесть. Не знали, когда Тюра отпустит нас спать, позволит отдохнуть, — как нам нужен был отдых! Мы не знали, будет ли в нашей жизни свет — или кромешная ночь пришла навсегда. Но одно мы знали точно: мы — лучшие друзья. И кто из нас подумал бы, когда мы только пришли в замок Индры, что я стану тосковать по прежней жизни? Кто поверил бы, что мне будет хотеться назад, к тяжкому труду и грязи, к страху перед крысами в углу? Кто разглядел бы в том
