Выскакиваю до того, как вздёрнутые ладони затащат меня обратно. Вибрирующий телефон сносит игривое выражение на лице Амин. Застопорившись в дверях, вытаскивает его из кармана, становясь пугающе серьёзным. Не забавно ошеломлённым, а мужественно-наряженным.
- Странно, зачем мне звонит Глеб, — рассуждает риторически, прикладывая телефон к уху, — Да….В смысле, мать в больнице…В какой?….Нет, статью не читал, сейчас гляну.
Отключившись, свайпит экран и вчитывается.
Господь всемогущий!
У него такое лицо, словно готовится кому-то позвоночник вырвать голыми руками. Сердце моё, конечно, сперва обливается кровью, а уж после замершим снегирём падает под ноги и там лежит бедолажное, без единого стука.
- Вот,блядь, урод! – Амин страшен в гневе.
- Кто? – протолкнув, торчащий поперёк горла, комок, ворошу мыском кроссовка сухую листву. Прячу побледневшую и виноватую моську. Я не страус. Песка нет. Тыкаться головой некуда, хоть и хочется.
- Борзый Фил. Я эту тварь по стенке размажу, — палит агрессивно, лишая меня сомнений, что именно так Амин и сделает.
Прогулка с пикником отменяется. Я не трус, но я боюсь до дрожи в коленях.
= 32 =
Дайте мне кто-нибудь выпить живой водицы или не стесняйтесь, нахлестать по щекам, чтобы я отмерла и перестала олицетворять, лупающую глазами, статую раскаяние.
- Солнышко, сорри, но мне придётся тебя кинуть, — Амин сгребает меня объятия, растирает лопатки, снимая окутавшую с ног до макушки немоту.
Кидай, можешь даже залепить пинка, чтобы я шмякнулась потерянным лицом в грязь. Ведь я, не побоюсь этого слова, самая настоящая мразь.
Его мама по моей вине попала в больницу. А если у неё случился инфаркт или инсульт. Сорок три года ещё не старость, но всё возможно. Должность у неё нервная.
Я мразь! Какая же я мразь!
- Не извиняйся, я понимаю…мама. В общем, едь и обо мне не думай, - стискиваю руками его футболку, забираюсь под куртку , перехватывая поперёк торса.
- Так не пойдёт. Я отвезу тебя домой, а ещё лучше дождись меня здесь, — Амин не специально, но заставляет меня чувствовать себя ещё хуже.
Открываю рот, закрываю. Нет, шокировать его в кубе может только монстр, а я лживая мразь. Если с его мамой всё печально, то я должна об этом знать.
Я обещаю до конца своих дней за ней ухаживать, стать личной сиделкой, ходилкой , водилкой, девочкой для битья. Да, кем угодно, лишь бы всё обошлось. Я даже согласна взять ответственность за махинации и сесть в тюрьму, пусть только не случится ничего страшного или непоправимого.
Тьфу, тьфу, тьфу!
На пробившем позвоночник страхе то молюсь, то опускаюсь до суеверия.
- Амин, возьми меня с собой в больницу. Узнаем, что с твоей мамой всё в порядке, — делаю на этом акцент, закрепляя и убеждая себя, всё, правда, в порядке, — Потом ты останешься, а я вызову такси…я тоже за неё волнуюсь, как за свою, — тараторю взахлёб, пока мы в обнимку берём курс к воротам.
- Ты уникальная, Лийка, — чмокает в висок, затем в макушку.
Поджимаю губы.
Я уникальная. Уникальная мразь. Господи, забери мои мозги и дай другие полегче. Эти пухнут и буквально взрываются.
- Я обычная, Амин, — корректирую свой психологический портрет до уровня норм.
Все мы люди не идеальны и имеем право ошибаться, на что моя, растущая в геометрической прогрессии совесть, громко рявкает: заткнись и не оправдывайся.
Пока мы едем в медицинский центр, к мрази присоединяется иуда, ободряюще улыбающийся боженьке – Амину.
Он забирает мою руку с колен, переплетает пальцы и водит губами по тылу ладони, потом кладёт их между кресел и держит так, всю дорогу.
Плакать хочется, аж веки щиплет, но если я зарыдаю, случится конкретный ахтунг. Начнутся расспросы, что же пробило меня на слезу, а потом моё сердце не выдержит и я, вместе с Нелли Артуровной, слягу в реанимацию.
О! Боже! Боже! Боже! Нет!
Она просто почувствовала себя нехорошо и решила провериться. Женщина следит за своим здоровьем, поэтому она так хорошо выглядит, что ей больше тридцати пяти не дашь.
Стройная фигура, ухоженные каштановые волосы, которые, не доведи господь, поседели от стресса, организованного Филом Борзым, бессовестно щёлкающим кадры своим дерьмовым фотоаппаратом.
Тебе было бы приятно, если бы вчера кто-то клацал вспышкой, когда Амин делал с тобой возмутительно приятные вещи?
Жар ударяет хлёсткой пощёчиной по всей коже, сто́ит вспомнить, а следом представить, что нас кто-то снимает.
То –то же!
До самой клубнички я не добралась, но кадры получились предельно откровенные, с упором на лица, но это же ничего не меняет. Их уже выложили в сеть и захейтили.
Сердце останавливается синхронно с заглохшим мотором. Давлю глаза на корпус платной клиники. Озябнув и не понимая почему, мы затормозили возле травматологии.
Час от часу ведёт к катастрофе.
Помимо всех предполагаемых диагнозов, новый становится финальным гвоздём к моей фотке на доске позора и стыда.
Я настолько боюсь давать ход своим мыслям, что на инстинкте, в поисках защиты от само́й себя поворачиваюсь. Висну у Амина на шее, лбом прижимаясь к его плечу.
- Солнце, ну ты чего? Не хочешь идти, я не заставляю. В машине меня подожди.
Вот я, конечно, сраная истеричка.
Опять думаю только о себе. Мне страшно, да. Амин тоже переживает за мать, а она, может быть, лежит в коме, переломав себе кучу костей. Шла по лестнице на каблуках, читала новости, а потом пересчитала все ступеньки и получила черепно-мозговую травму.
Заберите для пересадки мои сердце, печень, лёгкие. Выкачайте всю кровь и отдайте ей. Где надо подписать согласие, я всё подпишу.
- Со мной всё нормально, но я впечатлительная. Больницы и..сам понимаешь, — отрежьте мне язык и выбросьте голодным собакам, чтобы никогда не врал.
Амин приподнимет за подбородок, чмокает по-быстрому в губы, посматривая с выразительным довольством.
- Няшка, — потягивается всем телом, а я не в силах себя от него оторвать.
Как же мне разрубить тугой узел, перетянувший мои внутренности. Мы выйдем из машины и больше с ним никогда не пересечёмся. Разве что в суде, где он посмотрит на меня волком, мечтающим перегрызть мою тоненькую глотку.
Может, ему сразу объявить, что и без помощи, захлёбываюсь внутри слезами и горечью?
Потихоньку снимаю с него непослушные руки, потому как он сам этого не делает. Ласково массирует затылок и принюхивается к волосам, но натянутая мускулатура показывает поторопиться и не разводить драму.
Перемещаюсь взглядом на лобовое стекло, вздрогнув и впав в стопор. Машина Глеба Лебедева стоит прямо перед нами. Он тот самый великий и могучий любовник Нелли Артуровны и он женат, но не на ней, а свою связь они не афишируют. Скажу поболее: Свои интрижки они тщательно скрывают. Своё состояние он сколотил на криминале, но это неподтвержденные фактами слухи, которым я склонна верить.
Нам с Амином категорически запрещено сближаться, но я каким-то чудом профукала все предзнаменования. Светка не зря вклинилась своими выдумками. Это был очевидный знак от вселенной, дать заднего ходу и не загонять себя в тупик.
Плохи мои дела. Так плохи, что выход у меня один. Повесить камень на шею и нырнуть в речку.
Лебедев нервно докуривает одну сигарету, сбрасывает окурок и тушит его носком лакированного ботинка. Достаёт вторую , двигая мощными челюстями, сминает пачку огромным кулаком, якобы это моя шея.
Амин выходит из машины, а следом за ним с видом страдальца, который не увидит больше света, выползаю я.
- Как она? – обменявшись крепким рукопожатием, Лебедев удостаивает меня коротким взглядом.
Костров не глядя, находит мою ладонь, тянет себе в карман, машинально перебирая и поглаживая пальцы. Мне легче и не легче. Перед глазами мотают карусели, а каждый вдох даётся с трудом.
- Амин, я не знаю, как тебе сказать. В это сложно поверить, — протянув ладонью по лицу, стирает каменное выражение, становясь простым смертным разбитым тревогой и волнением, - Неля она…Неля…
