Срываюсь с точки опоры за ней, сука, раздув все паруса.
= 36 =
Трек к главе - NEMIGA(Белым)
Наш ректор самый гуманный ректор в мире. Он не отчислил никого из провинившихся и не лишил стипендии, а принудил к исправительным работам. Нас всех пронесло, отделались легко и без видимых потерь.
Ирискину прёт от впечатлений не по-детски. Я подумываю прикупить беруши, чтобы в миллионный раз не слушать про её тюремные часы. Напугать Василису можно только неудом, а не пьяными дебоширами, сокамерниками. Как человеку с тяжёлой формой любовной хандры, мне трудно присоединиться к её, фонтанирующим третий день, эмоциям.
Я мокрая как загнанная мышь, неся на себе пять килограмм паролона и бифлекса. Василиса тащит все десять, как особо провинившаяся. Не принимая участие в пикете и будучи неумной, я напросилась идти в торговый центр за компанию, о чём сильно жалею. Могла же просто поднять кулак и воодушевлённо провозгласить, что я всегда морально с ней.
Теперь вот маюсь в бане, с уставшими ушами, но это всяко лучше, чем лежать в обнимку с толстовкой Кострова, просить у неё прощения, целовать капюшон, засунув внутрь телефон с его фотографией.
Блин, опять на глаза падает мутная плёнка, не рассчитав траекторию, сталкиваюсь с Ирискиной на полном ходу, как лёгкий парусник с адмиралтейским фрегатом.
Равновесие ловлю самостоятельно, потому что она не сведёт руки вместе, чтобы задержать моё неминуемое падение. Через сетку изнутри ни фига не видно, только плохо различимые силуэты.
- Я переспала с Костровым, — палю как на последнем духу, устав держать это всё себе и вариться в Амине, будто он сахарный сироп, в котором я залипла бестолковой мухой, позарившейся на сладенькое.
- Во сне, что ли? А мне Глеб часто снится, ну этот из группы три дня дождя и Ваня Дмитриенко и…, — перечисляет богатый список крашей, в котором мельком проносится Орловский и наш стеснительный аспирант Константин Давыдович.
- Вась, никогда не думала, что ты такая развратница, — пучу на неё глаза, хорошо, она не видит мою подафигевшую моську.
- Получается так, — то ли вздыхает, то ли пыхтит от отдышки в душном скафандре, — И чего Костров? Сколько у вас во сне было, тебе прям до конца всё снилось или как у меня, на самом интересном месте сон заканчивался.
- Если все вместе считать – восемь. И ,ну…не во сне, а по-настоящему, — сдаю свои измученные потроха. Василиса точно никому не расскажет, у меня на подкорке зафиксировался её грязный секрет. И у Васи охренительная грудь. Я б не отказалась на ней всплакнуть.
- Не во сне я не пробовала их представлять, кроме Орловского, конечно. Он меня задрал без спроса шастать, — уныло бубнит, но я, кажется, сейчас отключусь от жары. Дуй на себя хоть задуйся, но это как в парилке вентилятором пар разгонять.
Орловский везде успевает. Днём на парах меня донимает ухаживаниями, ночами с Ирискиной развлекается. Блудливый кобель он и в Африке кобель.
Василиса, сама того не подозревая, подкинула мне крутой лайфхак, как избавиться от страданий по Кострову – убедить себя, что он плод моей бурной эротической фантазии. Фейковый персонаж, с которым у нас в реале никогда ничего не было. Отболит и пройдёт.
Первая любовь равнозначно разочарованию. Буду писать ему грустные письма, мочить их своими слезами и складывать под подушку, а он за две недели и не вспомнит, как лишил девственности какую-то там Офелию. Имя он, возможно, запомнит, всё-таки не часто встречается, а меня нет. По выражению Лебедева, невзрачная моль, никого путного серьёзно не зацепит.
Доходим до своей базы с листовками. Силы выносить каторгу костюмом заканчиваются.
- Схожу –ка я за мороженым, — просовываю руки в дырки по бокам, чтобы выкрутиться из своего кокона.
Подышать. Проветриться. Освежиться. Прогуляться и полистать тайком ленту Амина. Я на него не смотрела целых восемнадцать минут, начинается ломка. Ладошки чешутся. Хиленький моторчик в груди тарахтит еле-еле, скоро совсем заглохнет, если не дать ему огня. Костра…
А, блин, надо срочно найти тихий угол и поныть там белугой. Когда я успела к нему так привыкнуть, чтобы потом так сильно скучать.
- Мне ванильный рожок и попить, — отзывается Вася, откашлявшись, — настраивает рупор на всю громкость и приступает к агитации.
Затылок мой припекает, якобы в него кинули раскалённые угли. Мне, конечно же, мерещится, что позади стоит некто сильно похожий на мою несбыточную мечту. Просверливает в моём черепе дыру, в надежде докопаться до истины. Когда мерещится, надо креститься.
Поворачиваюсь на пятках, с целью перекреститься и отпустить с миром, но воздух, залетев в лёгкие, там и остаётся, стиснутый паникой.
Встречаться нам нельзя, но мы встретились.
Моргнув всего разок для проверки, убеждаюсь в реальном существовании терзающего меня глазами Амина. До вопроса, что делать и как выпутываться не доходит. Бегу со всех ног, имея фору примерно в пятнадцать метров.
Запыхавшийся суслик в погоне от матёрого волчищи, неизменно проиграет, брать надо хитростью.
Мчусь мимо отделов, но попадаются чайные ларьки и тайская косметика. Где все отделы одежды с примерочными?
Я же моль, дайте мне шубу, закутаюсь в неё, пока Амину не надоест меня искать. Попотею, но это уже не так страшно, как прямой контакт глаза в глаза и вялое убеждение, что я его бросаю. Он мне не нравится и, капец, я не представляю, как и что говорить.
Не имея лучшей альтернативы, заношусь стрелой с дымящимся хвостом в зал с выставочной мебелью. Понятно, что здесь всё баснословно дорогущее и вшивым студентам не по средствам, но консультант скалится, начиная на автомате мне что-то предлагать.
Цепляюсь за слово "шкаф", только потом ищу его ошалевшими глазами. По прямой линии проскакиваю к этому невинному сооружению, прыгаю внутрь и захлопываю за собой дверцы.
- В обуви нельзя, — у бедного парня, похоже, язык от моей наглости отнялся. Крикнув это, замолкает.
В обуви нельзя, а сидеть можно.
Сдёргиваю с ног кроссовки и в узкую щёлочку выставляю наружу.
Японцы живут как-то в микро-квартирках. Я тоже поживу до закрытия торгового центра. Откидываюсь затылком в стенку. Стрессанувшие органы никак не улягутся по своим местам.
На случай, если вдруг поклею ласты то, репутация фирмы-производителя зачётно испортится. Кто захочет покупать мебель со скелетом в шкафу. Чёрный юмор, однако, но, на другой я сейчас не настроена.
- Будете продлевать нумера? – шутки у консультанта не смешные. Судьба и так поржала надо мной в голос. Он трижды стучится в моё укрытие.
Изыйди! Часы не приёмные. Я негостеприимная хозяйка и чашку чаю не предложу.
Стук возобновляется, сотрясая хлипкие стены, затем распахиваются дверцы.
- Я тебе сейчас задницу прилюдно выпорю, — рявкает Амин. И он пребывает в бешенстве.
Сжимаюсь в комок, сожалея, что не прогрызла себе путь к отступлению.
Что-то как-то меня несёт кривым зигзагом.
Подскакиваю на ноги, понимая: единственный выход его обезоружить, расслабить и сгладить конфликт – это напасть первой.
Скрещиваю ладони на колючем затылке и припадаю ртом к его сурово поджатым губам.
= 37 =
Целоваться с открытыми глазами - запрещено ассоциацией безнадёжно влюблённых.
Держу свои открытыми, чтобы избежать попадания в ловушку ощущений, но всем известное правило, придумано не из воздуха, потому что, так намного хуже. Я ныряю в тёмные омуты растёкшихся зрачков со всего разбега. Твёрдые губы Амина смягчаются. Вкусный горячий язык сталкивается с моим, робко скользнувшим и тут же спрятавшимся, получив ожог первой степени.
Истома ударяет в грудь колким броском густой томной энергии.
Пропади пропадом этот Лебедев с его угрозами. Это выше меня и сильнее воли. Обостряют момент мысли, что у нас это в последний раз и этим не надышаться.
