Нарек выдернул Дагона из-под обломков. Судя по всему, на него обрушилось несколько этажей, пока снайпер бежал к выходу.
— Я говорил тебе не задерживаться, — сказал Нарек, отпуская Дагона, чтобы тот мог отряхнуть броню и прокашляться от пыли, попавшей в легкие. Его шлем пришел в негодность: кусок каменной плиты или балки погнул металл, разбив обе линзы, оставив над левым глазом, где обломок вошел в металл, глубокую вмятину, и сломав вокс. В последний раз взглянув на оскаленное демоническое лицо на передней части шлема, Дагон отбросил его в сторону.
Встретив его взгляд, Нарек решил, что настоящее лицо Дагона гораздо страшней.
Надбровные дуги, нос и скулы приподнялись, а кожа между ними запала, как у старика. У нее был слегка медный оттенок, но не как у металла, а скорее как у масла, и он едва заметно менялся в зависимости от того, как падал на лицо свет. Но самым жутким были два костяных нароста по бокам лба. Бывшие пока в зачаточном состоянии — но Нарек знал, что они продолжат расти тем длиннее, чем дольше Дагон будет находиться рядом с Элиасом.
Он чувствовал, что здесь — на Траорисе, в Раносе — реальность менялась. Ее вибрации ощущались внутри, словно ползающие под кожей личинки.
Но Нарек ничем не выдал свои мысли Дагону, который улыбнулся, продемонстрировав два ряда тонких клыков, пришедших на смену зубам.
— Ты сам сказал: четыре смерти.
Нарек проверил заряд винтовки, после чего закинул ее за плечо.
— Я насчитал троих, — ответил он.
— Человека задело шальной пулей.
— Ты должен был убить легионера, как было приказано.
— Он переместился.
— Значит, возместишь другим, — ответил Нарек и направился к выходу из развалин.
— Брат, его попросту вспороло. Ни один человек после такой раны не выживет. Четыре за четырех.
— Нет, Дагон. Мы застрелили троих. Даже если человек умрет, кровь берется за кровь. Легионерская — за легионерскую.
Дагон кивнул и последовал за наставником по разбитой улице.
— Мы вернемся за четвертым, — сказал ему Нарек через плечо. — А потом прикончим остальных.
Глава 10
ГОРЯЩАЯ ПЛОТЬ
Всех нас когда-то обжигало. На дне кострищ или во время клеймления в солиториумах — все мы когда-то касались пламени. Оно всегда оставляет шрамы, даже на нас. И мы носим их с гордостью и честью. Но шрамы, полученные в тот день, в том сражении, мы несем лишь со стыдом и горечью. Они — летопись на плоти, физическое напоминание обо всем, что мы потеряли, ожог, который даже огнерожденным доставляет боль.
Артелл Нумеон, капитан Погребальной стражи
Я был жив.
Как бы невероятно это ни звучало, я выжил в пламени. Я помнил жаровую трубу — или по крайней мере фрагменты того, что в ней со мной случилось. Я помнил, как покрывалась волдырями моя плоть, как смердел горящий жир, как застилал глаза дым от спекающегося мяса, как в них вскипала стекловидная жидкость.
Я сгорел дотла, обратился в пепел, оставил после себя лишь пыль. Лишь тень без тела, подобную тем, в которых так любил обитать мой брат-тюремщик.
Однако…
Я был жив.
Жаровая труба исчезла. Феррус исчез. Вокруг была лишь тьма и холод. Я вспомнил, что нахожусь на корабле, где-то в глубоком космосе. Я вспомнил тюрьму, которую построил для меня мой железносердный брат, эту клетку, способную удержать и примарха.
Я все еще был слаб. Конечности казались тяжелыми, а сердца яростно бились в груди, подчиняясь какому-то физиологическому механизму, пытающемуся сохранить мне жизнь. Возможно, я излечился, возможно, я обладал неким регенеративным даром, о котором сам не знал. Но вернее всего жаровая труба не была реальной, как не была реальной и моя пытка в ней. Ведь видел же я призрачный ходячий труп своего брата. Кто знает, как сильно был искалечен мой разум?
На мгновение я предположил, что все это было иллюзией, что я сейчас лежал на Исстване-V, израненный и впавший в анабиозную кому. Или что меня спасли, и пока тело работало над собственным восстановлением в палате апотекариона, разум пытался совладать с произошедшим.
Но я отбросил эти надежды. Мое похищение было реально. Керз был реален. Это место, эта тюрьма, созданная для меня Пертурабо, была реальной. Мне не проснуться от кошмара — кошмар мне не снился. Я жил в нем. Реален был каждый мучительный вздох.
Но мне было сложно думать, сложно рассуждать. Присутствие Ферруса, все, что мне довелось увидеть, и все, что не довелось, заставляло сомневаться в себе. Немало мучений доставили мне пытки, раны и увечья, но еще ужаснее было медленное разрушение восприимчивости, личности и уверенности в собственном умении отличить реальность от фантазии. Как уберечься от собственного разума, от того, что говорят тебе чувства? Не существовало такой брони, такого щита, такого стража, которые могли бы от этого защитить, — была только сила воли и способность мыслить.
Я не попытался встать. Я не выказал неповиновения или злости. Я лишь выдохнул и раскрылся прохладе своей темной камеры. Я постарался вспомнить все, что знал о своем тюремщике, все, что мог точно восстановить в памяти.
А потом я закрыл глаза и позволил себе погрузиться в сон.
Хараатан, во время Великого крестового похода
Грязные, истощенные солдаты Хартора были жалким зрелищем. Похожие на муравьев в своих грязно-красных карапаксах, они выходили колонной из распахнутых ворот города с поднятыми в знак капитуляции руками.
Первыми вышли стражи крепостной стены, сопровождающие своих капитанов и офицеров. Потом солдаты с передовых позиций за стеной, тыловые баррикадисты, башенный караул, рядовые из внутренних казарм, резерв, ополчение. Они складывали оружие на городской площади, как приказывали через громкоговорители дисциплинарные надзиратели в черных мундирах. К тому времени, когда все воины покинули город, сданное оружие образовало высокую черную кучу, напоминающую погребальный костер.
За ними последовали гражданские.
Женщины прижимали младенцев к груди, мужчины с широко раскрытыми глазами плелись мрачной процессией, слишком испуганные, чтобы кричать или плакать, слишком задавленные, чтобы что-либо делать, способные лишь смотреть на рассвет, терпеливым хищником крадущийся по песчаным дюнам. Собаки, скот на поводу у фермеров, чернорабочие, фабриканты всех мастей, продавцы, клерки, писари и дети. Они покидали Хартор — свой дом и свое убежище — в великом и мрачном исходе.
Водизийские танки примыкали к батальонам Утрихских фузилеров и Навитских охотников, красующихся в накрахмаленной униформе Имперской армии. Даже сам командир Арвек показался из башни своего «Штормового меча», чтобы понаблюдать за толпой местных жителей, плетущихся мимо. Некоторые останавливались перед своими угнетателями и молили о пощаде, пока дисциплинарные надзиратели не сгоняли их вперед. Другие замирали в тени «Огненных королей» принцепса Локьи, приняв их за богов, воплотившихся в железе. Если криков и угроз оказывалось недостаточно, чтобы заставить этих несчастных двигаться дальше, их приходилось уносить ординаторам из медике. Другой работы для врачей и госпитальеров практически не было: имперские силы разрешили конфликт без потерь со своей стороны. И это несмотря на то, что в грязной толпе присутствовали ксеносы.
Данный факт немало радовал Владыку Змиев и одновременно немало злил его.
— Он был прав, — пробормотал Вулкан, издалека наблюдая за постепенно опустевающим Хартором.
— Повелитель? — переспросил Нумеон, стоявший позади примарха на поле сбора. Неподалеку, на участке земли, разровненном имперскими землекопами, Саламандры грузились на «Штормовые птицы»: их ждала немедленная передислокация. Приведение к Согласию закончилось. Империум победил.
— Он сказал, что избавил нас от необходимости проливать кровь, — ответил Вулкан, наблюдая за толпами людей, покидавших город.
Амбразуры в стенах этой последней крепости были пусты, смотровые башни высились над городом беспомощными стражами, и лишь тени несли дозор на парапетных стенах. Население всего Хартора — солдаты и гражданские, один за другим, — передавало себя в руки Империума.
Нумеон нахмурился.
— А разве нет?
Вулкан впервые за почти целый час обратил на советника пылающий взгляд. Нумеон и не вздрогнул. Даже сердце его не выдало.
— Ты свирепый воин, Артелл, — сказал примарх.
— Я таков, каким нужен вам, повелитель, — ответил Нумеон, слегка склонив голову в знак почтения.
— Это верно. Никому в Восемнадцатом не сравниться со знаменитыми Погребальными стражами. Подобно глубинным драконам, вы яростны и неудержимы, клыки и когти ваши остры, — Вулкан кивнул на меч, закрепленный на спине советника. За время этой кампании его еще не омывала кровь, но, судя по полной капитуляции хар-танцев, ему суждено было остаться незапятнанным. — Но стали бы вы вырезать целый город — и солдат его, и гражданских, — лишь для того, чтобы донести послание и избежать дальнейшего кровопролития?
