- Тс-с-с! Сейчас... раз, два, три, четыре... готово. Будьте здоровы.
Несчастный Трифун прежде всего выпрямил шею, потом расправил руки и ноги и вздохнул полной грудью, так как во время счета не дышал.
- А когда, скажите пожалуйста, можно прийти посмотреть карточку?
- Пожалуйте через пять дней.
Счастливый и довольный, Трифун уплатил задаток, пошел домой, возвратил костюм господину Йове и сообщил Маце Майорше, что сфотографировался.
Через пять дней он, конечно, побежал к фотографу посмотреть на свою первую в жизни фотографию. Несчастный был страшно огорчен, когда узнал, что снимок не получился и нужно снова фотографироваться.
- Я не виноват, - заявил фотограф, - я приложил все свои способности, вы видели, но вы шевельнулись.
- Да я даже не дышал! - в отчаянии возразил Трифун.
- Это ничего не значит, - ответил фотограф, - человек может не дышать, но в то же время шевелиться. Пожалуйста, я покажу вам.
Фотограф принес негатив, положил его на черное полотно, и Трифун действительно увидел на стекле две головы и двадцать два пальца на правой руке.
- Когда же можно теперь сняться? - с отчаянием спросил Трифун.
- Пожалуйста, в следующее воскресенье, в следующее воскресенье.
Что оставалось делать? В следующее воскресенье он опять занял костюм и претерпел муки, пережитые в прошлое воскресенье, снова не дышал и снова улыбался воображаемому указу о повышении.
А через пять дней, как ему было сказано, он с великим страхом открывал двери фотографии, так как очень боялся, что и на сей раз ничего не получилось. Он больше не смог бы фотографироваться, так как господин Йова отказался еще раз дать ему костюм.
- Вы так можете целый год фотографироваться, - заявил господин Йова. Закажите себе костюм и можете фотографироваться, пока не износите.
Но фотограф сказал, что карточка получилась очень хорошая. Глаза Трифуна засияли от радости и счастья. С большим нетерпением он ждал, когда ее можно будет увидеть.
- Вот, извольте. Хотел бы я посмотреть, сумеет ли так сделать хоть один белградский фотограф.
Трифун взял карточку, смотрел, смотрел, смотрел, смотрел, смотрел на нее, потом поднял глаза:
- Но послушайте, разве это я?
- Что такое? - спросил фотограф.
- Тут совсем молодой, значительно моложе меня, потом усы маленькие и тонкие, и...
- Пожалуйста, не говорите мне таких вещей. Я фотограф, и мне лучше знать, что к чему. Вы в этом не разбираетесь.
Он убедил Трифуна, что на фотографии действительно он. Счастливый Трифун поспешил с карточкой к Маце Майорше, и она в этот же день написала письмо в Чуприю. Сообщила в письме все, что говорят свахи о женихах, вложила фотографию в конверт и побежала на почту.
IV
Теперь несчастный Трифун слонялся вокруг Мацы, с нетерпением ожидая ответа.
И ответа долго ждать не пришлось. Не прошло и десяти дней, как Маца приняла Трифуна и весело сказала:
- Беги, проси отпуск и отправляйся в Чуприю.
- Это правда? - в восхищении спросил Трифун и чуть не прослезился.
Обрадованный Трифун сначала обнял Майоршу, потом побежал в город и обнял фотографа, потом обнял господина Йову-писаря и, если бы встретил по дороге капитана, наверное обнял бы и его.
Но капитан был в канцелярии. Трифун попросил отпуск и откровенно признался ему, что хочет жениться.
Капитан отпустил его. Трифун помчался домой, быстро собрался, забежал к Майорше, расспросил, как найти дом невесты, и в тот же день на поезде отправился в Чуприю.
V
В Чуприи он сначала зашел в трактир умыться, почиститься и заодно расспросить, где дом госпожи Станы, матери невесты. Потом направился к ним. У него было приятное настроение, и, к своему удивлению, он не чувствовал страха, так как считал, что дело уже сделано. Госпожу Стану он застал во дворе, и она пригласила его войти в комнату, как, впрочем, пригласила бы и всякого прохожего.
Он вошел и тотчас начал разговор.
- Да я... сударыня, я, видите ли, пришел по тому самому делу, которое касается вашей дочери. Вы знаете об этом, вам писала тетка Маца.
- Ах да, - припомнила госпожа Стана, - а почему с вами не пришел господин Трифун?
- Что вы говорите? - заволновался Трифун.
- Вы, наверное, его отец? - продолжала госпожа Стана.
Трифун побледнел и облился потом.
В это время в комнату вошла Дара, которую Майорша сватала за Трифуна. Госпожа Стана представила его:
- Отец господина Трифуна...
- Очень приятно, - ответила та и поцеловала у Трифуна руку.
Он не смел рта раскрыть. Все это окончательно сбило его с толку, и он не знал, говорить ему или молчать. Ему вдруг захотелось вскочить и убежать без оглядки.
Госпожа Стана прервала молчание. Взяв со стола фотокарточку Трифуна, которую ей прислала Майорша, она смотрела то на нее, то на Трифуна.
- А он похож на вас?
- Да... похож... - пробормотал Трифун.
- Ну, не совсем похож, а есть что-то общее, - добавила невеста.
- Разница и должна быть, - поддержала мать. - Этот же молодой, а господин уже в годах. Вы еще хорошо выглядите для своих лет. Иметь такого сына!
Трифуну стало не по себе, он проклинал в душе всех фотографов и все фотоаппараты. Он бледнел, краснел, его бросало то в холод, то в жар, наконец и хозяйка заметила, что с ним творится что-то неладное.
- Что с вами? Вам как будто нездоровится?
- Не знаю... Что-то вдруг плохо стало. Вы извините меня, но... я должен идти... как только будет лучше, я приду.
Он поднялся. Обеспокоенная хозяйка проводила его до ворот, а он, выйдя на улицу, как сумасшедший бросился бежать.
В трактире он снял комнату, закрылся, разделся и бросился на кровать, У несчастного действительно началась лихорадка.
Здесь в кровати, под одеялом, он поклялся никогда в жизни больше не фотографироваться и по приезде в С. разбить голову фотографу Жике его же фотоаппаратом.
Говорят, что он исполнил обе клятвы.
НЕВЗГОДЫ АРКАДИЯ ЯКОВЛЕВИЧА
Хорошо и беззаботно жил в провинции со своей женушкой Лепосавой помощник сборщика налогов Аркадий Яковлевич. Конечно, и там послевоенная дороговизна опустошала карманы чиновников, но в провинции легче купить и легче достать что-нибудь у крестьян, поэтому он был всем обеспечен и жил в довольстве. Был у него приличный дом, окрашенный в желтый цвет, и хорошенький садик, за которым он ухаживал вместе с женой. Всякий мог позавидовать их жизни.
Но вот однажды Аркадий Яковлевич прочитал в белградской газете объявление, в котором предлагалась должность в солидном страховом обществе с жалованьем в два раза большим, чем получал он, и с выплатой процентов от сумм заключенных договоров. В объявлении, кроме того, говорилось, что предпочтение будет оказано финансовым и налоговым чиновникам, и это заинтересовало Аркадия. Он купил газету, принес ее домой и положил жене на стол.
- Хватит, - начал он, - достаточно я был государственным служащим. Больше, чем положено, не получишь, а другие в это время загребают денежки. Вот читай: двойное жалованье да еще проценты:
Жена с интересом прочитала объявление. Ей давно хотелось пожить в Белграде, где она провела детство. Столичный город вообще привлекателен для провинциалов, а у нее в Белграде жили мать и старшая сестра.
- Я бы сразу же согласилась! - подзадорила она мужа.
А так как сам Аркадий уже принял такое решение и только ожидал согласия жены, он в тот же день обратился в страховое общество с предложением своих услуг. Не прошло и двух недель, как из Белграда сообщили, что предложение Аркадия принято и ему следует явиться на работу. Тотчас же телеграммой он запросил отставку со старого места службы и немедленно начал собираться в дорогу, а госпожа Лепосава села писать письма матери и сестре, спеша сообщить им приятную новость.
- Только, - говорит ей Аркадий, - знай заранее, ни за что не будем жить у твоей матери. На такое я никогда не соглашусь.
- Ну, конечно! Если бы ты и захотел, все равно это было бы невозможно, - продолжая писать, ответила госпожа Лепосава.
Теща у Аркадия Яковлевича была особенная. Он поссорился с нею еще до свадьбы, и вот уже три года они сражаются, как два лютых змея. Достаточно было получить Лепосаве самое обычное письмо от матери, Аркадий сердился и целый день не мог даже есть. Теща всего один раз приезжала к ним в гости, да и то во время ее визита Аркадий был в отъезде, и встреча их не состоялась. Под стать теще была и старшая сестра Лепосавы, здоровенная усатая девица в черном, издали похожая на послушника монастыря. Она была просто невыносима, дико ненавидела мужчин и своего зятя Аркадия не могла терпеть уже только потому, что он мужчина.
Если принять во внимание эти обстоятельства, то ничего необычного не было в заявлении Аркадия: "Жить у твоей матери не будем". Естественно было и то, что госпожа Лепосава ответила: "Если бы ты и захотел, все равно это было бы невозможно", так как ее мать и сестра жили на окраине Белграда в комнате, где раньше помещалась ванная и которую хозяин ради прибыли переделал в жилое помещение. Всю комнату занимали кровать, столик и еще кой-какие вещи, так что в ней едва-едва могли разойтись двое.
