- Если бы вы захотели поговорить обо мне с господином начальником: он ведь едет в Белград и мог бы поговорить с господином министром. Вы сами знаете, что мне бы уже давно следовало получить должность помощника.
- Но... - начал помощник.
- Прошу вас, поймите меня правильно, - поспешно добавил секретарь. - Я не думаю быть помощником здесь, на вашем месте, боже сохрани! Я могу перейти в любой другой округ. А почему бы нет? Округ есть округ.
- Да, верно вы говорите, - согласился помощник, и лицо его просветлело. - Действительно, вам следовало бы получить повышение. Человек вы способный, добросовестный и исполнительный. Хорошо, господин секретарь, я обязательно поговорю с господином начальником. И почему бы ему этого не сделать? Едет в Белград, будет говорить с господином министром, может поговорить и о вас. Вы заслужили, вполне заслужили, чтобы за вас похлопотать.
- О, спасибо, большое вам спасибо. Вы так хорошо обо мне думаете. Я так благодарен вам и буду считать вас своим благодетелем.
- Пожалуйста, пожалуйста, господин Сима. Вы заслужили.
Помощник сразу же поднялся и - к начальнику.
- Входите, входите. Садитесь, господин Лаза, садитесь. Поговорим немножко, - приветливо встретил его начальник.
- Я как раз и шел к вам, чтобы поговорить по-дружески, попросить вас.
- Э?.. О чем, господин Лаза?
- Да... как бы вам сказать? Знаете, что мне сейчас пришло в голову. Ведь вы едете в Белград и встретитесь с господином министром. И, я думаю... не могли, бы вы поговорить с ним обо мне. Я думаю, что будет справедливо и благородно, если мне доверят округ. Не могу же я всю жизнь быть помощником. Вы и сами знаете, что я одиннадцать лет состою в этой должности. Вы, кажется, не так долго ожидали...
- Да, - равнодушно ответил господии начальник. - Я был помощником только семь лет.
- Семь! Вот видите, а я - одиннадцать.
- Да, да. Давно ждете. Пора бы и вам получить округ.
- Так почему бы вам не поговорить, если представится благоприятный случай.
- Да!
- Благоприятный случай! - повторил помощник.
- Хорошо, хорошо, господин Лаза, обязательно поговорю! А почему бы мне и не поговорить с господином министром?
Пришло время отъезда. За два дня до этого господин начальник обошел подряд все дома, зашел во все магазины попрощаться. Многие обещали проводить его.
А когда наступило это утро, перед канцелярией стояла запряженная коляска, стражники подкладывали в нее сена, расстилали ковры, взбивали подушки. К коновязи у канцелярии были привязаны две оседланные лошади (стражники должны проводить господина начальника немножко подальше); перед входом в канцелярию собрались друзья, кое-кто уже ушел пешком до первого кабачка на окраине города. Многие отправились провожать в колясках. Они тоже держат путь к кабачку, чтобы там дождаться начальника и проститься с ним. Сначала проехала коляска протопопа (на ней потом возвратится вместе с протопопом госпожа начальница), затем в одной коляске - помощник, секретарь и писарь (Срета ушел пешком), за ними казначей и госпожа казначейша, лавочник господин Михаил со свояком и многие другие.
Наконец к кабачку подъехала коляска начальника. Он вышел. Все выпили по чашке кофе, и наступила минута прощания.
Перед отъездом господин начальник еще раз пожал руку господину помощнику и шепнул на ухо:
- Я не забуду.
Помощник отвел в сторону секретаря и шепнул на ухо:
- Он сказал, что не забудет!
Секретарь отвел в сторону писаря и шепнул на ухо:
- Господин начальник сказал, что вас не забудет. Писарь отвел в сторону практиканта Срету и шепнул на ухо:
- Господин начальник сказал, что вас не забудет.
Повозка господина начальника двинулась в клубах пыли по дороге, а практикант Срета, счастливый и довольный, полный надежд на будущее повышение, пешком возвратился в город.
Прошел день, другой, третий после отъезда господина начальника. Прошла неделя, другая. И вот в один прекрасный день госпоже Персе принесли от начальника из Белграда телеграмму следующего содержания:
"Получил повышение в чине. Сообщи друзьям и моим чиновникам".
Госпожа Перса в тот же день разнесла эту новость по городу и по всем канцеляриям.
Не прошло и недели после этого известия, как господин начальник, получивший повышение, уведомил о своем приезде. Встреча была такой же, как и проводы. И господин протопоп в коляске, и казначей с казначейшей в коляске, и помощник с секретарем и писарем в коляске, и стражники на лошадях, и практикант Срета пешком.
Подъехала повозка господина начальника. Он расцеловался с госпожой Персой и остальными, принял от друзей и чиновников поздравления с новым чином, а потом отозвал в сторону помощника, дружески пожал его руку и шепнул на ухо:
- Говорил о вас. Господин министр записал.
Помощник поблагодарил начальника, отозвал в сторону секретаря, пожал ему руку и шепнул на ухо:
- Господин начальник говорил о вас, и господин министр записал.
Секретарь поблагодарил, отозвал в сторону писаря и шепнул ему на ухо:
- Господин начальник говорил о вас, и господин министр записал.
Писарь поблагодарил, отозвал в сторону практикант та Срету и прошептал ему на ухо:
- Господин начальник говорил о вас, и господин министр записал.
Срета смиренно поблагодарил благодетеля, на глаза у него навернулись слезы, и он пешком направился в город, размышляя по пути:
"Как хорошо, что я вовремя догадался и не упустил такой благоприятный случай".
ЗУБ
Господин Стева ужинал вчера с большим аппетитом и весело разговаривал с женою. На ужин была солонина с макаронами, поэтому он не смог утолить жажду тремя бокалами вина, выпитыми до последней капли. Ему принесли в запотевшем стакане холодной воды, и он выпил ее залпом. Вдруг лицо его перекосилось, он стукнул по столу пустым стаканом и мучительно застонал.
- Что с тобой? - забеспокоилась супруга.
- Зуб! - в отчаянии произнес он, вскочил со стула в, как раненый зверь, стал метаться по комнате.
Супруга пробовала его утешить, но боль усиливалась, он мычал, стонал, на лбу выступила испарина.
- Прими аспирин, - посоветовала супруга и высыпала на стол белые таблетки.
Стева Яковлевич с жадностью проглотил таблетку. Продолжая стонать, походил по комнате, схватил вторую. И хотя это была большая доза, они ему не помогли.
- Может быть, положить в дупло немного хинина? Говорят, помогает, предложила жена.
Проделали и это, но господин Яковлевич убедился, что боль не только не уменьшилась, а, наоборот, усилилась.
Вспомнили, разумеется, о согревающем компрессе. Господин Яковлевич лег на диван, приложив к щеке осколок горячей черепицы, но облегчения не было: он метался и рычал от боли.
На помощь хозяйке явилась кухарка. По ее совету госпожа посолила хлебный мякиш, засунула в дупло, потом вытащила и положила туда немного чеснока. Затем заложила дупло комочком ладана. Господин Яковлевич терпеливо переносил все пытки, однако боль нарастала. Ему дали выпить рому, потом чистого спирта. Но никакие средства не помогали.
Госпожа устала от переживаний за мужа, и заботы о господине Стеве Яковлевиче взяла на себя кухарка, которая принялась выискивать новые лекарства. Сначала она принесла ключ от ворот и приложила к голым плечам больного, потом налила ему в ухо камфары и растерла спиртом шею, наконец насыпала в свой чулок горячей золы и приложила к его щеке. Однако и это не помогало: страдания становились невыносимыми.
Кухарка положила ему на щеку горчичник, и боль как будто уменьшилась. Но стоило только снять горчичник, оставивший на щеке большое сине-красное пятно, как господин Яковлевич зарычал громче прежнего и, потеряв от боли всякое самообладание, принялся швырять на пол и бить все, что попадалось под руку. С большим трудом удалось его утихомирить, раздеть и уложить в постель.
- Лучше всего спокойно лежать и не думать о зубе, - посоветовала кухарка.
- А еще лучше постараться заснуть! - поддержала ее супруга.
Но все их советы и пожелания были напрасны: не думать о зубе он не мог, а о сне и говорить не приходилось. Господин Стева Яковлевич провел ужасную ночь: он никак не мог найти в кровати такое положение, при котором боль хотя бы немного утихла. Так и промучился до самой зари.
Еще не рассвело, а он уже разбудил весь дом и сразу же стал одеваться, хотя совершенно ясно было, что ни один зубной врач так рано не принимает. Господин Яковлевич был похож на средневекового мученика, только что подвергнутого пыткам: сожженные ромом и спиртом губы оттопырились, язык распух, и он едва им ворочал, щека обожжена, лицо после бессонницы бледное и испитое. Трудно было удержаться от слез при взгляде на него.
В семь часов он был уже одет, шляпа на голове - можно отправляться. Но куда пойдешь, если зубные врачи начинают принимать только в девять. Господин Яковлевич метался по комнате и злобно поглядывал на стенные часы, большая стрелка которых двигалась как никогда мучительно медленно. "Ровно в восемь буду в приемной у врача, чтобы оказаться первым, а то вдруг соберется человек десять, и прождешь до полудня", - думал господин Яковлевич, втайне надеясь, как это часто бывает с людьми, страдающими зубной болью, что зуб перестанет болеть сразу же, как только он переступит порог приемной.
