– Ричард! – практически рыкнула вдруг Владычица. – Когда вы с Ребеккой настаивали на том, что вам срочно нужно поговорить с Александром, вы утверждали, что дело очень важное и к тому же не терпит отлагательства!
– Простите, Ваше Смертельнейшее Леднейшество, просто давно с другом не виделся, увлёкся, – слегка потупившись, чинно пробормотал Ричард. Однако, когда он через мгновение обратился к другу в его голосе уже не было и тени чинности. Его голос звенел от восторга, – Алекс, помнишь, ты всегда хотел понять, почему ты единственный в своём роду, кто способен обращаться в крылатого льва, способного к тому же ещё и изрыгать из своей пасти пламя?
– Ещё бы! – хмыкнул Александр, чувствуя одновременно и заинтересованность и настороженность. Да, ответ на этот вопрос был очень важен для него. Настолько важен, что он искал его всю жизнь, проводя в библиотеках и букинистических лавках обоих миров всё своё свободное время в поисках хоть какой-нибудь зацепки. И всё же жизненноважным он не был. В том смысле, что неведение в этом вопросе, насколько он понимал, ни в коем случае не представляло угрозы для его жизни. Отчего же вдруг такая срочность? Особенно, если учесть то, во сколько обходится с точки зрения затрат энергии этот межмировой «звонок» Хель и сколь безапелляционно она до сих пор настаивала на полном отсутствии каких-либо контактов с семьёй Колдингс, утверждая, что это совершенно необходимая мера для обеспечения безопасности его друзей.
– Так вот это потому, Алекс, что ты потомок Сурта! – выпалил Ричард. – Причём не какой-нибудь, а какой-то там особенный. По крайней мере, именно так это прозвучало из уст Рататоск[1]. Вот уж, действительно, не было бы счастья, так несчастье помогло! Ведь не случись вся эта заварушка с переворотом в Джюнхейме, я бы не застрял в Хельхейме[2], а значит, и не взялся бы за дело о регулярных кражах воспоминаний из тамошнего банка памяти. И, как следствие, я не поймал бы эту предприимчивую рыжую бестию за хвост, а она бы не предложила мне в качестве взятки информацию! Кстати, мама, когда я передал ей то, о чём поведала мне Рататоск, – неожиданно перескочил рассказчик с темы на тему, – ничуть не удивилась, потому что, оказывается, она и твоя мама всегда подозревали нечто подобное! Ведь так, мам?
Ребекка подтверждающе кивнула.
– Дружище, ты хоть представляешь, что это означает? – Ричард Колдингс лучился таким воодушевлением, что будь оно топливом, то его запала вполне хватило бы на то, чтобы доставить ракету на Луну.
– Понятия не имею, – ни на йоту не разделяя воодушевления друга, сухо ответил Александр, природную подозрительность которого в данный момент гораздо больше интересовал вопрос о том, откуда на самом деле растут ноги у этой информации, нежели о том, что эта информация означает. – И не планирую заморачиваться до тех пор, пока не получу неопровержимые доказательства того, что информация достоверна, – на то, чтобы, произнося эту отповедь, голос его звучал спокойно почти до безразличия, ушла практически вся его выдержка, настолько он был встревожен и зол.
Встревожен он был за судьбу друзей. Даже, если они не участвовали в этом спектакле, они всё равно находились во власти Хель. И использовав их для данного представления, она откровенно на это намекала. И это его неимоверно злило.
Александр в который уже раз сожалел, что в своё время он не отговорил Ребекку, Стивена и Ричарда, когда они, полагая, что это наименьшее из зол, согласились на предложение Хель – «погостить» в Хельхейме. Хотя если учесть, что на тот момент даже ему «смерть» семьи Колдингс казалась самым надёжным способом, обезопасить Кэссиди, то вряд ли бы его неубедительным предостережениям кто-нибудь внял.
Однако была и положительная сторона, теперь Александр, наверняка, знал, что Хель довольно значительно переоценивает уровень воздействия на него морока. Иначе бы он не только не заметил, что история о Рататоск наскоро сшита белыми нитками, но ему в принципе не пришла бы в голову мысль – усомниться хотя бы в одном слове. Всё это означало, что Владычица Нифльхейма недооценивает мощность его ментальных щитов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Причём недооценивает конкретно. Иначе бы он не заметил, что в байке, поведанной ему Ричардом, целых четыре совершено невероятных совпадения. Во-первых, насколько Александр знал, это был первый случай в истории девяти миров, когда кто-то попытался взломать какой-либо из банков памяти Хельхейма. Во-вторых, этим кем-то оказалась Рататоск! Эта белка, конечно, известная клептоманка, но одно дело таскать блестящие безделушки из сокровищниц Асгарда[3] или деликатесы из закромов благих дворов Ванахейма[4], а совсем другое дело – воспоминания. На кой и кому сдались, спрашивается, регулярные поставки сновидений из Хельхейма?! Вот если бы речь шла о Вальхалле[5], где на каждый квадратный метр приходится, по крайней мере, по одной героически-эпической личности, то он бы ещё может быть и поверил. В-третьих, абсолютно невероятно то, что Рататоск позволила себя поймать, да и ещё кому, смертному! Абсолютно невероятно в квадрате! В-четвертых, хотя это уже, в-пятых, Рататоск вдруг взяла и решила откупиться ни чем-нибудь, а именно сведениями о его избранности! Нет, теоретически такая возможность была, учитывая фанатическую любовь Рататоск к собиранию и распространению сплетен. А вот фактически у этой возможности стояло слишком много «но». Первое из которых, откуда было Рататоск знать, что смертному, поймавшему её с поличным, может быть интересна имена данная конкретная информация?
В общем, слишком много совпадений!
Слишком много невероятных совпадений даже для того, кто верит в подобного рода божественные проведения. Александр же в принципе не верил в счастливые совпадения, в результате которых люди получают то, о чём всегда мечтали. И ещё меньше он верил в счастливые совпадения, которые случались при прямом участии в них тех, чьею сущностью были мрак, холод и смерть.
Хель могла сколько угодно изображать из себя добрейшую душу, но он слишком хорошо её знал. Знал, что она более мстительна, коварна, безумна и злобна, чем любая самая злобная, мстительная, коварная, безумная и злобная сказочная злодейка. Просто потому что именно Хель является прототипом всех злодеек, существующих в сказаниях обоих миров. Просто потому, что ни одному сказочнику, рожденному теплокровным, не хватило бы испорченности, беспощадности, кровожадности и бессердечия, чтобы постичь истинную сущность богини, которая мало того, что ледяная, но и ещё лишь наполовину живая.
А вот Александр это знал. Знал как дважды два четыре. И знал всегда.
Другой вопрос, откуда он это знал?
– Узнаю своего невозмутимого и осторожного друга! – между тем с неиссякаемым восторгом вещал Ричард. – И именно поэтому, несмотря на то, что Хрёсвельг[6], которого Рататоск привлекла в качестве своего адвоката, настаивал на немедленном освобождении его подзащитной под залог и даже угрожал Её Смертельнейшему Леднейшеству внешнемировыми санкциями, я всё же уговорил её не отпускать эту рыжую бестию, пока ты с ней не поговоришь.
– Ааа, – протянул Александр, мысленно добавляя к пяти невероятным совпадениям ещё одно, то есть шестое. – Так вот с чем, оказывается, связана срочность! – он понимающе кивнул.
– Ещё какая срочность! – хмыкнул Ричард. – Ты просто не представляешь, что за птица этот ётун! Мало того, что мозгоклюй, так ещё ж и полемист, казуист, крючкотвор и кляузник каких белый свет не видывал!
– Одним словом, хороший адвокат! – поддел друга Александр.
– Тоже скажешь, хороший, – хмыкнул Ричард. – Не просто хороший, самый лучший! Как я и сказал, я таких ещё не видел!
– Уважаемые! – вдруг резко окликнула Хель молодых людей. – А я вам не мешаю тем, что всё-то время пока вы наслаждаетесь милой дружеской беседой друг с другом, я удерживаю ткань реальности от схлопывания?! – голос её в буквальном смысле вибрировал от негодования, а сарказм, который сочился из каждой интонации, можно было черпать вёдрами. – Владычица резко встала и выпрямилась во весь рост. При этом температура в комнате наоборот резко упала. Настолько резко и настолько низко, что Ричарда, Ребекку и Александра мгновенно затрясло от холода. Заметив это Хель, усмехнулась и презрительно фыркнула: – смертные! И холод с большой буквы «Х» сменился просто холодом. – Ладно, идёмте, – с надменным одолжением в тоне молвила она.
