лес, открывает путь лихому улану. Дождь — и тот перестал, удрал до срока в темные тучи. Езжайте с Богом, а я ночью наверстаю.
— Но сильней всех любит
И зовет жениться,
В саване шелковом
Вражья Молодица…
Стук копыт, шелест потревоженных листьев. Шум сонного леса… Вперед! Дорогу Волмонтович не вспомнил, но рассудил, что не в Сибири он и не в Монголии. Широка просека, значит, куда‑то ведет — если не в Петербург, то в чухонскую деревню.
Приедем — разберемся.
— Каждого улана
Встретит и приветит…
Ай! Вовремя вспомнил князь, о ком поет, прикусил язык. И без твоей милости, панна Молодица, вечер проведу, не заскучаю. Бросил взгляд налево — пусто, лес да дорога. Хвала Заступнице! Направо поглядел…
Очи бы протереть — и окуляры, что на столе забыл, заодно.
Х‑холера!..
Светлая тень по‑над лесом. Белая всадница среди серой мглы. Не скачет — скользит. Ни ударов копыт о дорогу, ни конского храпа. Белое на сером…
Накликал!
3
В призраков Казимир Волмонтович не верил, что весьма дивно, если вспомнить его биографию. А вот не верил, да! — причем не сердцем, а вполне сознательно. В детстве, когда сверстники ночью через кладбищенскую ограду лазили, теша отвагу шляхетскую, малыш Казик лишь свистел с презрением. Если слишком приставали, пересказывал слова ксендза, отца Жигимонта. Не признает святая католическая Церковь нежить и нелюдь — и верить не велит. Все, что в ночь встретишь, — либо земное, людским разумом постигаемое, либо мара, дуля от пана Нечистого. Только хлопы призраков страшатся!
На кладбище, впрочем, залез — на спор, дабы отстали.
Мудрости отца Жигимонта хватило надолго, считай, на полжизни. Вновь поговорить о нечисти довелось уже не с ксендзом, а с академиком Хансом Христианом Эрстедом. Едва очухался князь после первого сеанса электричества, тут любопытство и забрало. Навидался всякого, пора по полочкам разложить. У Эрстеда-младшего спрашивать не стал, постеснялся. Зато академик, человек Большой Науки — считай, тот же ксендз, только из иного департамента.
Странное дело, но объяснения ученого мало отличались от сказанного священником. Разве что ссылался Эрстед-старший не на папские буллы, а на иные догматы — научные. Призраки, сказал академик, — гримасы физики и обман чувств. А в конце разговора признался, что некие «явления» посещают его с самого детства. Не слишком часто, но регулярно. Все виденное он аккуратно заносит в особый дневник. Разберется Наука, и не с таким разбиралась.
Ободрил, нечего сказать!
Князь закусил губу. Скачет? Скачет! Белая тень на коне бледном, в светлом плаще с капюшоном, с пелериной, будто в саване могильном. Молодая, строгая, из-под капюшона пряди волос выбиваются.
Ты ли, Молодица? Из песни пожаловала?
— К‑куда? Куда, пся крев?!
Эх, пан Woronoy! Верил тебе, как с человеком речи вел. А ты чего сделал? Кто тебя просил за белой тенью сворачивать? А ежели бы она в пропасть нырнула? В омут речной?!
— Stoj, cholera!
Громко голос прозвучал, спугнул вечернюю тишину. Встали разом — два коня, два всадника. Был лес, явилась поляна, а в центре — беседка из камня-мрамора. Удивился князь: выходит, мы в парке? А там и понял: нечему дивиться.
Сюда, видать, и заманивали.
Рука потянулась к верной трости, притороченной к седлу. В кого стрелять станешь, улан? В призрачную всадницу? Во Вражью Молодицу из песни? В девушку, что заблудилась меж аллей — или просек, кто их в России разберет?
Или в самом деле храбрость заговорила? Во всю глотку благим матом заорала?
— Serez-vous m’aider à descendre le cheval?[21]
Шляхтич — и в лесу шляхтич. Если дама обращается с просьбой — спеши к ней, не размышляя. Кто она — случай, обман зрения или панна Śmierć — не важно.
— Oui, мadame!
— Я опоздала на встречу, мсье Волмонтович. Не по своей вине, но опоздала. Мсье Орловский указал, в какую сторону вы поехали, остальное было несложно. Эти места я знаю с детства. Пришлось, правда, сделать крюк. Вы избрали странный маршрут, князь!
Капли дождя, злясь, барабанили по крыше. Беседка оказалась вместительной, спрятав от непогоды и людей, и животных. Осталось место и мраморному Аполлону, для которого вся красота и строилась. Стучи-колоти, пан Дождик.
Не страшно, мы в домике!
— Собственно, мсье Орловский и виноват. Хотел договориться с вами лично, он по‑своему очень ревнив… Что с вами, князь? Такое впечатление, что вы увидели призрак.
Волмонтович лишь сглотнул. Очки надо было брать, х‑холера! Тогда бы не скользили белые пятна вдоль кромки леса, не чудились «явления»! Обман чувств, как и объяснял пан академик. Правда, окуляры у нас обычные, без зрительных хитростей. Черное стекло — защита от солнца. Но… Допустим, привык видеть все сквозь темный занавес, вот и вышла осечка.
Могло такое статься? По крайней мере логичнее встречи с призраком.
— Зовите меня Хеленой. Только не мадам — мадемуазель.
Придираться Волмонтович не стал. Хелена — значит, Хелена. Мадемуазель. А вот поинтересоваться, чем он, скромный путешественник, обязан столь романтической встрече, хотел — и не успел.
— Я искала вас, князь, чтобы сказать: вы правы. Императора Николая должен убить русский. Мы нашли такого человека. Но и вы тоже нужны. Наш кандидат излишне горяч, ваша твердая рука — залог поддержки на крайний случай.
Все стало ясно.
4
— Вы не ошибаетесь, князь. Русские любят «царя-батюшку». Однако даже в простом народе хватает недовольных. Раскольники, сектанты; родственники тех, кого отправили в Сибирь… Впрочем, наш случай много проще.
Мадемуазель Хелена взмахнула изящной ручкой.
— Представьте себе дворянина. Род древний, но захудалый. Не богат, не слишком привлекателен; немолод, наконец. Но этот жантильом встретил очень красивую девушку. Первую красавицу России! Сыграли свадьбу. Однако на свою беду молодожены попались на глаза его величеству. Наш император — великий ценитель женской прелести. Говоря языком черни, бабник.
Волмонтович чуть не присвистнул.
Господи, как просто! А он про Святую Русь толковал!
— Остальное, думаю, понятно. Над незадачливым мужем потешается весь Петербург. Все, что он может сделать, — оставлять супругу в тягости, чтобы та пореже танцевала на балах в Зимнем. Смешно! Но это нам смешно, а ревнивцу не до смеха.
— Все просто, — повторил Волмонтович уже вслух. — О женщины!
— О мужчины! — рассмеялась в ответ Хелена. — Между прочим, чтобы отправить меня на охоту за вами, кое-кому тоже пришлось очень постараться. Обошлось без ревности — мне пообещали иное…
Уточнять девушка не стала, как и Волмонтович — переспрашивать. Гуляй они ясным днем в Булонском лесу, все было бы понятно: панна Хелена не прочь пококетничать. Правда, мы не в Булони…
— Как видите, князь, даже в случае неудачи
