Вы понимаете, что это значит, Саманта? Мои предположения подтвердились. Насмешники посрамлены. Я знал, что так будет, но не знал, что так скоро!
– Генри, это поразительная новость. Скажите мне еще раз имя фермера из Кардиффа.
– Фермера? Уильям Ньюэлл. Но какая разница? Фермер или плотник, Нью-Йорк или Небраска, главное, что нашли.
– Мне дурно, – сказала Саманта.
– Неудивительно, – ответил преподобный Турк. – Мне тоже. Колосс, Саманта. Античное чудовище.
В голове Саманты Бейл вспыхнуло мучительное воспоминание. Маленькая Саманта Халл, еще не знающая, что хорошо, а что плохо, и не умеющая представлять относительную цену сделки, оказалась на чердаке вместе с половозрелым Чурбой Ньюэллом; он задирает ей платье, спускает штанишки и долго-долго разглядывает то, о чем нельзя сказать. В обмен на крысиную куклу из соломы, найденную в поле. Плата или расплата?
Лафайетт, Нью-Йорк, 24 октября 1869 года
– Значит, вы приехали поглядеть на пугало? – спросил Барнаби Рака бармен из «Синего льва». – К Ньюэлл у на плантацию каждый час гоняют коляски. Вроде бы четвертак в один конец, но прокатиться тоже интересно – через низину, мимо ойондагской резервации. Откуда вы? Я бы сказал, издалека.
– И не ошиблись бы. Из Нью-Йорка.
– Ну, надеюсь, оно того стоило. Я-то сам исполина не видал, да и не собираюсь. Дрожь на меня это все нагоняет. Помер человек, так пусть себе лежит. А то выкопали, выставили напоказ.
– А вы, мужики, что думаете о своем окаменевшем соседе?
– Нет тут ископаемых, – ответил бородатый клиент слева от Барнаби. – Статуй он, да и только. Я даже знаю, кто его тесал, – жаль, слушать не хотят.
– Вы знаете, кто его сделал? Расскажите, я послушаю. Это стоит кружки пива.
– Не тратьте деньги, – сказал бармен. – У Джейбеза Клуга давно крышу снесло. Если что в голову и придет, так барабашки нашептали, не иначе.
– Барабашки? Ни хрена, – возразил Джейбез. – Помнишь мужика, которого все звали мистер Квакер? Вид у него был ну точно жаба нахаркала. Квакер этот явился незнамо откуда. Купил под Тулли остатки от хибары Дикерсона. На людях месяцами не появлялся. И вот этот самый хмырь сказал мне как-то раз по секрету, что он скульптор. Новый Микель Анжело. Его слова, не мои.
– И почему, вы думаете, этот Микеланджело сделал исполина? – спросил Барнаби.
– Чтоб было что-нибудь большое, – объяснил Джейбез. – Другой причины и не придумать. Зачем люди вообще что-то делают?
– Я имел в виду, отчего вы решили, что именно Квакер вытесал каменного человека?
– Оттого что я видел своими глазами, когда мы с шерифом Платцем нашли этого Квакера мертвым. Три года назад, зима тогда выдалась сучья. Снега столько, что из дому носа не высунешь. А где-то в марте вдруг дошло, что мистера Квакера не видать аж с ноября. Ну вот, пошли мы проверить, глядим – а он совсем кусок льда. И по всей будке статуйки такие маленькие, а еще инструмент, чтоб новые делать. Неужто вам это ни о чем не говорит?
– Не так чтобы очень, – признался Барнаби. – С чего вы взяли, что именно Квакер сделал исполина, а после закопал на чужой ферме?
– Говорю же, статуйки все маленькие. А до того Квакер говорил – вот вам крест – шедевр ваяет. Такой, что за десять миль видно будет. А мы с шерифом никакого шедевра и не нашли, теперь ясно?
– Джейбез уже неделю носится с этой историей, – сказал бармен. – Он да Тайлер Ложка – тому тоже все ясно.
– Что ясно Тайлеру?
– Тайлера и спрашивайте. Только имейте в виду, это будет вам стоить еще одну пинту. Эй, Тайлер, иди сюда. Расскажи, что там, по-твоему, у Чурбы творится.
Тайлер Ложка с фигурой-фасолиной, перегнутой так, что голова нависала над ботинками, напомнил Барнаби скобку. Он встал из-за своего столика, подтащил табурет и водрузил его справа от Барнаби.
– Ни хрена Тайлер не знает, – объявил Джейбез.
– Все знаю, – не согласился Тайлер. – С год назад в одну кошмарную ночь сюда заявились еретик с возницей. Сидели вот прямо здесь, поближе к огню. Мужик тогда поносил и поносил все религии без разбору. Я сказал себе: Тайлер, если ты хочешь сделать для Бога что-то хорошее, сейчас самое время. Так что когда они ушли, я двинулся следом – думал набить этому язычнику морду. Но дождь полил такой сильный, а ветер поднялся такой яростный, что я решил про себя: они наказаны довольно уже тем, что сейчас в пути. Это и привело меня к их повозке. Там лежал самый большой ящик, какой только видели эти глаза. И куда же они направлялись, как не в Кардифф?
– Тоже мне история! – сказал Джейбез. – Вообще херня. Никто-то, кроме тебя, того мужика и не помнит.
– Тебя тут не было, вот ты и не помнишь, – объяснил Тайлер.
– А где я был? – спросил бармен.
– Ты уезжал в Казеновию взглянуть на участок. Не припомню, кто в ту ночь был вместо тебя. Тогда еще речка из берегов вышла.
– Значит, замороженный скульптор вытесал исполина а антихрист довез до могилы? – спросил Барнаби, жуя колечко бекона. – Хорошее объяснение. Спасибо, джентльмены, взгляну-ка я сам на это диво, пока оно не встало и не пошло куда подальше. От этих исполинов никогда не знаешь, чего ждать. Очень уж эксцентричная раса.
– С вас еще двадцать центов, – сказал бармен.
Барнаби заплатил и записал расходы в графу «Местный колорит».
– Голиафу мое почтение, – сказал бармен.
– Я передам, – пообещал Барнаби.
– Они с евреем заодно, если хотите знать, – проговорил Тайлер, пока Барнаби застегивал пальто и опускал уши от шапки.
– С каким евреем?
– С Бапкином, водяным колдуном. Живет у миссис Ильм – уж не знаю, зачем она его держит. Не доведет он ее до добра.
– Не вижу связи.
– Еврей своей лозой нащупал место, где потом выкопали каменного человека, – объяснил Джейбез. – Лозоходец чертов. Чуть не повесили за эти дела.
– Знает больше, чем говорит, – сказал Тайлер.
Иудеем, нащупавшим лозой мастодонта, вдохновился бы даже Джон Зипмайстер. Черт возьми, президент Барнум должен рыдать от такого надувательства. Поручение начинало Барнаби нравиться. Оно укрепляло его во мнении, что к востоку, северу и югу от Манхэттена произрастают сплошь садовые головы.
Кардифф, Нью-Йорк, 25 октября 1869 года
Александр Ньюэлл поделил очередь так, что в шатер Кардиффского исполина входили паломники двух типов. Одна группа была составлена из простых любопытных. Другая представляла собой печальное сборище больных и увечных. Первые явились за развлечением, вторые – за помощью.
Из естественного сострадания каждую четверку нормальных людей Александр впускал в святая святых исполина только после двух групп страждущих. Он не понимал, с чего это люди вдруг поверили, будто каменный человек умеет лечить болезни, однако мать объяснила, что когда человеку не на что надеяться, ему особенно нужна какая-нибудь святыня.
От стыда за это жульничество Александра слегка мутило. Дядя Джордж сказал, что план – шутка, но что же смешного в выколачивании долларов из нытиков и нищих? И все же муки совести утихали, когда Ньюэллы брались за подсчет доходов.
– Если дела и дальше так пойдут, – говорил Чурба, – у тебя будет корабль с шелковыми парусами.
– Влезайте, только побыстрее, – приказал Александр очередному квартету страдальцев. – У вас десять минут.
Глухая девушка ввела в шатер слепого мужчину. Они были чужими друг другу, но сговорились и приехали вместе, так что слепому не пришлось платить еще и за сестру, которая собиралась его сюда везти.
– Смотрите за ним, – сказал Александр глухой девушке, – а то еще растянется. Если он там что сломает, мадам, вы будете отвечать.
Второй парой стал солдат в военной форме на самодельной инвалидной коляске, а с ним скрюченное существо, не то горбун, не то горбунья, настолько старое, что Александр не понял, какого оно пола.
– Давайте все вместе. Вон сколько народу ждут не дождутся поглядеть на окаменелое диво, нельзя же их просто так домой отправить. Солнце теперь рано садится, вы ж знаете, так что не тратьте время. Десять минут начнутся, как только вы пройдете через полог.
– Что ты видишь? – шепнул слепой мужчина глухой девушке.
– Онане слышит, зачем спрашивать? – Отвечать пришлось горбуну. – И вообще, помолчите-ка лучше. Мне надо, чтобы было тихо, а то никаких чувств не почувствуется.
– На исполина стоит посмотреть, – сказал солдат. – Тут вырыта яма, по бокам обложенная досками, в ней он и лежит. Видно, что перед смертью его мучили и пытали. Руки вцепились в живот и в задницу, а ноги поджаты, как у новорожденного. Волос совсем нет, ни на голове, ни на щеках. Лицо как у ангела, вот только рябое и вымазано чем-то черным и коричневым. Около носа и глаз краснота, может засохшая кровь.
– Ты здесь не затем, чтоб речи толкать, – оборвал его горбун. – Утихни. Каждый сам за себя.
Слепой потерял зрение в пять лет, когда у него наглазах плуг разрезал на две симметричные половинки его щенка.
