— И что это? — я перевел взгляд на Соню. — Откуда у тебя письмо? Оно точно предназначалось тебе?
— Мне кажется, это из-за ОБХСС, — девушка нервно теребила в руках носовой платок. — Точнее из-за дела, над которым я работаю…
— Хищения на ЗКЗ? — я поднял бровь. — Но ведь Сорокина и Староконя арестовали…
— Это не из-за них, — внучка военкора покачала головой. — Это из-за ресторанов. Помните? Дефицит блюд в «Березке»…
В памяти тут же всплыл мой разговор с Апшилавой и Кайгородовым, когда мы обсуждали совместные расследования. Следователь тогда пообещал мне, что позволит Соне Кантор работать над этим делом, если все удачно получится с заводом кожзаменителей. И вот он, судя по всему, сдержал слово, но кое-кому это не понравилось. Настолько, что моей коллеге начали угрожать. Пока что без конкретики, просто настоятельно рекомендовали «не лезть». Но кто знает, как далеко способны зайти преступники.
— Кайгородову говорила? — уточнил я.
— Нет, — девушка вновь затрясла головой. — Я утром нашла это в почтовом ящике, но торопилась на работу, кинула в сумку и потом забыла. Вспомнила уже здесь, в редакции, открыла, а там…
Она принялась было грызть ногти, но быстро взяла себя в руки. Понимаю, тут не до хороших манер, когда тебе подобные письма пишут. Еще и в СССР, благополучной стране. Хотя, конечно, тоже не без недостатков.
В девяностых и даже в двухтысячных на журналистов будут совершаться покушения. Некоторые, к сожалению, закончатся трагично — преступники доведут дело до конца. Владислав Листьев, Дмитрий Холодов, Анна Политковская и другие коллеги погибнут из-за своей профессиональной деятельности. Многие начнут бояться писать на определенные темы, заниматься расследованиями. Но сейчас, в благополучные восьмидесятые годы⁈ Не думаю, что Соню всерьез решили убить, это слишком громкое преступление в СССР — убрать неугодного журналиста. Тем более что София Адамовна Кантор не просто выживет, но и перед отъездом в Израиль выведет на чистую воду многих нечистых на руку бизнесменов и даже политиков.
Стоп! Мне же не просто так сейчас это пришло в голову. У меня есть знания о будущем, мне точно известно о судьбе Сони, значит нужно вспомнить какую-то историю, связанную с трестом столовых и ресторанов. Как жаль, что я уже не застал в газете прославленную расследовательницу. Так что придется ковыряться в косвенных воспоминаниях — о чем читал, что слышал… Надеюсь, найду зацепку.
— Вот что, — сказал я вслух. — Сейчас мы позвоним Кайгородову и Апшилаве. Нельзя молчать, нужно предупредить милицию. Сама ничего не предпринимай, просто спокойно работай. Столовые пока не трогай. Есть другое задание?
— Есть, — кивнула девушка. — Хватов мне о новой аллее сказал написать.
— А что за новая аллея? — я наморщил лоб.
— Аллея Мира, — немного удивленно подсказала Соня. — Ее в новом жилом квартале высадили, который сдали на днях. Там сейчас активное заселение идет.
Точно, восемьдесят шестой — это же Год мира, объявленный ООН. И в честь него в нашем городе досрочно сдали несколько домов, приурочив это заодно к очередной годовщине Великой Октябрьской революции. Ой-е, а ведь скоро уже как раз Седьмое Ноября, красный день календаря! Наверняка ведь нужно будет кучу тематических полос подготовить, еще одна головная боль после Дня комсомола.
— Вот и пиши про аллею, — сказал я девушке. — Пойдем наверх, а то здесь телефона-то нет, позвонить никак…
Звонки Кайгородову и Апшилаве я взял на себя. Набрал по очереди уже из своего кабинета. Точнее из нашего с Бульбашом, Зоей и временно отсутствующим Бродовым. Попросил не дергать Соню, а приехать самим сюда, в редакцию. Оба следователя на удивление не стали спорить. А я сделал себе мысленную зарубку поговорить завтра неофициально со Смолиным и Краюхиным. Если, конечно, приглашение Анатолия Петровича поохотиться и порыбачить все еще в силе.
Я словно в воду глядел. Не успел договориться со следователями и подумать на эту тему, как в кабинете зазвонил телефон. Это была Альбина, секретарша Краюхина, которая сообщила мне: завтра в пять утра за мной заедут и отвезут на турбазу. Одеться требуется потеплее, желательно взять с собой резиновые сапоги. Я поблагодарил холодную красотку и мысленно потер руки. Охоту с рыбалкой я не люблю, но тут речь идет о неформальном сближении с отцами города. Судя по всему, в должности меня и впрямь скоро восстановят, так что подобные встречи необходимы. Какой же хороший журналист без связей? Тем более главред.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Апшилава с Кайгородовым приехали одновременно, взяли показания у Сони, изъяли письмо, пожурив девушку за то, что сразу не рассказала. И уехали, строго-настрого приказав не высовываться и при малейшем подозрении звонить кому-то из них — кто первый ответит. А я продолжил составлять список дружинников, который мне до нынешнего вечера нужно подать Кларе Викентьевне.
Желающих и впрямь оказалось много, пришлось выбирать, чтобы вместить в квоту из десяти человек. Впрочем, остальных можно отправить в резерв и, к примеру, дергать в моменты, когда будет возникать нехватка. Удивительно, но в ряды добровольных защитников правопорядка рвались не только мужчины с парнями, но и девушки. Даже Соня Кантор, которую напугали неизвестные преступники. Подумав, я решил одобрить ее заявку — кто бы ей ни угрожал, статус дружинника станет для преступника еще одной меткой, что не стоит распускать руки.
В итоге под моим началом оказались молодые корреспонденты Никита с Аркадием, оба фотографа, Андрей и Леня Фельдман, завгар Сергей Саныч, водитель Сева и журналистки — неразлучные Катя и Люда, а также Соня с Зоей. Неплохая такая компания, с гендерным разнообразием, как сказали бы в будущем. И состав в целом молодой, возрастные сотрудники не особо стремились в ряды дружинников. Но в резерве многие пожелали остаться — как тот же Бульбаш, к примеру.
— Отлично, Евгений Семенович, — Громыхина пробежалась глазами по списку, когда я принес его к ней в кабинет. — Я везу это в исполком, думаю, в понедельник уже можно встречаться с Конкиным и распределять дежурства.
Признаться, я в этот момент выдохнул. С одной стороны, мне не терпелось попробовать на себе роль дружинника, еще и главного по нашей конторе. А с другой, именно сегодня мне все это было бы не в жилу — в семь вечера мы идем в кинотеатр с Аглаей. В Андроповск как раз привезли новый индийский фильм «Как три мушкетера»[1], один из лидеров советского проката этого года. Помню, смотрел его в детстве, но, конечно же, напрочь забыл. В голове остались только эффектные драки и песни, характерные для Болливуда. А еще Митхун Чакраборти, любимец женской половины советских зрителей.
Вежливо попрощавшись с Громыхиной, я вернулся в кабинет, накинул пальто и, пожелав коллегам приятных выходных, направился на свидание. На улице уже стемнело, ночью температура планировала опуститься до нуля, и мне пришлось надеть меховую квадратную шапку. Чувствовал я себя в этом головном уборе неловко, хотя в восемьдесят шестом году это считалось весьма стильно и модно. Ходить в шляпе, как было принято у интеллигенции и партийной номенклатуры, поздней осенью с моей лысой головой уже холодновато. Оставалось надеяться, что Ямпольская оценит мой журналистский прикид. И, кстати, почему у меня все еще нет джинсов? Надо бы озаботиться этим вопросом, тем более что с восемьдесят третьего года эти штаны под маркой «Тверь» производились на Калининской швейной фабрике.
Помню, Тайка очень просила у родителей джинсы, а у нас они не продавались — нужно было ехать в Калинин и стоять в очереди в одном из всего двух магазинов, где торговали вожделенным денимом. В Андроповск модные штаны тоже завозили, но торговали ими полулегально и за двойной ценник — аж девяносто рублей. Половина папиной зарплаты! Дело, говорят, доходило до того, что предприимчивые дельцы покупали на фабрике «Тверь», спарывали лейбл и продавали советские джинсы под видом американских за фантастические сто двадцать рублей. Дождалась моя старшая сестра модных штанов только в конце восьмидесятых, когда на отечественный рынок хлынули китайские и турецкие модели.
