– Я не знаю! Мне еще никогда так страшно не было! Иван, что с нами будет?!
– Ну, что… сейчас они вернутся и станут меня бить. Тебя бить вряд ли будут, но, возможно, когда приедет этот Постный, – рассуждал спокойненько подвешенный за руки на крюк Иван, – может, изнасилуют, получишь незабываемые воспоминания, реализовав заодно свои склонности к мазохизму!
– Да пошел ты! – возмутилась Сашка.
– Если ты обратила внимание, пойти я не могу.
– Зачем ты меня пугаешь?!
– Потому что возможен и такой расклад.
– Гуров, нас убьют? – простонала Сашка.
– Пока нет, но динамика хорошая. По крайней мере, относительно меня они имеют такие намерения, – «успокоил» Иван.
– Что нам делать?! – заорала Сашка.
Вопрос был нелогичен, делать они ничего не могли по понятным и явным причинам – она сидела, приклеенная скотчем, а он болтался в подвешенном состоянии, причем в самом что ни на есть прямом смысле.
Разбитое лицо Ивана скривилось в усмешке.
– Ничего не делать. Сиди, расслабься, понаблюдай за редко выпадающей женщине приятной картиной избиения мужика!
– Гуров, что ты несешь?!
От неопределенности и страха – животного, тупого, который вполз незаметно, проникая везде, сжирая все, даже звенящую боль в челюсти и голове, – Сашка почувствовала, что ее затягивает паника, непролазная, тягучая, как патока, мерзкая!
– Александра! – жестко, зло позвал Иван. – Прекрати! Нельзя! Соберись! Еще ничего не кончилось!
– Сейчас, сейчас! – она боролась, изгоняя из себя панику и этот животный страх. – Ты прав, нельзя!
– Ты же Романова! – помогал он ей. – У тебя царская фамилия!
– Да… – прохныкала Сашка. – И чем они закончили!
И он расхохотался! Сашка обалдела, забыв и о страхе и о панике, глядя на смеющегося Гурова совершенно потрясенно.
И тут веселье кончилось. Сразу.
– О, любовничек очухался! – входя в комнату, глумливо заметил безымянный пока браток.
– И что за веселье?
Он подошел и встал перед висящим Иваном, руки в карманах, на лице издевательская, надменная усмешка.
– Да так, анекдоты рассказываем, время коротаем, – отозвался Иван.
Без предупреждения, не изменив выражения лица, парень выкинул руку вперед и ударил Ивана в живот с такой силой, что его тело отшвырнуло назад. Как боксерскую грушу. Сашка вскрикнула, Иван, сжав челюсти, перевел дыхание.
– Ну, расскажи теперь и мне. Я тоже посмеюсь! – предложил парень и ударил еще раз.
Сашка не заметила, как двое остальных оказались в комнате, обратив на них внимание, только когда осторожный Скунс попытался урезонить товарища:
– Постный сказал – без него не начинать и не трогать!
– … твоего Постного, из-за этого… Грыма пристрелили! – проорал колотивший Гурова бандит.
Последовала серия ударов в живот, по почкам, в челюсть. Подвешенное тело Ивана моталось из стороны в сторону, остановившееся было кровотечение снова открылось, и алые струйки залили все лицо.
Парень отошел, выпил пивка, принесенного ими с собой, присел на стул, отдохнуть, наверное. К Ивану шагнул Бес.
– Ты кто такой?
Иван молчал, Бес саданул его в живот и в бок, по ребрам, даже не запыхавшись от усилий.
– Ты кто такой, сука?!
– Бес, не надо, подождем! – вмешался Скунс.
Выдворенный было при помощи Ивана из Сашки страх вернулся и накрыл ее с головой, подминая под себя все существо: личность, разум, все, что было Романовой Александрой! Осталось только мелкое дребезжание напуганного до смерти тела, понимающего свою подчиненность чужой немилосердной, звериной воле. Сашка стала впадать в какую-то прострацию, ей казалось, что из Ивана течет ручьями кровь, много, много крови, и заливает все вокруг: пол, ее приклеенные к ножкам стула ноги.
Она не воспринимала слов, не осознавала, о чем разговаривают эти трое – так, какое-то отдаленное бубнение, звуки казались ей слишком страшными, зловещими. И неожиданно, когда безнадега почти сожрала ее, она выскочила из затягивающей трясины и с удивлением поняла, что Иван не молчит, отвечает и провоцирует их, и они злятся ужасно и что-то орут, но убивать его не решаются.
И вдруг она перестала бояться!
Вот так – щелк – кто-то щелкнул там, наверху, пальцами, и восприятие мира, действительности изменилось в один момент!
Было страшно, страшно, страшно – оп! – стало безразлично, еще щелчок, и из глубины Сашкиного существа поднялась злость!
Вот же твари!
«Нельзя так бояться, Александра Владимировна! Стыдно! Нельзя бояться этих уродов, нельзя переставать быть личностью, – отругала она себя. – Будут издеваться, бить, насиловать – ори, сопротивляйся, кусайся, царапайся, глотку сорви от крика – сколько угодно! Но не бойся ты так! Мерзко это, своим животным страхом давать им повод утвердиться в ощущении превосходства!»
Она выматерилась про себя смачно, с красиво построенными оборотами и завихрениями.
И ей полегчало!
На столе у уродов заголосил сотовый. Бес подошел, сел, хлебнул пивка из горлышка и ответил.
– Да, – хлебнул еще, слушая, – нет, ни документов, ни мобилы. Ничего не сказал, вы же приказали ждать вас. Ну, мы только начали, – послушал начальника. – Хорошо.
И нажал кнопку отбоя.
– Гиря, пиво кончилось, принеси!
Видимо, он здесь был за старшего.
Ну, вот и познакомились со всей компанией: Бес, Скунс, Гиря и убиенный тыкавший в нее пистолетом ночью Грым.
Какое светское общество! Как это мы и на приеме!
Повезло-о-о!
Сашка вдруг, ну совсем уж не к месту, вспомнила анекдотец времен советской действительности.
«Спрашивают в отделении милиции задержанную валютную проститутку:
– Как это вы, Мария Ивановна, заслуженная учительница, передовик, уважаемый человек, и стали валютной проституткой?
Марь-Иванна пожала плечиками и ответила:
– Повезло!»
«Вот и хорошо! – подумала Сашка – И злость, и анекдотец! Слава богу, я пришла в норму!»
Бес вернулся к прерванному занятию.
– Прекратите его избивать! – потребовала Сашка.
Бес повернулся, вопросительно посмотрел на нее – кто это там, типа, голос подает? На его тупой морде вопросительно приподнятые брови над поросячьими малоосмысленными глазками смотрелись весьма комично и неуместно – выражать мысли мимикой было явно не его кредо!
– Я тебе сказал, сука, не вякать! – словами выражать, видимо, тоже.
– Что вы его избиваете, что вам надо от него?
Сашку уже ничего не могло остановить, кроме чего-то радикального вроде кляпа или сотрясения мозга с потерей сознания.
– Скунс! – взревел неудавшийся мим и сказитель. – Успокой ее, а то я прибью на…!
Скунс оказался перед ней в мгновение ока. Как Конек-Горбунок перед какой-то там травой, но не тронул. Орать начал.
