— Хотя потом, после Эдди, приехала Кенни, сестра Эдди, с ней они уживались лучше. Думаю, баронесса была ею больше довольна. По крайней мере, прекратила на все жаловаться. И в дом кузин с тех пор не наведывалась. Но тому были естественные причины.
— Потому что, если хочешь знать, что баронесса делала в доме кузин как раз перед тем, как погибли Эдди и Бьёрн, так вот — Бьёрн был сыном в доме кузин. Еще до того, как я там появилась. Они были вместе — Эдди и Бьёрн, они собирались обручиться, это было очень серьезно. Вот баронесса и решила оказать маме кузин услугу, так она заявила.
— Но все же странная была эта Эдди, — рассуждала Дорис Флинкенберг. — Она так чудно говорила, не только из-за акцента, он-то у нее быстро прошел. Но она рассказывала много необычного. И это произвело на него впечатление.
— На Бенгта, а не на Бьёрна. Какое-то время они дружили вдвоем. Бенгт и Эдди. Потом появился Бьёрн, и их стало трое.
— Но все же удивительно, — сказала Дорис Флинкенберг. — В нее действительно можно было влюбиться. Вот он и влюбился. По уши. Совсем рассудок потерял. Знаешь, как это бывает, верно? Юношеская любовь. Злая внезапная смерть.
О да, Дорис не надо было ничего больше добавлять. Уж если о чем Дорис и Сандра знали предостаточно, так это об этом. Когда содержимое двух чемоданов смешали… Там оказались акушерка Ингегерд и семь младенцев, которых она лишила жизни из-за безответной любви, и Лупе Велез, которая упала головой в унитаз и захлебнулась, и та, кто убила своего любовника, ударив пятнадцать раз молотком по голове, и та…
— А потом, — Дорис Флинкенберг вдруг небрежно передернула плечами, — все пошло как пошло. В результате — смерть и горе. Бьёрн повесился в сарае в усадьбе Линдстрёмов, а она, американка, утонула. Пошла камнем на дно.
— По крайней мере, люди верят, что это все так и было, и до сих пор нет причин считать иначе.
— Так это все и произошло: они поссорились у озера Буле, и Бьёрн, известный своим вспыльчивым нравом, хотя обычно он бывал добрым, со злости толкнул ее в воду. По ошибке. А дальше все случилось в одну секунду. В озеро Буле есть яма на дне. Она затягивает на самую глубину. Он не смог этого пережить, прямиком пошел в сарай и повесился.
— Ему было всего восемнадцать, и он лишил себя жизни, — добавила Дорис.
— Он любил ее больше самого себя. Такое всегда опасно.
— Но, — вставила Сандра, стараясь скрыть дрожь в голосе. Она старалась держаться спокойно и деловито, потому что пыталась удержать в памяти те картины, которые снова всплыли у нее в голове; факты, смешанные с вымыслом. И снова появился мальчишка. А словно издалека — голос Лорелей Линдберг из Маленького Бомбея: Говорят, будто мальчик кого-то убил, трудно поверить, но все же есть в нем что-то неприятное. Как он шныряет вокруг дома.
Так — из этого озера, того и другого, старого и нового, правды и лжи — выудила Сандра собственный голос и сказала так ясно и здраво, как только могла:
— Но что же тогда остается неясно? Почему эта тайна кажется НЕРАЗРЕШИМОЙ? Он столкнул ее в воду, и она утонула. Все было ошибкой: он любил ее так, что не смог пережить этого — пошел и повесился. Что же в этом странного? Я имею в виду, какая же здесь тайна?
— Это-то понятно, — сказала Дорис Флинкенберг нетерпеливо. — Да только не в том дело. Существует еще фактор X.
Фактор X. Он все же был там. Но не один. На противоположном берегу. Они пришли туда с ящиками с пивом и сигаретами, со своей болтовней и подростковым возбуждением и разбили вдребезги напряжение и волшебство, царившие вокруг озера. Небольшая компания на крошечном пляже, всего в двадцати — двадцати пяти метрах от тех двоих, но тишина стояла такая, что можно было слышать почти каждое слово, которое они говорили друг другу; Дорис и Сандра поспешно юркнули в расщелину, чтобы их не заметили.
Впрочем, ничего важного они не говорили, так — одна болтовня. Там были Рита и Сольвейг, братья Ярпе и Торпе Торпесон, они в то время часто ходил вместе, ну и еще другие плелись по пятам. Рита-Крыса была, как обычно, в плохом настроении, и это было слышно. Ей удавалось распространить свою вечную раздражительность на мили вокруг. Сольвейг держалась спокойнее, как всегда. А теперь они еще обнялись с Ярпе Торпесоном, словно были женаты: Ярпе лизал ее ухо — лик-лик, — а Сольвейг повизгивала, что должно было означать возмущение, но на самом деле не выражало ничего, кроме привычного наслаждения. «Ну, Ярпе, вечно ты рукам волю даешь!» А еще был Торпе, он уселся на песок и потягивал пиво из горлышка. И Магнус фон В., Магнус со Второго мыса, бывший командир в детской армии лилипутов на Втором мысе, теперь он держался с Бенгтом тише воды ниже травы, и, ну — да, он тоже там был.
Фактор X.
Бенгт стоял немного поодаль. Он подошел к самой кромке воды, курил и оглядывался кругом. Взгляд двигался рассеянно, как всегда, но вдруг он посмотрел прямо через озеро на противоположный берег — вверх на скалу, где прятались Сандра и Дорис, замер, прищурился и увидел их.
Рита-Крыса очутилась рядом с ним. Рита и Бенку разговаривали друг с другом, но так тихо, что слов было не слышно. К тому же Ярпе и Торпе, Сольвейг и все прочие продолжали болтать без умолку. Ночь Иванова дня. Такое невероятное веселье. Торпе разбил пустую бутылку о камень. Крах. Выпил еще бутылку. Крах. И ее тоже разбил. И еще одну, и еще, и еще.
Но фактор X. Он смотрел через озеро. Прямо на девочек.
Но Дорис и Сандры уже там не было. Они припустили через лес — Сандра впереди, Дорис за ней. Сандра мчалась изо всех сил, сердце колотилось, в висках стучало, она скакала по камням и корням вглубь леса, где никогда не бывала прежде. Это была лесная чаща, где вообще не было никаких тропинок, та часть, что была ближе всего к болоту, где люди с болота, из которых происходила и Дорис Флинкенберг, жили еще совсем недавно, — теперь этот участок очистили, и он должен был стать местом прогулок для жителей Поселка.
— Подожди! — пыхтела сзади Дорис. — Да что на тебя нашло? Остановись! Я за тобой не поспеваю.
И постепенно, с Дорис, неотступно бегущей следом, и все увеличивавшимся расстоянием от озера и скалы Лоре, Сандра успокоилась. Она сбавила скорость, и тут вдруг в лесу открылась поляна, где перед ними приветливо расстилался мягкий зеленый мох. Она упала на землю, перевернулась на спину и так и осталась лежать в изнеможении. Дорис все-таки порядком от нее отстала, но когда добежала, тоже бухнулась рядом, причем так близко, что едва не рухнула на нее. Но вместо того чтобы отодвинуться, Дорис обняла Сандру, и они, обхватив друг дружку, стали кататься вместе по мягкой земле, словно два борца на ринге или как двое — да, как двое обнимающихся. Настоящие объятия. Так оно и было.
Дорис, вдруг такая веселая и полная смеха, хихикающая и мягкая, Сандра сразу подхватила эту игру. Еще и потому, что ей хотелось избавиться от страха и паники, которые она только что испытала на озере, ведь это было что-то совсем другое, что-то совершенно иное. «Эй, что произошло?» — сквозь смех прошептала Дорис, продолжая обнимать Сандру, причем все крепче, и Сандра, бесспорно, тоже ее обнимала. «Что произошло?» — шептала Дорис Флинкенберг снова и снова, но теперь уже не как вопрос, на который нужен ответ, а как мантру, любовно и нежно, она вдруг превратилась в игривого котенка, такого маленького и ласкового.
Дорис спрятала лицо на шее Сандры, вцепилась зубами в пуловер «Одиночество & Страх», тыкалась носом в волосы Сандры, просовывала язык Сандре в ухо, вертела им в ушной раковине, отчего начинало дрожать в животе. Чем это они занимались? Что ПРОИЗОШЛО? И что, собственно, шептала Дорис? Шептала она произошло или происходит?
Имела ли она в виду то, что произошло у озера и что заставило Сандру помчаться прочь, или то, что происходило именно сейчас?
Но — конец домыслам. Потому что не успела она до конца додумать эту мысль, как губы Дорис приземлились на губах Сандры, и все сомнения разом были отметены. В том, что происходило, невозможно было ошибиться.
Это был поцелуй. Влажный и настоящий, зубы ударились о зубы, и очень проворный язычок настойчиво пробрался следом. Проник из запущенной пасти в ту, где все было в идеальном порядке, как привет от одного рта другому. Но кто кого приветствовал? Разве и тот, другой, язык не вертелся вокруг языка Дорис? И к тому же делал это радостно, по крайней мере с не меньшим самозабвением.
Лишь короткий миг, но это было всерьез.
То, что произошло между девочками, оказалось всерьез — да, так гордо и так серьезно.
Сандра испытала настоящее чувство, искреннее, интересное и важное, но нисколечко не смешное, вовсе нет.
И что это означало? Был ли это шаг к взрослению? Этот миг, когда все вдруг преобразилось и стало совершенно другим? Миг, с которого история Дорис и Сандры пошла по иному пути. Но по какому?
