— Тогда я буду здесь, — парень берёт меня за руку, и мы проходим несколько шагов до его кухни. Затем он поднимает меня за талию и сажает на столешницу. — Мне нужна вода. Тебе что-нибудь нужно?
— Вода — это хорошо.
Я жду, когда он достанет мне бутылку из холодильника. Вон отвинчивает крышку и протягивает её мне.
— Спасибо, — сразу же после глотка, моё пересохшее горло чувствует себя лучше.
Наблюдая, как я сглатываю, он изучает меня на мгновение.
— Как ты себя чувствуешь?
Я пожимаю плечами.
— Я действительно не знаю, что чувствовать.
— Мне всё равно, как ты думаешь, как ты должна реагировать на эту новость. Я хочу знать, что ты действительно чувствуешь.
Независимо от того, что произошло между нами до сих пор, одна вещь, которая остается неизменной, — это тот факт, что я могу быть собой рядом с ним. За исключением тех случаев, когда я лгала самой себе. Так я ему и говорю.
— Облегчение. Вот что я чувствую. Я чувствую облегчение.
— Но всё в порядке, да ведь?
— Так ли это? Разве это нормально — не чувствовать ничего, кроме облегчения, когда родители твоего бывшего парня говорят тебе, что нашли его останки выброшенными на берег где-то в Вашингтоне? — я делаю ещё глоток и ставлю бутылку на стол. — Я плакала только потому, что была настолько переполнена облегчением, что даже не могла понять, что происходит вокруг меня. Я всё думала о том, как же я наконец смогу дышать без тяжести в груди. И я плакала слезами грёбаной радости, Вон. Я плакала от радости, что всё наконец закончилось.
— Нет ничего плохого в том, чтобы отпустить неуместное чувство вины, которое ты носишь в себе, и позволить себе почувствовать это облегчение.
Как он это делает? Я искренне думаю, что он обладает какими-то сверхспособностями, потому что он постоянно облегчает мне жизнь. Он знает меня лучше, чем я понимаю себя.
— Я видела цветы.
Когда он улыбается, то выглядит смущённым.
— Я не был уверен, что тебе нравятся именно такие.
— Они все очень красивые.
— Ты первая девушка, для которой я купил цветы.
Он не первый, кто дарил мне цветы, но он единственный, кто действительно вложил в них мысль, и это значит для меня больше, чем что-либо ещё.
— Прости, что испортила наше свидание.
— Похоже, теперь мы квиты, а?
— Думаю, да.
Он прислоняется к холодильнику, и электричество, которое всегда искрится между нами, загорается от одного взгляда. Настроение в комнате меняется, и Вон переводит взгляд с меня на мои губы, а затем снова на меня. Несмотря на всё, что я хочу от него, я хочу снова почувствовать его кожу на своей, и я хочу, чтобы связь, которую мы разделяем, стала ещё сильнее. Но сейчас не самое подходящее время.
Независимо от того, что случилось в прошлом или что произойдёт между Воном и мной, я любила Брайана, и из уважения к нему мне нужно уйти, прежде чем я сделаю что-то, о чём я знаю, буду сожалеть.
— Мне нужно идти.
— Да, — соглашается он.
Я спрыгиваю со стойки и иду прямо к двери, прежде чем успеваю подумать об этом. Я приоткрываю дверь примерно на два дюйма, прежде чем Вон подходит сзади и зажимает меня в клетку своих рук. Его большая ладонь захлопывает дверь, когда его губы касаются моей щеки.
— Я буду здесь, когда ты будешь готова, но не держись от меня слишком далеко.
— Не буду.
Его пальцы прижимаются к дереву, а мои пальцы ног поджимаются. Тепло его тела насыщает меня и делает уход физически невозможным для меня. Я теряю силу, и мой лоб падает под его рукой на дверь.
Он даёт мне силу, о которой я даже не подозревала. Власть мучить меня и успокаивать боль одним прикосновением. Вон делает меня слабее, чем я хочу признать, и сильнее, чем я думала.
— Я не хочу, чтобы ты уходила отсюда, но я также не хочу быть эгоистичным ублюдком и навязывать тебе своё дерьмо.
— Ты наименее эгоистичный человек из всех, кого я знаю, — я не могу больше не смотреть на него, поэтому оборачиваюсь. — Скажи это.
Он прижимает меня к себе и зарывается лицом в мои волосы, затем отодвигает их в сторону, так что его губы касаются моей кожи. Неровное дыхание, исходящее из его рта, согревает, а затем охлаждает мою шею, вызывая мурашки по спине. Он нежно целует меня под подбородком, потом прямо возле уха.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я люблю тебя, Рейн. Настолько, что это делает меня достаточно уязвимым для тебя, чтобы использовать меня, сокрушить моё сердце и разрушить любую веру в то, что я достоин чьей-то любви, — его пальцы скользят вверх по моим бокам, пока не достигают плеч, а затем он мягко толкает меня, так что я прижимаюсь спиной к двери. — Но ты стоишь того, чтобы рискнуть. Ты стоишь для меня всего, чёрт возьми.
Глава 16
Вон
Я сижу на краю кровати, сложив руки домиком и положив подбородок на кончики пальцев. Я не могу поверить в то, что только что произошло с Рейн. Я не могу поверить, что превратился перед ней в плаксивого, неуверенного в себе маленького мальчика. Слова просто вылетели из меня, и я почувствовал, что должен сказать их, прежде чем она выйдет за дверь. Она может сказать, что любит меня, но я всё ещё слишком скептичен, чтобы думать, что всё пойдёт так, как я хочу.
Я не знаю, что мне нужно, чтобы чувствовать эту безопасность, но слов определённо недостаточно. Не ожидая, что она скажет, что любит меня наверняка, я был шокирован, и я всё ещё перевариваю это. Чёрт, ещё несколько часов назад я думал, что полностью потерял её, только чтобы обнаружить, что она действительно моя.
Я не могу продолжать сидеть здесь, иначе я стану ещё большей киской, чем чувствую себя сейчас. Единственное, что всегда давало мне покой, — это работа, поэтому я хватаю ключи и направляюсь к своему грузовику. Я паркуюсь на пожарной дорожке перед тату-салоном, а когда захожу внутрь, выключаю сигнализацию, но оставляю свет выключенным. Добравшись до своей комнаты, я включаю свет и начинаю готовить приборы.
Я вытираю руку и вытаскиваю переводную бумагу, которая была скрыта от глаз ради моего собственного здравомыслия. Соседка, которая была у меня в детстве, нарисовала четыре символа специально для меня. Она была доброй старой леди, которая иногда оставляла еду за моим окном. Однажды она оставила листок бумаги вместе с пакетом печенья, и я очень дорожил им. Я держал скомканную бумагу в руке, когда спал, и проводил линии, когда запирался в своей комнате на несколько дней. Я понятия не имел, что они означают, но мне показалось, что это она говорит мне быть сильным. Напоминание о том, что кто-то в мире знал, что я жив.
Мой отчим поймал меня однажды ночью и сжег бумагу прямо у меня на глазах. Он вынул изо рта сигарету и дотронулся до уголка раскаленным кончиком. Я старался не плакать, но не мог сдержать слёз. Он велел мне заткнуться и перестать быть нытиком, а потом дал мне повод поплакать. Это был не первый раз, когда он ударил меня, но это был первый раз, когда я понял, как сильно я его презираю. Мне пришлось перерисовывать символы по памяти. Я проводил ночи, пытаясь воспроизвести их и получить идеальные углы, но ничто из того, что я делал, никогда не соответствовало оригиналу. Для меня это тоже было впервые: я понял, что рисование успокаивает меня и уводит от всего плохого в моей жизни. И у меня это хорошо получалось.
Я нажимаю на педаль, и жужжание моей машинки мгновенно успокаивает меня. Татуировать себя немного сложнее, но поскольку я правша и делаю это левой рукой, это совсем неплохо. Желание сделать это давило на меня уже довольно давно. Наверное, это мой способ вернуть себе контроль. Я возвращаю себе то, что он забрал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Больше раз, чем я могу сосчитать, мне приходилось пытаться скрыть шрамы для людей. Обычно я в конечном итоге включаю его в дизайн, потому что кожа слишком чувствительна, чтобы удерживать чернила и иметь какой-либо длительный эффект. Но люди хотят скрыть это; они хотят, чтобы уродливое напоминание превратилось во что-то прекрасное. Я делал это для других, а теперь, наконец, делаю это для себя.
