Лида, как видно, была в отвратительном настроении.
– А это Володя лучше знает, – сказала она многозначительно.
Однако Володя только пожал плечами:
– Я ее встречаю время от времени. Характер у нее хороший, легкий. Переходящий, правда, в легкомысленный. Отсюда многие проблемы.
– А что, Юрий Петрович, – не выдержала Лида: женский характер есть женский характер, – она вам вчера опять в гостинице повстречалась вечером?
– Да, пересеклись как-то.
– На круглосуточной вахте, – хмыкнула Лида.
– Ну, довольно о ней. Вам-то, Лида, за эту ночь никаких звонков не было, чего-то подозрительного не произошло?
– Не заметила. Меня к тому же Володя опекал, – почти с вызовом сказала она, но вызов был обращен не к нему, Гордееву, а именно к Иноземцеву.
– А Лида меня лечила, – стал как бы оправдываться Володя.
– Лечила доктора?! – не приняла она оправданий.
– Не ссорьтесь, молодые люди, – примиряюще сказал Гордеев. – Кстати, Лида, с соседями вы говорили?
– Вчера было поздновато уже, а сегодня спросила. Тут у нас, вы видели, всего две квартиры на площадке. Сосед – бывший директор хлебозавода, уже старенький, жена – когда-то математику преподавала в нашей школе, но я, мы, – Лида кивнула на Володю, – у нее уже не учились. Они то здесь, то на даче. Сыновья живут отдельно. Они даже не знали, что папу арестовали.
– А вы им сказали?
– Ну да. Но они так и так ничего не заметили.
– А почта? Кстати, что с вашей почтой?
– Понимаете, никакой почты нет. Ящик пуст.
– А что читает ваш отец? Он что-нибудь получал по подписке?
– Как помню, он всегда любил две газеты – «Известия» и «Комсомолку». Юридическую прессу они всегда выписывали на консультацию, вскладчину… Однако, повторяю, в ящике нет ничего, а ведь прошло уже около трех недель, как его арестовали.
– Вот это тоже придется выяснить. Почтовые ключи на месте?
– Висят в прихожей. Но еще одни были, думаю, на папиной связке. Так что у них ключи могут быть. Как и от квартиры.
– Ну, берем на заметку до понедельника. – Гордеев приступил к завтраку. – До понедельника, а сейчас суббота. Не только можно, но и нужно расслабиться. Но к вечеру. Сейчас я пойду к Ларисе Матвеевне. Постараюсь узнать у нее все, что только можно узнать. Потом, может быть, погуляю по городу. Володя знает, чем ему заняться. А вы, Лида?
– Я могу проводить вас до дома Марии Гавриловны.
– Нет, это ни к чему. Я договорился с ней, что доберусь до квартиры Ларисы Матвеевны своим ходом. А она – своим. Ну а там уж встретимся. Так будет проще всего. Надеюсь, в вашем городе еще не все телефоны прослушиваются.
– Да, надежды – это замечательно, – протянул Володя.
– Ну, договорились. Значит, Лида, вы пока дома?
– Дома. Буду убирать квартиру…
– …и помнить, что при уборке вам могут попасться какие-то любопытные вещи, – многозначительно поднял указательный палец Гордеев.
– Да, буду убирать квартиру и ждать вас в гости. Это была хорошая идея – выпить пива. И у нас тоже есть неплохое. Так что, Володя, пиво и рыбка какая-нибудь – за тобой.
– Нет, – возразил Гордеев, не обращая внимания на воодушевившегося Володю. – С этого дня я уже не гость и должен полноправно участвовать. Пиво – мое… Правда, если считаете, что я могу купить что-нибудь невыпиваемое, возьмите деньги.
– Давайте, – протянула ладонь Лида, видя, что Володя мнется.
Лидин жест Гордееву понравился.
Глава 16. КОЛЛЕГА КАК ПОДРУГА
А сама она Змея уговаривает:
– Воротись, мил надежа, воротись, друг!
Былина о Добрыне и Маринке из сборника Кирши Данилова
Булавинцы очень хорошо объяснили Гордееву, как добраться до дома, где жила Лариса Матвеевна Баскакова, и он смог с курьерской точностью прийти на улицу Мамина-Сибиряка (бывшую Успенскую, пояснила Лида) и даже сделать при этом небольшой крюк, по совету Володи, «для заметания следов».
Но и Мария Гавриловна была точна. Гордеев нагнал ее уже на лестнице. Кажется, хвостов за ними не было.
Увидев рядом с почти приятельницей неизвестного человека, Лариса Матвеевна не удивилась. С тех пор как арестовали Колю Новицкого, она жила в ожидании неких больших изменений, которые неизвестно пока каким образом, но должны произойти здесь, в Булавинске. Она кивнула пришедшим, жестом предложила войти и, только заперев дверь, поздоровалась. Это была не предосторожность, скорее, профессиональная привычка: не произносить лишних слов в местах, где тебя могут услышать, в том числе и на лестничной площадке.
Лариса Матвеевна Баскакова принадлежала к женщинам такого рода, о возрасте которых приходилось гадать. Гордеев не дал бы ей и тридцати пяти, то есть причислил бы ее к своему поколению. У нее была – при довольно небольшом росте – идеальная фигура, прекрасный, персиковый цвет лица, густые волосы, выкрашенные в удивительно точно и гармонично подобранный платиновый цвет. Эта женщина не могла не пользоваться у мужчин успехом, но далеко не все мужчины пользовались успехом у нее. О данном положении вещей можно было догадаться, столкнувшись с ее взглядом – что привелось испытать Гордееву в первые же мгновения – язвительно-колющим взглядом зелено-серых глаз.
Так размышлял господин адвокат о своей коллеге, пока Мария Гавриловна оправдывалась в том, что несколько привирала, когда звонила вчера и уславливалась о встрече. «Так ведь ради Коленьки», – дважды повторила она.
Впрочем, какие-то снадобья Баскаковой она принесла; но после коротких советов по их применению, недолгих ответов на вопросы Ларисы Матвеевны, для чего они выходили на кухню, и краткого же представления Гордеева откланялась.
– Я, Ларочка, Юрию Петровичу все, что могла, рассказала. Но я просто уверена: вы с ним обязательно найдете самый лучший вариант, чтобы как можно быстрее выручить Колю и Бориса Алексеевича. А мне – звоните при первой необходимости.
– Ну что же, – сказала Лариса Матвеевна. – Пройдемте наконец в комнату. Бабы заговорились, а мужчина – как в отстойнике.
После этого не совсем обычного резюме Гордеев получил возможность составить некоторое представление о квартире Баскаковой.
Она, очевидно, была двухкомнатной. Самой многочисленной вещью – или предметом, единицей хранения – были книги. Они стояли в шкафах, на стеллажах и полках, что-то лежало на журнальном столике, еще больше на письменном столе. Через полуприкрытую дверь видел Гордеев книги и в спальне, а одна, развернутая корешком вверх, лежала поверх откинутого одеяла, верно, хозяйка начала этот день с чтения в постели.
Но не меньше в квартире было и посуды. Правда, потом, приглядевшись, Гордеев понял, что сервиз в квартире всего один, а в горках и витринах стоят только разнообразные чайные чашки с блюдцами, то есть, очевидно, хозяйка коллекционировала именно их.
Впрочем, когда на вопрос Ларисы Матвеевны, что он будет пить: чай или кофе, Гордеев ответил: «Конечно, чай», она себе сварила кофе.
Так у них и пошел этот разговор, то в комнате, то на кухне, то с кофе и чаем, то с ликером, который тоже предложила Баскакова.
Чем дольше осваивался Гордеев с новым для него одеянием адвоката, тем яснее осознавал он, насколько тонка и неповторима эта – нет, не профессия – стезя. Жизненная судьба.
Конечно, у него был дед, адвокат, причисленный к тому неширокому кругу, который и сделал эту профессию легендой, однако и рассказы деда, и его удивительная рукопись едва ли могли помочь ему, Юрию Петровичу Гордееву, стать настоящим маэстро защиты. Он мог только вдохновляться какими-то речами, какими-то коллизиями, но каждое дело – уголовное или даже гражданское – подсовывало ему такие неожиданности, такие задачи, решить которые он мог лишь напряжением всего своего интеллекта, своей воли, даже своих физических сил. А вот достанет ли до настоящего успеха того, другого, третьего – это еще вопрос.
Глядя на Ларису Матвеевну Баскакову и слушая ее даже полчаса, становилось понятно, что свою путеводную звезду она выбрала правильно, что, возможно, эта звезда для нее – единственная.
В юриспруденции она, конечно, могла бы быть не только адвокатом.
В ее поведении, в ее речи, в ее слововыражении была не только беспощадная твердость, но и такое направленное воздействие на собеседника, что нельзя было не прийти к мысли о том, что прокурорская мантия была бы ей впору. Но бесспорно, она могла бы стать и судьей, которая бы не только судила по законам, но судила бы и сами законы…
В какой-то момент эта стройная женщина в белых атласных леггинсах и легкой блузке навыпуск показалась Гордееву похожей на саму Фемиду в тунике, которая после долгих раздумий сняла повязку со своих глаз – и шагнула в жизнь.
При этом появление Гордеева оказалось, как он понял, важным для нее не только потому, что он приехал выручать Бориса Алексеевича Андреева. Гордеев был для нее человеком из Москвы, с юрфака университета, у них была одна альма-матер, а это немало значит, когда ты уже два десятка лет прозябаешь если не в глухой, то в дальней провинции.
