спланировали национализацию промышленности и мир с большевиками. Завтра к власти вернутся консерваторы: что станет с планами лейбористов? Послезавтра социалисты выиграют полторы дюжины голосов, м-р Черчилль снова станет в позу гордой оппозиции, а «планы» его снова попадут в мусорную корзину простой истории. Туда же идут и все остальные планы. И по той причине, что все они выражают собою не общенациональные, а узкопартийные интересы. Национализация английской промышленности практически означает, в частности, хлеб с маслом – хотя и по карточкам – для сотен тысяч парт- и профбюрократов. Хлеб этот – ненадежен. Завтра придет Черчилль и их разгонит. Вчера пришел Эттли и разогнал старую и традиционно-многоопытную английскую дипломатию, заменив ее своими партийными выдвиженцами. Завтра вернется Черчилль, вернет дипломатов и разгонит выдвиженцев. Что будет послезавтра?
Может быть, никогда еще во всей человеческой истории мир – весь мир, не находился в положении такой страшной неустойчивости, в какой он находится сейчас. Планируют все, кто на пять, кто на тысячу лет, но никто не знает, что будет завтра. Настоящий план национального строительства и настоящую уверенность в завтрашнем дне может дать только монархия – и только при наличии при ней полноценного народного представительства.
Народное представительство
В этом вопросе, как и почти во всех политических вопросах, мы и вольно, и еще более невольно переводим «иностранные речения» на кое-какой русский язык. Получаются «понятия, не соответствующие ни иностранной, ни русской действительности». Когда мы говорим о народном представительстве, то перед нами почти неизбежно возникает его внешний прообраз: европейский парламентаризм с его десятками партий, с его правительственной чехардой, со всем тем комплексом, который на русский язык проще всего переводится термином: «керенщина». «Керенщины» никто из нас не хочет, кроме, разумеется, самого А.Ф. Керенского. Одни из нас стремятся к «сильной монархии», другие к «сильному народному представительству», исходя при этом из того чисто европейского предположения, что если монархия «сильна», то за счет народного представительства, и если народное представительство сильно, то только за счет монархии. Словом, в монархии и в народном представительстве заранее предполагаются враждебные друг другу силы. Или, по крайней мере, силы, конкурирующие в борьбе за власть. В. Ключевский неоднократно высказывал свое искреннее изумление перед тем фактом, что народное представительство в Московской Руси никак не собиралось конкурировать с монархией, как и монархия никак не собиралась конкурировать с народным представительством. На Западе дело действительно обстояло совершенно иначе: шла непрерывная борьба за власть, и эта борьба закончилась вытеснением монархии – для того, чтобы «вся власть» очутилась в руках диктатуры. Самая последовательная форма чистого народовластия – республика – оказалась очень плодородной почвой для посева диктатуры, и семена этой диктатуры показали поразительный процент всхожести. Об этом нужно говорить и повторять. Ибо если история мало чему учит, то должна была бы учить хоть современность: русская, германская, венгерская, испанская, польская и латвийская республики и мирными и немирными, и демократическими (Германия) и недемократическими (Россия) способами – но все они родили диктатуры. Ныне существующие республики фактически живут под охраной доллара. Что будет, когда этот доллар уйдет?
Нам нужны: достаточно сильная монархия и достаточно сильное народное представительство, причем силу той и другого мы будем измерять не их борьбой друг с другом, а их способностью сообща выполнять те задачи, которые история поставит перед нацией и страной. Мне могут сказать, что это утопия. И я могу ответить, что именно эта «утопия» и была реализована на практике политической жизни Старой Москвы.
Будущее российское народное представительство неизбежно технически, необходимо и нравственно и политически.
ТЕХНИЧЕСКАЯ НЕИЗБЕЖНОСТЬ создания народного представительства объясняется двумя соображениями:
Первое: К тому моменту, когда перед страной станет вопрос об установлении «формы правления», страна уже будет организована в целую сеть местных самоуправлений, – разумеется, если исключить случай появления второй диктатуры. Общественное мнение страны будет представлено новой русской печатью. Рабочие и интеллигенция будут организованы в какие-то новые профессиональные организации. Совершенно невероятным было бы предположение, чтобы все эти люди, так изголодавшиеся по самому скромному самоуправлению, отказались бы от права на общенациональное самоуправление в пользу какой бы то ни было «неограниченной» власти.
Второе: Эти самоуправления сверху и донизу будут единственным аппаратом власти – опять-таки, если исключить случай второй диктатуры, – но в случае второй диктатуры вопрос о монархии переходит на, так сказать, нелегальное положение. Совершенно невероятным было бы предположение, чтобы весь этот аппарат и все слои людей, в нем работающих, отказались бы от принципов самоуправления вообще, а отсутствие народного представительства они – совершенно логически – поняли бы как первую попытку ликвидировать всякое самоуправление вообще.
Эмигрантская декламация о Самодержавном Престоле, восстановленном неизвестно кем, – это есть только декламация и больше ничего. Практически какое-то народное представительство будет предшествовать восстановлению монархии, и было бы нелепым предположение, что оно захочет самоупраздниться.
ПОЛИТИЧЕСКИ: Отсутствие народного представительства означало бы создание между монархом и нацией какого-то нового «средостения», кастового, сословного, бюрократического или какого-то иного. Никаких наличных «кадров» для такого средостения сейчас в России нет, но они могут появиться из рядов той же советской бюрократии. Население России может увидеть угрозу такого средостения и в эмиграции. Этому населению будет трудно доказать, что никаких кадров для этого в эмиграции нет.
МОРАЛЬНО: Отсутствие народного представительства – хотя бы в наших программах – неизбежно вызовет подозрения в том, что, отрицая народное представительство, монархисты стремятся провести какие-то нежелательные народным массам мероприятия. Монархистам эмиграции было бы трудно доказать, что именно в народных массах они видят и единственную опору монархии, и единственную силу, способную эту монархию восстановить.
Однако, говоря о народном представительстве, мы должны категорически отбросить его западноевропейские образцы. Мы должны вернуться к нашему собственному. Перед самым созывом Первой Государственной Думы Лев Тихомиров в своем предисловии к «Монархической государственности» предсказал, что из этой «конституционной» попытки ничего хорошего не будет. Он предложил то, что мы сейчас назвали бы сословно-корпоративным представительством: представительство сословий – дворянства, земства, купечества, крестьянства, казачества, представительство Церкви и рабочих и т. д. Такое представительство было бы органическим, а не партийным. Оно выражало бы мнения и интересы страны, а не идеи и вожделения партий. И если нынешний западноевропейский депутат ни с чем, собственно, кроме своей партии, не связан, то представитель данного земства или профессионального союза в народном представительстве только продолжал бы ту работу, которую он делает в своем земстве или профсоюзе. И так как всякие сословные перегородки в России разрушены окончательно и бесповоротно, то настоящее народное представительство должно будет состоять из комбинации территориального (области, земства,
