честной. Но, кроме того, она должна быть
умной пропагандой. Одна из самых неумных вещей, которую делает часть зарубежных монархистов, это попытка представить Россию до 1917 года в качестве рая. Ни в какой рай не поверит сейчас никто. Ни один разумный пропагандист не имеет права оспаривать неоспоримых вещей. Хотя бы уже по одному тому, что это совершенно безнадежно – в лучшем случае, и что это порочит всю монархическую аргументацию – во всех остальных случаях.
Русской монархии со стороны ее противников, и иностранных и русских, предъявляется ряд очень тяжелых обвинений, фактическая сторона которых не вызывает никаких сомнений. Действительно, Россия до 1917 года была, вероятно, самой бедной страной европейской культуры. Действительно, разрыв между «бедностью и богатством» – был зияющим разрывом, и таким же зияющим разрывом был разрыв между утонченно тепличной культурой «верхов» и остатками полного бескультурья на низах. Россия до 1917 года была, действительно, построена на сословных началах, и, действительно, весь правительственный аппарат страны находился целиком в руках одного сословия – дворянского. Ни купец, ни крестьянин, ни мещанин, ни прочие не могли быть ни губернаторами, ни даже земскими начальниками. Земством «по должности» управляли предводители дворянства. Говоря практически, все остальные слои страны от управления этой страной были почти начисто отстранены. Этот сословный строй шатался и таял с каждым годом, но он существовал.
Социально-политический строй страны был сословным. Но монархия сословной не была. Как и в вопросе о нашей бедности, так и в вопросе о нашем сословном строе лежали явления, так сказать, стихийного порядка. В первом случае географическо-стихийного, во втором случае – социально-стихийного. Монархия боролась и с географической и с социальной стихиями, и если она не могла быть «абсолютной» в социальном отношении, то тем менее она могла претендовать на неограниченную власть над климатом и географией.
Климат и география, вся предшествующая внешняя и внутренняя история страны создали в ней такое напряженное политическое положение, какого не было больше никогда в мире. Из десяти последних носителей Верховной Власти пять погибли насильственной смертью – процент потерь более высокий, чем в пехоте Первой мировой войны. За русскими царями шла вековая охота, «охота за коронованным зверем», как – с предельной степенью гнусности – писал об этом М. Покровский. И только Император Александр Второй был убит «слева», все остальные цареубийства были организованы знатью, она же организовала и переворот в феврале 1917 года – левые в нем были абсолютно ни при чем.
В стране шли незатухающие крестьянские бунты, восстания, «беспорядки» – к ним присоединились и такие рабочие выступления, как знаменитая Ленская история. Был и 1905–06 год. Центр страны нищал с каждым годом. Убийства министров стали повседневной хроникой. По поводу убийства П.А. Столыпина Л. Тихомиров писал:
«На разбитых щепках некогда великого корабля, с изломанными машинами, пробоинами по всем бортам, с течами по всему дну, при деморализации экипажа… П.А. Столыпин…умел везти пассажиров во всяком случае с относительным благополучием…»
Со смертью П.А. Столыпина окончилось и это благополучие: ушел последний государственный человек бывшего правящего слоя, остались «бессильные старцы». Некогда великий корабль остался с капитаном (Царь) и с пассажирами (народ). Но совершенно без экипажа.
И – параллельно с этим – Россия в культурном и промышленном отношении шла вперед семимильными шагами, так не шел никогда в истории ни один народ! Если все по-прежнему нищал центр страны, то росли и богатели ее окраины. Если стремительно росло народное образование, то вся сумма «образованности» принимала все больший и больший антинациональный характер. Россия последних десятилетий стояла на первом месте в мире по литературе, музыке, театру, балету и выходила на первое место по химии, физиологии, медицине, физике, и в то же время организация Церкви, армии и администрации находилась, может быть, на самом последнем месте среди культурных стран мира. Русская знать, у которой освобождение крестьян выбило из-под ног ее экономическую базу, стояла накануне полного разорения – нищеты. И даже больше чем нищеты: полного банкротства. И осенью 1916 года был возобновлен проект столыпинских времен: убрать монархию и этим по крайней мере остановить социальный прогресс страны для того, чтобы спасти знать.
Так – на данный момент – завершился круг внешних и внутренних противоречий. Русская поэзия, которая видела безмерно дальше, чем русская профессура, еще устами М.Ю. Лермонтова предсказывала:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет…
И, почти через сто лет, А. Белый повторил это страшное пророчество:
Исчезни в пространство, исчезни,
Россия, Россия моя…
Черный год настал. Россия исчезла в СССР. Монархия пала жертвой комбинации из внешней опасности и неразрешенных социальных противоречий внутри страны. Основное из этих социальных противоречий заключалось в том, что страна бесконечно переросла свой правящий слой, что этот слой социально выродился, что монархия оказалась без аппарата власти, но очутилась в паутине предательства, – предательство и по адресу царя и по адресу народа.
И Февраль, и Октябрь, и поражения всех Белых армий находят свое фактическое и логическое объяснение именно здесь. Но отсюда же, из всех этих трагедий, мы обязаны извлечь наш трагический урок и попытаться возродить монархию российскую – без народной нищеты, без систематических цареубийств, без крестьянских и рабочих беспорядков, без военных неудач и без старого правящего слоя, который, впрочем, история сдала в окончательный архив и без нас. Пытаясь восстановить идею русской национальной монархии, мы также не вправе заниматься тем, что у нас называется «программами», – попытками предусмотреть все или, по крайней мере, все заранее спланировать. Мы должны также дать себе отчет и в том, что единой монархической программы нет и быть не может.
Монархия и программа
Монархия по самому своему существу предполагает наличие разных партий. Монархия стоит над всеми ними. Она их уравновешивает, и она их обязывает к сотрудничеству. До появления в эмиграции Народно-Монархического Движения эмигрантские монархисты говорили сначала вслух, потом вполголоса, потом шепотом о реставрации всех или почти всех старых сословно-классовых привилегий. Сейчас об этом не говорится даже и шепотом, но кое-кто все еще говорит про себя: «Авось все-таки удастся!» Из столкновения идей народной и сословной монархии после Второй мировой войны родилось промежуточное течение, которое волей-неволей было вынуждено принять положения Народно-Монархического Движения. Этим объясняется существование в эмиграции ряда монархических организаций. Они вызваны не личными самолюбиями, а объективным ходом вещей. В будущей России возникнет ряд монархических партий – крестьянская, рабочая, какие-то интеллигентские группировки, какие-то одинаково монархические группировки или партии будущего торгово-промышленного класса.
