— Ты говорил, что вспомнил прошлую жизнь. Когда был Даргой.
— Да, — едва слышно прозвучал ответ.
Я наклонилась к его уху, стараясь унять собственное сердце. Колотилось, проклятое.
— Значит, глубокий транс тоже помнишь. Тело становится лёгким, неутомимым. Два часа в бубен бьёшь — и не замечаешь. Ходишь по комнате, перемещаясь из прошлого в будущее. Гостей из бездны приветствуешь поклоном. А комнаты маленькие. Что юрты соплеменников принцессы, что моя однушка в столице. Я ведь ни разу никуда не врезалась. Не споткнулась, не упала и не отдавила никому ноги. Магия? Нет. Шаманы так умеют. Мы телом “видим” пространство. Чем ближе препятствие, тем меньше шаг. Осторожнее движения. И если встречи со стеной не избежать — ты мягко её коснёшься.
Он расслабился, слушая меня. И Готфри сделал знак музыкантам играть тише.
— Я в трансе не открываю глаз. Ещё и маску ношу из чёрных нитей. Они спускаются из-под обода шапки и полностью закрывают лицо. Ты тоже так умеешь. Думал, что тебе помогает эссенция, но это не так. Тело помнит. Твоё тело шамана всё сделает за тебя. Просто позволь ему.
Франко крепче сжал мою руку. Да, он не умел сдаваться, но даже самому сильному человеку нужна поддержка. Я кивнула дирижёру оркестра и снова отвернулась, вставая в позу. Один удар сердца, второй. Вступление, скрипки, арфа… И Франко повёл меня в танце по залу.
Огни закружились. Паркет скользил под носками туфель. Я перестала считать шаги, держать спину и думать, как лежат руки. Моё тело тоже стало лёгким, и туманом заволокло голову. Оркестр исчез. Бальный зал особняка Гвидичи перестал существовать. Музыка звучала словно в пустоте. Мелодия тянулась по бескрайним пустошам горного плато Укок. Горели костры, кто-то бил в бубен. Так хорошо было, так спокойно.
“Парам-парам-парам-пам-пам”.
Трубы вернули в реальность. Я чудом не запуталась в пышной юбке платья, но Франко держал крепко. Мы кружились в вальсе по бальному залу. Служанки, побросав дела, застыли у стен молчаливыми изваяниями. Охранники пришли, кучер, садовник.
Останавливаться не хотелось. Я почти смеялась, чувствуя, как в уголках глаз собираются слёзы. Ещё один круг, ещё. Оркестр грянул кульминацию, и мелодия плавно завершалась. Мы замерли посреди зала. Я всё-таки обняла жениха и поцеловала. Случайные зрители поздравили нас аплодисментами. Даже музыканты отложили смычки и хлопали в ладоши.
— Ты права, — счастливо выдохнул Франко. — Шаману глаза не нужны.
— Великому шаману они не нужны тем более.
Мой Дарга со мной. Он живёт в Бессалии и носит фамилию Гвидичи. Нет большей радости, чем быть с ним.
Глава 18. Семейные сложности
Сокол не мог спокойно смотреть, как брат танцует с невестой. Как они пьют чай в гостиной и смеются над рассказами о молодости, проведённой у Плиния. Мешала ревность. Засела в груди приступом глухого раздражения и мутила разум. Почему у Франко всё хорошо?
“Предназначенная пророчеством женщина. Лёгкая, весёлая и такая ласковая к нему. Держит за руку. Заботливо стирает салфеткой крошки с уголков губ. “Ах, пирожное такое пышное. Всё в шоколаде”
А у Сокола всё наперекосяк. Амелия стала ещё холоднее. Видеть его не хотела, не то, что пускать к себе в постель.
“Тогда я буду спать на диване”, — пригрозил лучший убийца клана.
“Прекрасно! — она хлопнула дверью у него перед носом. — Если тебе наплевать на меня и на своего сына, то спи, где хочешь”.
Зачем она так? Какая муха её укусила? Сколько можно восстанавливаться после родов и переживать, что молоко в груди иссякло раньше времени? Кормилица справляется, Фабиано не голодает. Не пора ли вспомнить о муже?
Но директриса посольской школы считала, что не пора. У неё голова болела. Каждый день. И если вчера Фредерико ещё был готов прощать её капризы, то сегодня терпение лопнуло. С тем же громким треском, с каким захлопнулась дверь.
Нет, он не пойдёт к ведьмам. В бессалийским дом терпимости тоже ни ногой. Если Амелии нравится спать одной, то он потерпит. Диваны в особняке замечательные. Сам выбирал. Напьётся сегодня — и ляжет там спать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Завтра я не приеду, — ворковал Франко, целуя руки невесты. — Дел накопилось. Ты не обидешься?
— Нет, мы как раз с Этаном собирались делать татуировку, — улыбалась она. — Всё равно буду занята.
Надо же, какое терпение. Амелия как минимум поджала бы губы. Сокол осушил третий бокал вина и кивнул брату на прощание. Дворецкий увёл его, в холле неслышно закрылась дверь. А у Софии до сих пор блестели глаза. Она улыбалась и украдкой облизывала губы. О поцелуях думала? Жалела, что младший Гвидичи так некстати решил разделить с ними вечер? Ну извините, госпожа. Это его особняк. Спасибо, что хотя бы из гостиной не выгнали.
— Ещё вина? — он показал ей бутылку и, не дожидаясь ответа, наполнил бокал.
Хмель начинал действовать. Язык ещё не заплетался, но движения стали плавными.
— А давайте лучше танцевать, — вдруг предложила София. — Чем больше тренировок, тем увереннее я буду чувствовать себя на королевском балу.
Сокол посмотрел ей в глаза и бесстыдно прочёл мысли:
“Кому хватило совести портить нервы хорошему человеку?”
Ах, вот оно что. Она его пожалела. Заметила, как он сидит, мрачнее тучи, и захотела развлечь.
— Музыканты уехали, — отозвался он. — А без них я могу только сам напеть мелодию вальса.
— Уверена, у вас получится. В бездну оркестр, для танца достаточно одного желания.
И снова в мыслях ничего предосудительного.
“Давайте, лин Фредерико, будет весело”.
Он плавно поднялся из кресла и обнял невесту брата. Сделал вид, что чуть не подвернул ногу, и пришлось схватиться за неё, дабы не упасть. Старый трюк. И сработал, как обычно. София хихикнула от смущения. Вблизи Фредерико разглядел румянец на её щеках и с наслаждением вдохнул аромат жасмина. Иномирянка не изменяла своему вкусу. Именно эти духи ей понравились в день прибытия в Фитоллию.
— Белый вальс, — шепнула она. — Когда дамы приглашают кавалеров. “Белее снега, белый вальс, кружись, кружись, чтоб снегопад подольше не прервался! Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь. И ты был бел — бледнее стен, белее вальса”.
Красиво пела. Сокол подхватил её и закружил вокруг кресел в центре гостиной. Места не очень много, но и они здесь одни. Круг, ещё круг. Только звуки вальса в голове и прекрасная женщина в объятиях.
Чужая женщина. Она не могла принадлежать ему. Но телу, истосковавшемуся без ласки, было наплевать. Мужская сущность взяла верх. Сокол с ужасом понимал, что в штанах становится тесно. Хвала предкам, под платьем Софии было слишком много юбок. Она не должна заподозрить неладное. Сейчас он выдохнет, ещё немного покружит её и отпустит. Демоны! Как бы ни так. В мыслях уже хаос.
“Хорош, чертяка, — звучал голос Софии из воспоминаний. Момент, когда он забирал её из особняка Франко. — Надо бы злиться, но я не могу. Мужчина, наделённый властью, ничего не делает просто так”.
Он тогда с трудом сдержался. Осознал, как далеко зашло воздержание, и пошёл осаждать Амелию, но получил несколько отказов подряд. Сегодня силы оставили Сокола. На сознание опустилась тьма.
“Знаешь, почему ты первый бабник Фитоллии? Потому что тебе не отказывают. Жена сама виновата. Ты просил, предупреждал, угрожал наконец. Пусть теперь не злится”.
Руки налились силой, голова окончательно отключилась. Темнота, аромат жасмина и гибкий стан под платьем. Нет, он не будет наглеть. Чем медленнее двигаешься, тем ближе победа. Остановиться. Перехватить ладонь. Согреть дыханием шею и коснуться губами кожи.
— Лин Фредерико!
Возмущённый возглас. Конечно. Они всегда якобы недовольны тобой. Но потом так сладко стонут в постели. Не отпускать. Прижать к себе крепче. Ещё один мимолётный поцелуй…
***
Катастрофа!
Я застыла каменным изваянием посреди гостиной, пока младший Гвидичи целовал меня в шею. Гладил по плечам, по спине. Схватил бы за зад, но пышное платье не позволяло. Что происходит? Что делать? Я совсем недавно хвалила свой шаманский навык выдерживать неопределённость, а сейчас глаза на лоб лезли.
