Однако ведь не призрак же убил профессора, живой человек, наш с вами современник... Я пошел в институт. Там знали, что я друг профессора Астарджиева, и не удивились моим расспросам о нем. От швейцара я узнал, что профессор вышел из института на двадцать минут раньше — ведь в тот день он праздновал свои именины. Шофер служебной машины сказал мне, что отвез Астарджиева к универсаму, находящемуся на перекрестке бульвара и улицы Чехова.
Я вызвал такси, которое через пятнадцать минут доставило меня в универсам. Недалеко от входа продают электроприборы и канцтовары. Мы часто там останавливались с профессором, чтобы купить какой-нибудь блокнот, шариковую ручку или батарейку для электрического фонарика, а иногда просто глазели — ну просто так. Продавщица знала нас обоих, а в тот день, потрясенная известием об убийстве Астарджиева, встретила меня взволнованными расспросами. Я, однако, прервал их и сам спросил, что купил у нее профессор по случаю дня своих именин.
— Да ничего особенного, — ответила девушка. — Только нож.
— Смотри-ка, — сказал я с видимым безразличием, — что пришло в голову моему другу! Какой нож?
— Средний — не то кухонный, не то охотничий. Таким удобно колбасу резать. Он был в кожаном чехле...
— Что еще купил профессор?
— Четверть килограмма маслин и четверть килограмма сыра.
— Как это вы запомнили? — похвалил я ее.
— Ох, как не запомнить? Произошел такой скандал!
— Скандал? Профессор поднял скандал?
— Да какой! Из-за двадцати стотинок!..
Я хорошо знал моего друга и поэтому не удивился.
— Он любил во всем точность, — примирительно сказал я.
— А уж кассир переживал, бедняга. Кто не ошибается, верно? И Милкову нашему случалось ошибаться, но в тот раз управляющий отстранил его от кассы до конца рабочего дня. И вынес ему выговор — «с последним предупреждением».
— Жаль! — сказал я.
И отправился дальше по магазину.
Я взял пакетик печенья, а когда подошла моя очередь платить, подал кассиру (он работал здесь недавно, я его не знал) двадцатилевовую купюру. Подняв голову от кассы, он враждебно взглянул на меня. Это был курчавый красавец лет двадцати пяти, с водянисто-голубыми холодными глазами.
— Нет у вас денег помельче? — спросил он хриплым голосом.
Я покачал головой.
— Из-за сорока стотинок меняй двадцатилевовую! — пробормотал он со страдальческой усмешкой. — Потом, если случится что, опять я буду виноват! Да вам на это наплевать!..
Давая мне сдачу, парень глубоко вздохнул.
Выйдя из магазина, я попросил Динкова разузнать, чем занимался этот молодой человек после того, как он покинул супермаркет, вечером между семью и восемью часами.
А сам, взяв такси, поспешил в канцелярию, где оформляли протоколы экспертизы. Получив там копию нужного мне заключения, я зашел в ближайшую кондитерскую, чтобы прочесть его. Небрежно пробежав глазами строки, где речь шла о следах, оставленных Кодовым, Беровским и Басмаджиевой, я остановился на абзаце, содержание которого потрясло меня, как удар тока:
«...что проба, взятая перед входом в квартиру, содержит кровь группы Астарджиева (АБ) и кровь домашней птицы...»
Из ближайшей телефонной будки я позвонил Динкову и попросил его немедленно узнать, в чьей кладовке в подвале дома № 80 была зарезана домашняя птица с седьмого на восьмое января. Сразу же, как только он установит это, взять разрешение на обыск, произвести его и все, на чем есть следы крови, отправить в дежурную лабораторию. Жильцов, которым принадлежит кладовка, допросить. Дальше действовать в зависимости от обстоятельств.
Потом я пошел на работу и сел у телефона ждать вестей.
6
Я ждал недолго. В подвале, принадлежавшем медицинской сестре Калинке, вечером с седьмого на восьмое был зарезан гусь. Динков спросил у Калинки фамилию человека, который зарезал гуся. Она сказала, что это сделал ее друг Иван Милков, кассир из универсама, — он решил отметить день рождения у нее. При обыске мы нашли кухонный нож охотничьего типа и мужскую рубашку с пятном крови на правой манжете. Экспертиза показала, что кровь имеет группу АБ — ту же, что и кровь убитого профессора.
Полчаса спустя Ивана Милкова арестовали.
7
В чем признался он на первом же допросе?
Он показал, что до глубины души был оскорблен тем, что профессор учинил ему скандал из-за каких-то двадцати стотинок. Иван знал профессора — встречал его несколько раз в кооперативном доме, где жила его любовница, Калинка. Но профессор, «важная персона», на него никогда и не посмотрел и потому не запомнил его. Если бы запомнил — кто знает, поднял бы он скандал из-за этих идиотских стотинок... После скандала Ивана Милкова отстранили от кассы. Он совсем пал духом, когда получил еще и взыскание. И все это — в день его рождения! Как побитый, дотащился он до кооператива, что недалеко от улицы Чехова, выпил около трехсот граммов водки, пошел к Калинке, где «для успокоения» выпил еще рюмку вина. И заснул. Калинка позволила ему немного поспать, а потом разбудила, чтобы он зарезал гуся — время шло, а у них ничего не было готово.
Иван спустился в подвал и кухонно-охотничьим ножом зарезал гуся. Поднимаясь по лестнице, увидел, что дверь в квартиру профессора полуоткрыта, а сам хозяин болтает по телефону. Тогда что-то вдруг вспыхнуло в сознании Милкова — он оставил противень с зарезанным гусем на лестнице, толкнул ногой дверь и вонзил нож в спину профессора.
Кто-то поднимался по лестнице. Схватив противень с гусем и нож, Иван бросился бежать.
Утром, перед уходом, оставляя рубашку Калинке, он сказал, что испачкал рукав, когда резал проклятого гуся.
8
— Вот что случилось на улице Антона Павловича Чехова из-за двадцати стотинок, — заключил Аввакум и невесело улыбнулся.
Борис Крумов
РОКИРОВКИ
© Борис Крумов, c/o Jusautor, Sofia, 1987
Перевод Михаила Федотова
Глава первая
ЗАНИМАЙСЯ СПОРТОМ, ПОКА ТЫ ЕЩЕ НА ДОРОЖКЕ
1
Когда человек начинает заглядываться на школьниц, всем становится ясно, что это означает. Когда он дружит с более молодыми, чем сам, мужчинами, это почему-то настораживает. Моя жена, конечно, не имеет в виду ничего плохого, когда, желая меня поддеть, в компании наших общих знакомых говорит, что только стареющие мужчины водят дружбу с молодыми. И странно, что ее насмешки в адрес моей персоны вызывают нескрываемое сочувствие подруг. «Бедная Лена! — читаю я в их взглядах. — Этот Велко, на вид такой здоровый еще и молодой, оказывается, просто трутень!..»
Едва ли для мужчины есть бо́льшая обида. Особенно если удар в спину наносит та женщина, которая и сама не верит собственным обвинениям. Но окружающие верят, ибо речь идет о деле, где никогда нет никаких свидетелей, кроме самой жены. Потому за истину принимаются ее обвинения, а вовсе не моя защита или оправдание. И ведь в свидетельницы никто не пойдет, ни одна из приятельниц! Не рискнут они убеждать твою супругу, что ты — всем мужчинам мужчина... Ну что ж, я не сержусь. То есть не даю даже повода подумать, что сержусь. Это известная, испытанная тактика, позволяющая перехватить у них все козыри. Пусть себе шутят. Я же, оставаясь вдвоем с женой, стараюсь, чтобы она поняла, что я такой же, каким был десять лет назад, во время медового месяца. И ни словом не упоминаю о том, кто что говорил, будто от шуток тех на моих губах не осталось привкуса ни полыни, ни лимонада.
Но в последнее время я дал основания не только для шуточных подкалываний. Я удостоился обвинений, которые формулируются прокурором, и самое неприятное — то, что исходят они и от моей жены, и от людей из руководящих инстанций. А мне бы очень не хотелось, чтобы там думали, будто я «ударяю» за школьницами.
Когда Лена обвиняет меня в этом, она имеет в виду двух студенток, а вовсе не школьниц.
Знакомство мое с этой компанией длится около полугода. Так я и писал в своих показаниях на следствии после первого смертельного случая. Сначала познакомился с Тони Харлановым и Красимирой, при довольно-таки романтических обстоятельствах — под звездами Средиземноморья. (Впрочем, я не писал так в показаниях, не упоминал и во время объяснений с женой.)
Весной, после одного долгого и трудного расследования, я попросил отпуск и присоединился к туристской группе, которая направлялась морем в Ниццу и Монте-Карло. Среди юной публики я оказался единственным взрослым. Было, правда, еще несколько старичков со своими старушками — как они, интересно, попали в этот молодежный коллектив? Наверное, диким способом. Их присутствие ни в коей мере не смущало молодежь, которая свою жизнь на пароходе устраивала так, как ей было угодно. К подобным экскурсиям многие подключаются в надежде на психологическую разрядку и сексуальную нагрузку, а уж ночи на пароходе многие наверняка представляют неистовыми вальпургиевыми ночами. Вероятно, поэтому в каждой такой группе ждут с нетерпением праздника Нептуна.
