- Значит, потеряли четвертую часть войска, - пояснил Андрей Александре. - У юрты двенадцать отсеков - ханов. Прошлой осенью на Русь выступило четырнадцать туменов, а в каждом тумене десять тысяч сабель. После взятия стольного града Владимира орда разделилась. Одна часть под предводительством Бурундая пошла на встречу с войсками великого князя Юрия к реке Сити, вторую Субэдэй повел на Тверь, а потом и на Торжок. Третью возглавил сам Бату вместе с чингизидами, внуками, как и он, Чингисхана. Он спешит объединиться с Субэдэем, чтобы вместе ударить потом на Новгород. Я тебе уже говорил, боярышня, что Субэдэй окружил город высоким тыном, чтобы никто не мог из него убежать. Внутрь загнали русских пленных, и под их прикрытием чэриги штурмуют стены города. Новоторжцы ведут только прицельную стрельбу, щадя своих. - Неожиданно князь Андрей повернулся к монголу: - Почему великий полководец Субэдэй, покоривший столько царств, взявший столько крепостей, не потерпевший за пятьдесят лет ни одного поражения, вторую неделю не может одолеть этот маленький городок, а? В чем тут дело?
- Об этом я должен спросить тебя и твоих товарищей, - серьезно ответил Амбагай, глядя в упор на князя.
- Пожалуй, - усмехнулся Андрей. - А теперь скажи мне, почему сейчас, во время боя с нашими, ты только отражал удары, а сам не пытался никого убить?
- Я из тех, кто следует за просветленным, - после некоторого раздумья сказал Амбагай. - Я знаю четыре благородные истины, которым он учит: есть страдание, говорит Гаутама, есть причины страдания, есть прекращение страдания и есть восьмеричный благородный путь к прекращению страдания, к нирване. Учитель говорит: никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Это извечная дхамма. Победа порождает ненависть, побежденный живет в печали. В счастье живет спокойный, отказавшийся от победы и поражения. Я брахман, а просветленный назвал брахманом того, кто не убивает и не заставляет убивать.
Когда князь Андрей перевел товарищам слова Амбагая, они с изумлением уставились на монгола, а Афанасий спросил:
- О чем это он?
- Он принадлежит к тем, кто исповедует учение принца Гаутамы, родившегося в Индии и странствовавшего по всему свету. Ему открылась истина, и его стали называть просветленным - Буддой. Прошло уже много сотен лет с тех пор, и его учение распространяется все шире и шире по многим странам. Вот и этот монгол идет за просветленным, - пояснил князь и снова обратился к пленному: - Как же ты оказался в войске Бату?
- Ханы не спрашивают у простых аратов, хотят ли они воевать, - с горечью ответил пленный, - они просто приказывают, а непокорным отрубают головы. Конечно, я мог бы бежать - степь широка, но тогда расправились бы с моими родными, с женой, с детьми… Вот я и оказался среди тех, кто саблей завоевывает великому хану новые земли, кто несет смерть и горе людям.
Когда князь перевел и эти слова, Афанасий стал на колени в углу перед иконами, еле видимыми в теплом свете лампад, и стал молиться:
- Яко же первомученик твой Стефан о убивающих его молящий тя, Господи Иисусе, и мы припадающе молим, ненавидящих всех и обидящих нас, прости…
- Что он делает? - спросил Амбагай.
- Он молится, - ответил Андрей.
- Он молит небо о победе над нами?
- Нет, Амбагай, - спокойно возразил князь, - он молит простить вас всех, убивающих, ненавидящих и обижающих их.
Глаза молодого монгола удивленно расширились, и он сказал шепотом:
- Этот тоже из идущих за просветленным?
- Пожалуй, - качнул головой Андрей, - только его звали не Будда, а Христос.
- Народ, который так молится, нельзя победить, потому что нельзя сломить его дух, - задумчиво проговорил Амбагай, - как и нас, идущих за просветленным.
- А может быть, просто дело в том, что все мы люди, - несмело вступила в разговор Александра и с сочувствием посмотрела на пленного.
Андрей перевел ее слова.
- Она верит в то же, что ты и этот? - кивнул Амбагай на Афанасия, который продолжал молиться в углу.
- Да, - подтвердил князь.
У Амбагая вдруг обвисли плечи, и он устало спросил:
- Я могу сесть?
Андрей кивнул. Пленный опустился на дубовую лавку около печи и безразличным, глуховатым голосом сказал:
- Я был в разъезде с напарником, когда мы встретили трех знатных ноянов. Они сбились с пути во время метели и еле держались в седлах от усталости, а кони их то и дело спотыкались. Молодой ноян велел нам ехать за ними. Я не хотел, но он показал мне золотую пайдзу* с изображением кречета. Это значит, что его послал сам великий хан Угэдэй. Мы молча повиновались и приехали с ними к березовой роще над рекой, где стоял всего один дом гончара. Это в двух фарсахах* отсюда.
____________________* П а й д з а - продолговатая, реже круглая дощечка с отверстием для подвешивания к поясу. Бывали золотые, серебряные и бронзовые, с изображениями тигра, кречета, солнца, луны. Вес до 500 г. Надпись обязывает к полному и беспрекословному подчинению человеку, обладающему пайдзой. Выдавалась монгольскими ханами как знак власти гонцам или должностным лицам.
* Ф а р с а х - восточная мера длины, равная 5 - 6 км.
Князь перевел его слова и добавил:
- Значит, верст двенадцать будет.
- Это дом Евстигнея, где мы снаряжение для полета на лыжах готовили, - догадался Афанасий.
- Да, да, конечно, - согласилась Александра, - других здесь поблизости нет. Это его дом. Он там живет со своей семьей, с женой и шестью малыми детьми, - пояснила она.
Выслушав перевод, монгол опустил голову и печально сказал:
- В живых там после нашего приезда уже никого нет. Только трупы лежат на дворе на снегу. Нукеры поскакали вперед и быстро очистили избу для своего господина…
Услышав эту весть, Александра в ужасе перекрестилась, Устинья мелко затряслась и, опустившись рядом с Афанасием, стала молиться.
- Гонец Угэдэя велел нам пересесть на его заморенных лошадей, а сам взял наших. Поэтому вы меня так легко и захватили, - добавил пленный и невольно потер раненую щеку. - Ноян падал от усталости и решил сначала отдохнуть, а потом уже ехать дальше, - продолжал он. - Другие нояны сторожат его. Нас он отправил вперед, чтобы сообщить самому Бату об их приезде, но нам, как ты знаешь, не удалось выполнить его приказ: мой напарник погиб, а я в плену…
- Я не знаю, кто этот ноян, - взволнованно проговорил князь Андрей, - но кто бы он ни был, посланец великого хана везет повеление Угэдэя, и, может быть, в нем судьба Новгорода, да и самой Руси. Мы должны захватить их и добыть пайдзу. Надо с ее помощью попытаться перехитрить Субэдэя!
- А что такое пайдза, какой от нее прок? - поинтересовалась Александра.
- Пайдза - это золотая или серебряная дощечка, - ответил Андрей, - с изображением тигра или кречета. На пайдзе ханского гонца должна быть надпись: «Вечного неба силою, соизволением и могуществом великого хана Угэдэя. Кто не повинуется его повелению, тот преступник и умрет».
- Ты прав, князь. Надо торопиться! - поддержала его Александра.
Князь Андрей встал, коротко бросил Бирюку:
- Ты с одним охотником поедешь со мной. И ты тоже, - обратился он к Амбагаю.
- А мы двинемся прямо к Торжку, - сказала Александра, - попытаемся осуществить свой план.
- Хорошо, я найду твои следы по трупам врагов, - скривил губы в усмешке князь. Он низко поклонился Александре и добавил: - Береги себя, боярышня.
Голос у Андрея дрогнул, выдав было охватившее его волнение, которое он так хотел скрыть, но Андрей быстро вышел из подклети, по своему обыкновению ни с кем не попрощавшись, ни на кого не глядя, бросив только напоследок мимолетный, казалось бы ничего не выражающий, взгляд на Александру.
Уже в седле, когда они выехали из Игнатовки, Андрей спросил Амбагая:
- И много среди монголов таких, как ты, идущих за просветленным?
- Нет, пока немного. Но число их растет, и я забочусь об этом. С тех пор как Хай-юнь стал проповедовать это учение среди нас, не прошло еще двух циклов годов.
На берегу Мсты отряд остановился. Князь протянул Амбагаю саблю, лук и колчан и сказал:
- Возьми, если ты вернешься к своим без них, тебя казнят. Поезжай.
Молодой монгол изумленно посмотрел на него:
- Ты возвращаешь врагу оружие и свободу?
- Нет, - спокойно ответил князь, - я прощаюсь с другом. А хану Бату можешь сообщить, что гонец не замедлит прибыть по назначению. А теперь вперед, к Евстигнею! Указывай путь, - приказал он Бирюку.
И они крупной рысью двинулись по хорошо утоптанной тропе, вьющейся среди холмов.
Амбагай долго неподвижно сидел в седле, глядя на удаляющихся всадников. Потом пристегнул саблю, закинул за плечо лук и колчан и поскакал по льду реки в сторону Торжка.
