мы обязаны и выходом в свет огромного количества бесценных записей: в течение последнего времени появилось несколько альбомов по 5-10 дисков, включающих как тематические собрания, так и серии записей с концертов, и много разрозненных и двойных дисков, на которых запечатлены концерты целиком. Внук Гилельса, вынужденный параллельно с учебой в консерватории получить также юридическое образование со специализацией по защите авторских прав, сумел, наконец, разобраться с юридическим оформлением записей своего великого деда.
Сразу был совершен значительный прорыв в «заговоре молчания»: Гилельс зазвучал во многих фонотеках, его фотографии, большая часть которых ранее никогда не публиковалась, по-новому высветили этот уникальный характер и показали, каков был его круг общения: в него входили крупнейшие деятели мировой культуры ХХ столетия – Франсис Пуленк, Марк Шагал, Сальвадор Дали, Исаак Стерн, Яша Хейфец, Дмитрий Шостакович, Давид Ойстрах, Иван Козловский, Артуро Тосканини, Юджин Орманди, Ойген Йохум, Иосиф Гофман, Александр Боровский, Артур Рубинштейн, Владимир Горовиц, Маргерит Лонг; видные политики, актеры… Все они или запечатлены на фотографиях с Гилельсом, или подарили ему свои фотографии (рисунки) с автографами, или писали ему письма, а также восторженно отзывались о нем в письмах друг другу (отсканированные оригиналы писем представлены на портале).
Благодаря порталу мы узнали о том, что Иосиф Гофман знал искусство молодого Гилельса и писал о нем друзьям (как это демонстрирует прямую связь Гилельса с Антоном Рубинштейном!); что с Горовицем они дружили, что называется, семьями; что его почитал великий и непредсказуемый Сальвадор Дали; что феноменальный Исаак Стерн был его другом… И это – крохотная часть из тех одиннадцати тысяч документов, которые хранятся в архиве Гилельса.
Гилельсовский портал показывает нам не только окружение великого музыканта; совершенно иным, нежели это сложилось в традиционных представлениях, выглядит и он сам. Фотографии, запечатлевшие его в различные моменты, в возрасте от нескольких месяцев от роду до последнего месяца жизни, открывают человека с богатейшим внутренним миром, иногда непохожего на того Гилельса, которого мы все представляем по немногим публиковавшимся ранее снимкам. А документы в ряде случаев просто опрокидывают хрестоматийные факты.
К примеру, во множестве публикаций буквально красной нитью проходила мысль о том, что в детстве Гилельс не получил достаточного общего и музыкального развития122 вследствие того, что семья его была очень простой, а первый учитель Я.И. Ткач – ограниченным как музыкант и занимавшимся только «техникой». Но вот на портале мы видим отсканированный документ, значение которого трудно переоценить. Это афиша, как написано в комментариях, вымышленного концерта Гилельса, придуманная и нарисованная им собственноручно в 1924 году – то есть в возрасте семи или восьми лет.
На пожелтевшем от времени листе детскими каракулями, ручкой с расплывающимися чернилами написано, что «5 лютого 1933 року» состоится «величезний концерт» молодого советского пианиста, лауреата 1 премии 1-го Всесоюзного конкурса в Москве Эмиля Гилельса, «только что повернувшегося из закордонного турнэ»… В программе: Бах-Бузони. Чакона. Бетховен. Соната № 23. Шуман. Симфонические этюды. Шопен. 6 этюдов, 2 мазурки, вальс. Равель. Виселица и Токката. Лист. 2 этюда (Паганини).
От этого документа берет оторопь. Если сразу поверить тому, что это написано восьмилетним ребенком, то… Откуда он знал? 1 премия 1-го Всесоюзного конкурса в Москве, да еще 1933 год?! Тогда и близко никто не мог знать о том, что вообще состоится такой конкурс. Ему, что, сверху диктовали? Наверное, это все-таки было написано позже, когда он уже что-то мог знать – ну, когда конкурс уже был хотя бы объявлен, или после него… Вот и 1933 год подправлен – под ним явно 1932-й…
Но подправлен год теми же чернилами, что и написано остальное, и еще такие же помарки есть, буквы неровные, писал явно ребенок. И, главное, невозможно представить, чтобы это написал – про свою будущую первую премию – взрослый мальчик, начавший готовиться к уже объявленному конкурсу; из суеверия, осторожности не предсказал бы себе первую премию; да и почему тогда 5 «лютого», т.е. февраля, когда конкурс на самом деле был в мае? И тем более невозможно представить, чтобы он это хвастливо писал после конкурса: тогда непонятен и февраль, и «только что повернувшегося из закордонного турнэ» – после конкурса никакого зарубежного турне на самом деле не было; впервые Гилельс выехал за границу в 1936 г., первое небольшое турне было в 1938; и только после войны им уже не стало числа… И афиши после реальной победы на конкурсе он сам себе уже не рисовал, это делали в типографиях, и на украинском языке не стал бы писать… Не написал бы юноша и того, что начало концерта «ровно в восемь с половиной вечера».
Нет, невозможно иное объяснение, кроме того, что это писал ребенок. Может быть, это было не в 1924 г., а чуть позже; но явно в двадцатые годы, об этом говорит детская наивность во всем, что не касается собственно музыки. Напрашивается сопоставление со знаменитой характеристикой, данной ему Я.И. Ткачом, когда мальчику было девять лет. Может быть, именно она подтолкнула его к сочинению такой афиши?
Во всяком случае, поражает точность выполнения задуманного. Он мечтал стать знаменитым пианистом – и стал им; он знал, что бывают конкурсы, и что главный, Всесоюзный, когда-нибудь состоится не где-нибудь, а в Москве – и такой конкурс состоялся; что он, Эмиль Гилельс, получит на нем 1-ю премию – и получил; что он отправится в зарубежные турне – и отправился, объездив весь мир; он поставил на афише год своего шестнадцатилетия, видимо, узнав, что именно это считается «взрослостью»: 1932-й. Но взрослые, вероятно, сказали – тебе в начале 1932 года еще не исполнится 16 лет, тебя не допустят к конкурсу. И он подправил: 1933-й. Это время, когда для него наступало первое совершеннолетие. Именно на этот год он запланировал себе всесоюзную победу; именно это он потом на самом деле и совершил.
И, кроме демонстрации потрясающей интуиции (откуда ему диктовали? Не оттуда ли, откуда и «диктовали» музыку?) и явного очень раннего честолюбия, подкрепленного ясным умом и сильнейшим характером (все, что мальчик наметил в детстве – выполнил!), афиша вдребезги разбивает сказки об ограниченности его семьи, первого учителя, неразвитости его самого… Он уже в детстве знал Чакону Баха-Бузони; он тогда уже выделял «Аппассионату», видимо, чувствуя, что будет ее гениально играть; знал Симфонические этюды Шумана, которые пройдут через всю его жизнь, этюды Листа по Паганини… А многие ли в СССР в двадцатые годы знали «Виселицу» и «Токкату» Равеля, вообще подозревали о существовании этих пьес? Если родители были далеки от искусства, если Ткач,
