— В чем дело, Даниэла? Что случилось?..
Даниэла, как человек очнувшийся после сильного удара, выпалила:
— Что там делает Хана? Она работает, как все остальные…
Она удивилась тому, что произносит эти слова сердито, с обидой.
— Я слышала, что там работают очень тяжело. Как она себя чувствует на работе? Она ведь слабенькая, — добавила Цвия озабоченно.
— Как чувствует себя Хана во время работы? — повторяет Цвия свой вопрос.
Даниэла ищет возможность уйти от этой страшной темы. Проволочные заграждения и кровля бараков кружатся в ее глазах. Еще секунда, и она упадет.
— Хана чувствует себя там, как и другие!.. — отвечает она быстро.
— Я решила во что бы то ни стало перейти в рабочие отряды, — говорит Цвия. — Я не хочу быть здесь, даже если меня за это убьют. Хочу быть вместе с Ханой. Не желаю я больше сидеть в этих нечистотах!
Даниэла посмотрела на нее.
— Цвия, ты сошла с ума, что ли? Цвия, пожалей себя!..
— Я уже сообщила об этом главной кальфакторше, — отвечает Цвия.
Даниэла ласкает ее обеими руками.
— А что сказала тебе кальфакторша? — спросила она.
— Когда у тебя будет три «рекламации», я отошлю тебя к Хане, — повторила наивно Цвия слова главной кальфакторши.
В семь часов утра в розовых бараках происходит проверка «заправки кроватей». Эльза, главная кальфакторша, ходит вместе со своими помощниками из барака в барак, проверяет, как заправлены кровати. Здесь, в «Крыле радости», кровать — божество, которому девушки приносят ежедневную жертву.
В ногах каждой кровати висит тот же номер, что выжжен у девушки между грудями. Тут широкое поле деятельности для Эльзы из Дюссельдорфа, чтобы придраться и подготовить почву для получения «рекламации» во время «часов наслаждения».
В каждом бараке установлены по пятьдесят кроватей, одна против другой, по двадцать пять с каждой стороны, а в середине проход. В головах каждой кровати узкий шкаф, куда гостям можно вешать одежду во время «часов наслаждения». В шкафу наверху имеется маленькая полочка, где стоит посуда. Горе девушке, если посуда будет хоть чуточку грязной, если ложка не будет лежать так, как должно, если запах миски не понравится Эльзе. Подобное пренебрежение к посуде означает, что владелица этой посуды не считается с эстетическими чувствами высокопоставленных гостей, которым тоже нужно пользоваться тем же шкафом. За такие проступки Эльза наказывает провинившуюся своими особыми наказаниями, которые в конце концов, рано или поздно, приводят девушку к «рекламации».
Рано утром, как только прозвучат удары гонга, в бараках начинается толчея и переполох: наступает время заправки кроватей! Каждая девушка делает это лихорадочно, руки у нее дрожат, вся она встревожена: удастся ли ей сегодня хорошо заправить кровать?.. Будет ли удача?.. А если, не дай бог, неудача?..
«Господи, боже! Помоги мне!» — шепчут их губы, а руки лихорадочно делают свое дело.
Кровать — это узкий ящик, длинный и наполненный древесными стружками; на кровати белая простыня и подушка, набитая стружкой.
Простыня на матраце должна лежать совершенно гладко, чтобы нигде не было ни одной морщинки, ни одного выступа. Для этого надо раньше всего повозиться с опилками, которые от многократного лежания твердеют, слипаются.
Появилась строжайшая установка, что матрас с простыней должен возвышаться над кроватью на десять сантиметров. Точно десять! Не больше и не меньше! А вместе с верхним покрывалом — на пятнадцать сантиметров.
Одеяло должно покрыть всю длину кровати, быть гладким и ровным. Если на постели будет обнаружен хоть один волосок или малейший признак пыли и грязи — хозяйке этой постели несдобровать.
«Кровать — святая святых!» — гласит вывеска на стене каждого барака.
При проверке девушки стоят смирно, каждая у своей кровати. Кровать — это как бы продолжение ее самой. Это, пожалуй, главная часть ее тела, вся ее жизнь уложена в эту кровать, в этот узкий серый ящик.
«Господи, помоги мне!.. Помоги, о, боже!..» — несется молитва над кроватями.
Эльза подходит к первой кровати, становится на колени и закрывает один глаз; вторым она проверяет — соблюдены ли десять сантиметров. Линия должна быть ровной над всеми двадцатью пятью кроватями. Эльза ведь из Дюссельдорфа, она чистой расы, обучена немецкой точности, она покажет этим говнючкам, этим еврейским шлюхам… Если она находит какую-нибудь кровать не в порядке, это тут же записывается в книжечку. Эльза смотрит на свою жертву, руки сложены на груди, одна нога в начищенном сапоге выставлена вперед. Рот искривлен. Она посмеивается, обнажая свои мелкие острые зубы. Если провинилась красивая девушка, она вдвойне радуется. Красивых девушек она ненавидит лютой ненавистью.
После проверки кроватей Эльза собирает провинившихся и приказывает своим жертвам сидеть в положении «согнутые колени»: сидеть почти без опоры, когда колени согнуты, а руки заложены за голову. Так они обязаны сидеть до начала «часа удовольствия».
После такой позы девушки не могут двинуть ни рукой, ни ногой. Тело деревенеет и, опираясь на плечи друг другу, они направляются к кроватям, чтобы выполнить свое предназначение в «часы удовольствия».
После проверки постелей начинается проверка посуды и одежды. После каждой такой проверки есть жертвы. Так каждый день.
А Эльза из Дюссельдорфа все не насытится.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В бараке тишина. Девушки сидят на своих постелях, спустив на пол ноги. Пятьдесят кроватей установлены в два ряда, на каждой по одной девушке; они сидят спиной друг к другу. Никто им не приказывал сидеть именно так, они сами выбрали эту позу, чтобы не встречаться взглядами. Еще немного — и им предстоит улыбаться. Улыбка обязательна. В улыбке залог их благополучия, их жизни.
В бараке тишина.
Сейчас они еще могут уединиться со страхом, подумать о том, что вот-вот совершится здесь. Сейчас они переживают весь предстоящий им ужас, но еще немного, и им должно стать прямо-таки весело. Немецкие солдаты ведь приходят сюда не для того, чтобы созерцать грустные лица, они приходят, чтобы забавляться, для «развлечения» они приходят! Пить из родника радости они приходят!!!
Прежде всего высокий гость записывает номер девушки. Пусть на всякий случай ее номер лежит у него в кармане. Когда он, уходя, пройдет мимо конторы, он сам решит, что делать с этим номером.
Удар гонга. Два часа. Начало.
В бараке тишина. Пятьдесят кроватей, как пятьдесят кресел, поставленных на площади казни.
С улицы доносятся голоса немцев. Эльза резко отдает последние команды своим подчиненным кальфакторшам. Эльзе очень хочется, чтобы немецкие солдаты взглянули на нее, чтобы они видели, кто и что она тут. И Яага здесь. Обе мечутся, как режиссеры перед поднятием занавеса на генеральной торжественной репетиции. Еще немного — раскроются ворота и ввалятся немцы.
Даниэла смотрит в затылок сидящей перед ней девушки.
Даниэла чувствует, что удары гонга проникают в ее душу вместе с голосами немцев. Те смеются… Головы девушек кружатся перед ее глазами, как колеса электрического трамвая в ночные часы по заснувшим улицам ее города… Колеса паровозов… Колеса, катящиеся к победе!.. Смеющиеся лица кондукторов трамвая. Вот ее детская комната, а вот она среди девушек, отправляемых в этап из столицы… «Даниш, почему ты уезжаешь от нас?..» «Чтобы привезти тебе подарочек, мой дорогой…» Колеса скрипят от прикосновения к рельсам. Она схватит нож и зарежет немца, когда он навалится на нее.
Барак наполнен немцами. Шум и гам. Бесконечное количество черных сапог. Барак, как кипящий котел. Немецкая речь. Визгливая. Разнузданный смех. Больше нет решеток. Все распахнулись. Нет колес. Голова впереди сидящей девушки опущена на изголовье кровати.
«Часы развлечения».
Около кровати Даниэлы немец вешает свой мундир в шкаф. На соседней кровати девушка встречает своего немца заискивающей улыбкой, смотрит ему в глаза. Она улыбается, но ее улыбка похожа на гримасу боли. Девушка пытается угадать по лицу немца, что принесет ей этот тип сегодня? Таится ли еще за выражением его лица что-нибудь человеческое?.. Она ищет эту искорку, словно утопающая. В его руках ее судьба… Она полностью принадлежит ему. Насытится ли он и уйдет, или еще зайдет в контору и передаст на нее «рекламацию», просто так, чтобы не лишить себя дополнительного удовольствия?
Уши Даниэлы ничего не слышат. Крики и резкие голоса немцев доходят до нее издалека, как голоса людоедов во время пиршества. Среди общего визга выделяется хриплый тусклый голос немца, нашептывающий ей что-то на ухо. Лицо неандертальца прижимается к ней, облапывает ее, лижет ее. Она слышит его запах. Рот его раскрыт. Зубы, как клыки хищного зверя. Он вонзает свои пальцы в ее тело, как щупальцы рака. Главный врач смотрит в ее клетку. Его глаза смеются. Она лежит, привязанная к стойкам стола. Она не может шевельнуться. Шульце направляет к ней свою длинную палку. Резиновый кружочек палки приближается к зрачку ее глаза. Еще немного, и он выколет ей зрачок. Шульце забавляется. Он в черной эсэсовской каске.
