Я плохо помню, как меня приволокли в какое-то темное помещение. Скорее всего, это был подвал: такой холодный, мрачный, давящий своим вакуумом и запахом мертвечины в воздухе. Хотя, возможно, это был просто привкус крови на моей разбитой губе. В подвале было до жути темно, единственным источником света, на тот момент, была щель оставленной приоткрытой двери, в которую еле пробивался дневной свет. Однако с его помощью мне удалось рассмотреть во тьме этой комнаты чьи-то лежащие на земле силуэты… Тут до моего усталого мозга дошло, кто все эти люди — это трупы. Мерзкие, вонючие, разлагающиеся трупы людей!
У меня хватило сил, чтобы запаниковать, но не хватило, чтобы хоть как-то противостоять пирату. Завидев мертвые тела, я кое-как попыталась вырваться из стальной хватки своего насильника, но в итоге просто упала на землю, и раздраженный этим пират вцепился в мои волосы и поволок меня в самый дальний и темный угол помещения. Я шипела от боли, на крики сил не оставалось, пыталась разжать кулак мужчины, но все было тщетно — Ваас бросил меня, как куклу, и приковал мои запястья наручниками к холодной батарее.
Боковым зрением я заметила в метре от себя труп маленького мальчика. Его шея была вывернута в неестественном положении, как будто перед смертью ее свернули, одна из рук была заломана за спину, но самым страшным был его мертвый взгляд, направленный прямо на меня. В глазах ребенка читались ужас и шок, которые не успели погаснуть до того, как погиб их обладатель.
— Он составит тебе компанию, Бэмби, — Ваас проследил за моим взглядом с усмешкой и вдруг снял красную повязку со своего бицепса. — А для лучшего эффекта я завяжу тебе глаза. Окей?
Когда главарь пиратов уходил, я разглядела сквозь ткань на глазах, как еле заметная белая полоса света в проеме погасла с сильным хлопком двери. Послышались удаляющиеся неспешные шаги, и все погрузилось во тьму и гробовую тишину. Первые минуты я сидела в полном расслаблении, пытаясь отдышаться и взять себя в руки. Я с облегчением вздохнула, поняв, что в ближайшее время никто не будет причинять моему телу боль. Оно настрадалось сполна. Я чувствовала, что увижу этого ублюдка не скоро, и это действительно успокаивало…
Но до поры до времени.
Спустя где-то полчаса (а может, время шло стремительно быстрее), я почувствовала дискомфорт. Нанесенные раны саднили, я не видела, но ощущала, как на теле выступают синяки, а прикованные конечности затикали, то сводя, то немея. На меня обрушилась вся тяжесть холодного зловония. Несмотря на полную обособленность этого подвала здесь постоянно раздавались какие-то шорохи и непонятные скрипы. Расшатанные нервы и страх неизвестности из-за повязки на глазах стали потихоньку сводить меня с ума — стены, которые я не видела, начали сужаться, людские трупы задвигали кончиками пальцев, стали что-то нашептывать со всех сторон и пялиться на меня своими широко открытыми глазными яблоками. Такой уязвимой я себя еще не чувствовала никогда: одна, в какой-то дыре, черная тьма вокруг, я находилась в замкнутом пространстве с десятком разлагающихся трупов, связанная по рукам и ногам, и ничего не видела, не могла иметь даже призрачную надежду на то, что, если бы не ткань на глазах, я бы разглядела хоть что-то в темноте, не сходила бы с ума и успокоилась…
Выражение лица того ребенка, которое я невольно запомнила при тусклом свете открытой двери, застряло у меня в голове. Я чувствовала на себе этот жуткий взгляд. В какой-то момент я дернулась, сорвавшись на крик. Мне показалось, что кто-то дотронулся до моей вытянутой стопы — я с визгом поджала ноги к груди, еле сдерживая слезы паники и ощущая себя еще уязвимее. Это было состояние на грани нервного срыва.
Сколько времени я так просидела? Ответа я не знала, но была уверена, что сижу в этом гребаном изоляторе не меньше чертовых суток. За это время я уже полностью осознавала себя поехавшей. Говорят, псих, который знает, что он псих, по праву может считаться гением, а не психом. Но я уже очень сомневалась в этом…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я тихо плакала, всхлипывала и снова плакала, порой сравалась на громкий плач и снова умолкала. Я мечтала потерять сознание, уснуть, вырубиться, умереть — плевать! Лишь бы не терпеть эти круги ада. Я наплевала на свою гордость — громко звала и молила выпустить меня, клялась, что такой выходки больше не повториться, и звала не кого-то, а Вааса. Какая к черту разница, что он или остальные будут злорадствовать, насмехаться. Они слышат такие мольбы каждый ебаный день. Зато я наконец увижу их мерзкие рожи, услышу низкие хриплые голоса, и почувствую, что все еще жива.
— ВААС! — крикнула я в последний раз, когда мой голос сорвался к херам, и я закашлялась.
«Если мой ор бесполезен, то что говорить о жалком шепоте…»
Но и после этого никто не пришел. Я сомневаюсь, что меня вообще кто-либо слышал, помимо шаркающих за стенами крыс. Еще очень, очень и очень долго никто не приходил.
Пока сквозь мокрую от слез повязку не пробилась та же линия света…
***
Я открыла глаза.
Во всем теле чувствовалась необычайная легкость. Кинув взгляд на нанесенные увечья, я с удивлением обнаружила, что все синяки и шрамы испарились. Подняв голову к небу и медленно опустив веки вниз, я глубоко вздохнула, наполняя легкие кислородом.
«Но… Как? Это сон?» — спросила я себя, оглядевшись вокруг.
Я стояла возле обрыва, впереди раскинулся густой тропический лес, вдали сияли верхушки гор, которые скрывались за темными серыми тучами. Ветер усиливался и бил в лицо. Оранжевый закат постепенно таял и растворялся среди набежавших грозовых туч. Деревья и пальмы сгибались под сильными порывами ветра, надвигался шторм…
Я нахмурилась, не осознавая, что происходит. А происходило что-то действительно ужасное… Из мирной тихой картины джунглей, где я очутилась, я, стоя на холме, со страхом наблюдала, как издалека надвигается тьма, как надвигается буря. Полил дождь, послышался раскат грома, и вдруг все завозилось с такой скоростью, что я чуть не потеряла равновесие, схватившись за ветку дерева. Ветер дул с невероятной силой, начался ливень, а джунгли словно стали на дюйм ниже, припав всей растительностью к земле. Между лесными и горными просветами чудом образовались реки, бурные и мощные, сбивающие все на своем пути, отовсюду послышался хруст древесины и падающих стволов пальм. Вся поверхность, которая была видна с обрыва, блестела от мокрой зелени и контрастировала со тьмой, принесенной грозой.
Однако я все так же оставалась сухой и теплой. Буря словно не касалась меня. И стоило мне это осознать, как кто-то вцепился в мое плечо и резко развернул к себе…
***
Я распахнула глаза, и уселась на матрасе — судорожно запустила пальцы в волосы на затылке и попыталась выровнять дыхание. Я в своей хижине. На улице темно и тихо, никаких пиратских вечеринок этой ночью, словно пираты от чего-то прятались, возможно, после сцены этим утром им еще долго не будет позволено расслабляться.
«Это был всего лишь сон…» — с облегчением подумала я.
Сбоку от меня раздалось еле слышимое постукивание пальцев — повернувшись на звук, я вздрогнула, увидев сидящего у стены Вааса. В хижине горела пыльная лампада, которая мерцала при любом лишнем движении — ее тусклое охровое свечение опаляло ровно половину лица Монтенегро, в то время как вторая его часть была скрыта тьмой. Изумрудные глаза, устремленные на меня, горели под этим светом, а хищний взгляд исподлобья пожирал появившийся в моей груди страх. Однако я не подала этому вида и не сдвинулась с места — от последовавшего тихого смешка мурашки пробежали по моей коже.
— Рано ты проснулась, спящая красавица. Принцессу кошмары мучают, а?
Услышав этот голос, я словно окончательно пробудилась ото сна и вспомнила обо всем, что сделал этот человек. Яркими картинками вспомнила, как он избивал меня прямо здесь, в этой комнате. Даже на матрасе остались следы моей крови. Я вспомнила, кто такой Ваас Монтенегро — с нескрываемой ненавистью я посмотрела ему в глаза. Хотелось броситься на него, повалить и задушить, но в этой схватке и гадать не надо, кто одержит победу…
