– Любишь – и отправляешь на зону?
– Да. – Илья на миг задумался, закрыв ладонями нос и подбородок, затем продолжил: – Именно потому, что люблю, отказываю. Ты меня не понимаешь, я вижу. Сейчас для тебя важно – не попасть в тюрьму, избежать заслуженного наказания, и ты не можешь заглянуть вперед и понять, что правильнее принять это, заслужить прощение. В твоих глазах я – сволочь, предатель, но если я сделаю иначе, ты никогда ничему не научишься. А моя задача – именно научить. Иначе нам придется водить тебя за ручку всю жизнь. Тебе надо повзрослеть, поумнеть, Максим, понять многие вещи, научиться справляться с трудностями. Ведь отчего произошла эта трагедия? От страха жизни. От страха, что женщина может отказать. Ты не готов к этому, и тебе проще действовать силой. А как должна себя чувствовать мама этой девочки? Она в одночасье потеряла все, что у нее есть в жизни. И почему я должен тебя спасать? Ты ее убил, так почему же ты должен остаться на свободе?
– Я не убивал ее! – с болью закричал Максим. – Она сама сделала это! Я вообще ни в чем не виноват…
– Ты совершил преступление, тяжелое преступление. – Отец его даже не слушал. – За такое во многих цивилизациях, во многих культурах карали крайне жестоко. А почему? Потому что это угроза всему роду, поступок за гранью морали. При тяжелых условиях жизни, когда всем постоянно угрожала опасность, самым важным было сохранить род. Все понимали, что честь женщины – это самое святое, она дает новую жизнь. Поэтому такие люди, как ты, считались выродками, браком, мусором.
– Пап, мне крышка, понимаешь? Если не ты, то больше никто… – На глаза сына навернулись слезы. – Ты ведь ничего не знаешь! Я сам не понимаю, как это произошло, я ничего не помню! Я пьяный был!
– И что, ты считаешь, это тебя оправдывает? – холодно спросил отец.
Максим отрицательно покачал головой.
– Мне интересно, чего ты ждал? Что Аня забудет об этом маленьком, совершенно незначительном инциденте и все будет по-старому? – допрашивал его отец. – Твои обычные знакомые вертихвостки, наверное, так и поступают? Алкоголь настолько застил тебе мозги?
Максиму нечего было сказать.
– Так что я не буду никого ни о чем просить, – повторил Илья. – Я удивлен, что ты вырос таким. В этом есть моя вина, и я готов нести за это ответственность. Я готов помочь тебе исправить ошибки, но не готов становиться твоим соучастником. Ее родители требуют, чтобы вас судили по всей строгости, и они имеют на это право.
– Их права для тебя важнее моих?
Отец с болью посмотрел на него и отвернулся к окну, проговорив напоследок:
– Мне иногда стыдно, что ты мой сын, честно.
– Ах вот как? – заорал Макс. – Тогда иди к черту! Ты даже не хочешь выслушать меня, понять, посочувствовать – не то что помочь! Вместо того чтобы встать на мою сторону, ты от меня отказываешься! Ну так и я от тебя отказываюсь! Я больше не желаю тебя знать, ты мне не отец с этой минуты! Пропади ты пропадом!
Он вылетел из мастерской, чуть не сбив на лестнице маму – Алла не удержалась от того, чтобы не подслушать разговор за дверью. Она вошла в студию и вдруг закричала:
– Максимка, скорее, скорее! Звони «ноль-три», вызывай «неотложку»!
* * *
После того как отца увезли в больницу, Макс долго сидел на своей кровати, опустив лицо в ладони. На душе было так похабно – как будто его, как щенка, выкинули за дверь. В общем, жутко было – хотелось выть, рвать на себе волосы, хотелось кричать, орать изо всех сил. Мама села рядом и стала гладить его, как маленького ребенка. И тут Максима прорвало, слезы потекли градом, рыдания душили, он уткнулся лицом в ее юбку и плакал, а она все гладила и гладила его по голове. Мама молчала и, только когда он успокоился, прошептала:
– Максюш, тебе надо исчезнуть. Я договорилась с одним человеком… Он поможет нам.
Макс с готовностью кивнул. Его настолько страшила приближающаяся тюрьма, что он был готов на что угодно, лишь бы избежать этого…
Потом он впал в какую-то апатию. Не хотелось вообще ничего делать, никого видеть, ни с кем разговаривать, никуда ходить. Он вообще не показывал носа на улицу, просто лежал целыми днями на кровати или на диване в гостиной, переключал кнопки на телевизионном пульте, но вообще не видел того, что показывали на экране. Когда звонил мобильный, Максим не брал трубку. Зачем? Достаточно и того, что мама целыми днями висела на телефоне, сама кому-то звонила, все время куда-то ездила, пыталась что-то для него сделать, нервничала и все время плакала. А Максу уже было практически все равно. Что будет, то будет. Правильно сказал пьянчуга, с которым они разговорились в «обезьяннике», – правды искать бесполезно, все равно лбом стену не прошибешь.
До ареста ему очень хотелось знать эту правду. Разобраться и понять, что же все-таки произошло той ночью? Насколько он, Макс, виноват в том, что произошло? Неужели он и впрямь первым изнасиловал Аню, а потом еще предложил ее ребятам? Трезвым он бы никогда так не сделал… Впрочем, трезвым бы он ее и к Гоче на хату ни за что бы не повез. А то, что притащил Аньку в квартиру именно он, Макс, никаких сомнений не вызывает. Иначе она бы, конечно, не поехала – одна с тремя парнями. Но он не помнит, ни черта не помнит, как это произошло! Вдруг парни все-таки сговорились против него и дружно врут – с них станется… Решили, что раз уж тонуть, то всем вместе…
А потом Максим неожиданно осознал – никому нет дела до того, насколько он виноват, и виноват ли вообще. Ни родному отцу, который отрекся от него, даже не выслушав. Ни маме, которая вроде бы изо всех сил помогает ему – но не доказать невиновность, а отмазаться. Ни адвокату, которому он все рассказал как на духу и который четко разложил всю историю по полочкам на «это говорите», «этого не говорите», а «вместо этого говорите вот это». Весь мир ополчился против него. А раз так – какой смысл бороться? Стену лбом не прошибешь…
Так прошел день, другой, третий. А на четвертый мама вернулась домой вечером не одна, а с дядей Владом.
Тот вошел к Максиму в комнату как был, не сняв уличной одежды, в сверкающих ботинках и дорогом пальто. Посмотрел на него, усмехнулся, присел на кровать и заговорил:
– Значит, так, парень. Слушай внимательно и запоминай, повторять не буду. Завтра встаешь пораньше, лучше часика в четыре, хватаешь в зубы сумку, которую тебе мать соберет, и дуешь на Ярославский вокзал…
– У меня же подписка о невыезде есть, – Макс так удивился, что даже перебил старшего.
– У тебя еще много чего есть, – усмехнулся тот. – Замолчи и слушай. Садишься на электричку, желательно на самую первую, и едешь до станции «Семхоз». Вот тебе план, найдешь по нему улицу и дом, он там крестиком отмечен. Калитка будет открыта, ключ от входной двери возьмешь в банке под крыльцом. Заходишь в дом, запираешься и сидишь там тише воды, ниже травы. Свет не включать, ставен с окон не снимать, печку не топить – там обогреватель есть и плитка, обойдетесь ими. И по участку лишний раз не шастать, только до туалета шнуром – и обратно. Все понял?
– Нет, – отвечал обалдевший Макс. – Вы сказали «обойдетесь». Я что, буду там не один?
– Не один. Возьмешь с собой приятеля, этого, как его, Гочу. Вдвоем веселее будет, – он снова усмехнулся.
– Дядя Влад… – Максим вообще ничего не понимал. – Но как же так? Что вы такое задумали? А вдруг меня поймают? Мне же за это срок увеличат, ну, типа, за побег?
– Эх, парень-парень… – Мамин любовник похлопал его по плечу. – Уж поверь мне, я знаю, что делаю. Не первый год в органах, да и не первый десяток лет.
– А вдруг нас поймают по дороге?
– Значит, сами будете виноваты. В ваших же интересах сделать так, чтобы вас не поймали.
Но Максим не успокаивался:
– А что дальше? Ну, проторчим мы там неделю, месяц, два – а потом? Все равно продукты когда-нибудь закончатся. Или увидит нас кто-нибудь, заподозрит неладное, в милицию донесет… Я же не смогу всю жизнь там прятаться!
– А всю жизнь и не надо, – отвечал дядя Влад. – Это всего на несколько дней. Потом мы тебя в другое место перекинем – подальше и побезопаснее.
– Куда?
– Меньше знаешь – крепче спишь. В любом случае там тебе будет лучше, чем на зоне. Или тебе на зону захотелось? Блатной романтики хлебнуть?
– Нет, – серьезно отвечал Макс. – На зону я не хочу.
– Стало быть, на том и порешили. Ладно, пойду, что-то заболтался я с тобой…
Поднялся, пошел к двери, но прежде, чем уйти, обернулся и сказал:
– Надеюсь, тебе не нужно напоминать, что все это строго между нами? Ни для кого другого этого разговора не было. Даже Гоче своему ни гугу. Спрятались и спрятались. А кто, что да как – не его ума дело.
Только после его ухода Макс сообразил, что ни слова не было сказано о Яре. Это что же получается – они с Гочей вдвоем убегут и оставят его одного за всех отдуваться? Нехорошо как-то… Честно признаться, после этой истории он уже не испытывал прежней симпатии к своим приятелям. Да что там говорить – вообще никакой симпатии не испытывал. То, что они втроем натворили, было настолько ужасно, что ему не то чтобы видеть Яра и Гочу – даже думать о них не хотелось. Но раз уж так все обернулось…
