— Он мертвецки пьян. Уже третий день так напивается. Не знаю, где. Перед тем, как свалится, буянит. Ты видишь результат.
— Что это, мама? — от Юлькиной уверенности и хорошего настроения не осталось и следа.
— Это? Твоя победа! Но ты еще всего не знаешь, — мамин голос дрогнул. — Он ушел из института. Сказал, что весной пойдет в армию. В армию, слышишь! — закричала Людмила Сергеевна. — Он отказался от всего того, о чем мечтал, чего ждал. Он не может больше быть с нами, вообще оставаться здесь, и ему все равно, что с ним будет.
— В армию? — Юлькины глаза расширились.
— Я ему говорила: сынок, везде воюют, пожалей меня, я не переживу, нельзя этого делать, — Людмила Сергеевна почти плакала, глядя с нежностью на спящего пьяным сном сына. — А он ответил: никого не надо жалеть, даже родных. И еще: мне наплевать, война или нет, даже лучше, если война, я сам попрошусь туда, где война… — она умолкла, не в силах больше цитировать Макса. Некоторое время обе молчали, был слышен только храп. Потом Людмила Сергеевна заговорила вновь: — Знаешь, почему он так сказал про родных? Из-за тебя. Потому что ты никого не жалеешь. Когда много лет назад ты боролась за свою любовь, тебе было легче. Твоим врагом была всего лишь Вера Георгиевна, Ромкина мать. Через этого человека ты запросто переступила и не один раз впоследствии. Ты ее уничтожила как класс.
— Ты меня за это осуждаешь? — поразилась Юлька.
— Я себя проклинаю за слепоту, — ответила мама. — А ты… Но мы говорим о Максе. Так вот: он не мог через тебя переступить, а тем более уничтожить. Он очень любит тебя, ты его сестра. И ты поставила его в ситуацию страшного выбора. Ведь ты — это не только ты, это и я, и вся наша семья. Так он рассуждал… А ты действовала прямо-таки профессионально! Слушай, где ты научилась всем этим изощренным гадостям, этим грязным коммунальным штучкам? Господи, наверное, такие «способности» даются от природы, так же как талант к рисованию или музыке! Как ты здорово все провернула! Рита прогнала Макса, выставила за дверь…
— Прогнала? — Юлька все-таки не смогла скрыть торжество, мелькнувшее в глазах. И это не укрылось от мамы.
— Довольна? Надо же, а я-то думала, что перспективы, что твоего брата убьют на войне, ты испугаешься больше, чем Риты Гавриловой.
— Ой, мам, — Юлька махнула рукой, — ты меня и впрямь почти напугала! Да никуда он не пойдет, ни в какую армию! Вернется в институт, перебесится и…
— Он уже не сдает сессию и уже забрал документы, — с нажимом процедил вошедший в комнату Володя. Он был очень напряжен, Юлькино присутствие действовало на него как катализатор всех злых чувств и эмоций. Вот она — виновница всего, собственной персоной и глаз не опускает даже! — А если ты утверждаешь, что он просто бесится, то, значит, ты совершенно не знаешь моего сына.
— И моего! — с вызовом сказала Людмила Сергеевна, бросив недоумевающий взгляд на Володю.
— Да, ты правильно меня поняла! — вдруг закричал тот. — Потому что я безумно рад, что вот это, — он ткнул пальцем в Юлю, — не мое. Иначе я бы умер от горя и стыда! — И он быстро вышел.
— Очевидно, умереть от горя и стыда остается мне, — прошептала Людмила Сергеевна и с ненавистью посмотрела на дочь. — Это из-за тебя он сейчас такой… Макс для него — все.
— Конечно, а я — ничто! — противным голосом подхватила Юля. — Я… как это слово… Ах, да — падчерица!
— Замолчи, — покачала головой Людмила Сергеевна. — Володя всегда так любил тебя и заботился…
— «Любил» — в прошедшем времени, — заметила Юлька.
— И сейчас любит… Хотя чего ты хотела? Чтобы от всего этого мы стали любить тебя больше?
— Любил, любить, любовь! Сплошное «лю»! Как это все надоело! И здорово же вы свалили все на меня! Не я виновата в том, что произошло, а она, Ритка! Я же говорила, что она обернется бедой для Макса, я предупреждала! Выбросит она его, говорила я, а Макс — мальчик впечатлительный и верный к тому же… Это она все! — Юлька пылала праведным гневом. Людмила Сергеевна потрясенно глядела на дочь.
— Ты, видно, совсем умом тронулась. Очнись, Юля, это твоя работа!
— Да нет же! — Юлька топнула ногой. — Это вы очнитесь, признайте, наконец, что я была права!
На их крики прибежала Аська. У нее была печальная мордочка, в глазах блестели слезки.
— Ну ведь праздник же! Зачем вы ссоритесь? Опять!
Взрослые виновато посмотрели на девочку.
— Ведь с Новым годом же…
Вот уже прошла первая неделя нового года. Хотя по восточному гороскопу, который мы все восприняли, как родной, он наступит еще через месяц. Так что тянется пока хвост старого года, тащится из последних сил, вместе со всеми старыми бедами, проблемами… Этот хвост нам жизнь и портит, а мы ворчим: так, мол, надеялись на новый, он имени такого зверя замечательного, а, поди ж ты! Опять все плохо! И грешим на новорожденного, и ругаем его с самого начала, даже до начала, и приходит он к нам уже обиженный, разруганный и потому мрачный и недобрый. Как и прошлый.
Так думала Татьяна Николаевна, стоя у окна и глядя на хлопья снега, которые падали так густо и бесконечно, что казалось странным — как это до сих пор не засыпало дома по самые крыши? У Татьяны Николаевны случился отпуск: все ее «клиенты» поехали куда-нибудь с родителями на рождественские каникулы. «И у меня зимние каникулы, — думала Таня, — как во время учительства. Как много-много лет подряд… В это же время…» Правда, тогда у них были в школе всякие мероприятия, и еще она с ребятами часто ходила в театр. Практически через день. Теперь же — настоящий отпуск, ничего не надо делать, никуда не надо ходить. Да и настроение не то. «Не мое дело, не мое дело», — заклинала свою совесть Таня. Плохо получалось! Не могла она никак выбросить из головы все то, что узнала от Людмилы Сергеевны.
Татьяна Николаевна позвонила ей под предлогом поздравления со всеми праздниками сразу. И выслушала историю материнского горя о судьбе сына. Голос у Людмилы был совершенно убитый, она, кажется, даже плакала, хоть и изо всех сил сдерживалась.
— А… Юля? — робко спросила Таня.
— Я не знаю… Что — Юля? Наверное, в порядке, — неприязненно ответила Людмила Сергеевна, будто интерес к Юлиной судьбе — это неправедный интерес. «Тоже ненормально, — подумала Таня. — Вдруг девочка переживает, вдруг ругает себя, накручивает?» Не выдержав сомнений, Таня отыскала в записной книжке Юлин телефон. Юля ответила будничным, совершенно спокойным голосом. Услышав ее «алло!», Таня успокоилась и повесила трубку. Что ж, значит такой стала девочка Юля. Как там говорила Алена? «Выросли клычки»? Да уж, кусается наша Джульетта. Брата покусала и эту Риту Катаеву… Таня ее помнит: хорошая была девочка, умненькая, развитая, журналисткой хотела быть… У нее, видно, не выросло клычков, раз маленькая Юля так лихо ее победила.
«Не мое дело, не мое дело!»
А вдруг случится беда, которую можно было предотвратить? Два несчастных человека — Максим и Рита, и обоих, волею судьбы, она, Татьяна Николаевна, бывшая учительница, знает. А если беда? «Да с кем беда?» К примеру, с Ритой. «Не мое, черт побери, дело!»
Но пальцы уже нервно листают телефонную книжку — Ритин телефон придется искать по цепочке… «Глаза боятся, а руки делают», — промелькнуло в голове.
Самолет улетал в два часа ночи. Вокруг шумел и дышал попкорном Шереметьевский аэропорт. Такой фешенебельный и нездешний, он давил на психику тех, кто провожал своих близких… Если из России кто-то уезжает в другую страну на постоянное место жительства, то вступают в полные права слова «никогда» и «навсегда». При всех клятвах непременно ездить туда-сюда в гости. Да что там говорить! Улетают навсегда, и есть большая вероятность не увидеться больше никогда.
— Идите, идите, — бормочет тетя Сима, слезы клокочут у нее где-то в горле, но она не дает им воли, ведь она поступает правильно, правильно, и все у нее очень замечательно! — Идите уже, а то до дому как доберетесь?
Ольга Михайловна растеряна и, ей-богу, не знает, что говорить. «Приезжай к нам!» — сказано, «Все-таки зря!» — сказано, «Будь там счастлива!» — и не один раз. Действительно, уже легче было бы уйти. А тут еще Ритка молчит все время, как немая.
— Ритуля! — ласково говорит Сима. — Ты ужасно выглядишь!
— Хоть уезжая навеки, могла бы что-нибудь приятное сказать, — мрачно улыбнулась Рита.
— Родные мои! — Сима прижала руки к груди и больше не сдерживала слез. — Вы свои дела тут наладьте, умоляю! Рита, будь благоразумной! Олюшка, будь милосердной!
— Мое неблагоразумие вас помирило, — заметила Рита.
— Неисповедимы пути… А что ты хочешь этим сказать?
— Ничего… Успокойся, тетя Сима. Езжай с миром. Я благоразумна, как дельфийский оракул, разве не видно?
Ольга Михайловна с тревогой поглядывала на дочь: что-то они с отцом все-таки не так поняли. Из-за пустяковой интрижки и амурных похождений человек не дает такой нервной свечки. А Рита… На нее ж смотреть жутко: бледно-зеленое лицо, красные глаза, похудела сильно. Вот проводят Симу и надо поговорить с девочкой, серьезно, по-доброму. Хотя, как вспомнишь тот день имени розовой куртки! Ольгу Михайловну передернуло.
