Франчески у меня нет секретов, да и в принципе нет.
– Подозреваю, точнее, даже знаю, что этому поспособствовало, – совершенно спокойно говорит доктор.
Если Хелен, моего психотерапевта, можно назвать уравновешенной, то доктор Сураза просто непробиваемая. Не представляю, что может вывести ее из себя. Но, наверное, в ее профессии по-другому не получается: все-таки она спасает детей и их матерей. Ну и вообще имеет огромный опыт общения с беременными, о чьих перепадах настроения давно шутки слагают. Бывает, я сама себе кажусь невыносимой, а Франческе все равно: она мягко улыбается и внимательно выслушивает меня. Она напоминает мне добрую бабушку, для которой забота о внучке – самое важное, самое чудесное. Иногда даже жаловаться не хочется, чтобы ее не расстраивать, но мои жалобы на собственное здоровье и самочувствие – ее работа.
Сегодня страдает мое психоэмоциональное состояние, если по-простому – я дико бешусь. И на то есть причина.
– Ты была на церемонии? – интересуюсь я.
– Нет, но знаю, что она была сегодня.
– Они его похоронили! – выдыхаю зло. До слез обидно, что я не смогла убедить ни Микаэля, ни его мать, в том, что нужно еще подождать. Еще немного! Не смогла помешать Сиенне закопать в землю собственное прошлое. Она меня вроде бы услышала, но все равно сделала все по-своему. Это бесило больше всего. Новая стая, и снова меня ни во что не ставят!
– Так положено, Венера, – доктор Сураза мягко сжимает мою ладонь. – Альфа знает, как лучше.
– Скорее первая волчица знает, как лучше всем.
– Не без этого.
– Нельзя хоронить живых!
– Нельзя, – соглашается Франческа. – Но это их решение. Ты ведь не пошла на церемонию?
Я, поджав губы, мотаю головой.
– Это твое решение. Разреши им быть такими, какие они есть. Поступать так, как хочется им. Перестань с ними бороться. Пусть будут два мнения, это нормально. Тебя же никто не заставляет менять свое?
Я тихо вздыхаю. Еще как заставляют! Если бы Сиенна могла, она бы вообще Рамона из памяти стерла, из своей и моей. Но заставляют – не значит, что смогут это сделать! Например, на этот фарс с похоронами и с прогулкой в сторону семейного склепа я не пошла. Пусть словлю много осуждения от Анжелины, я не собираюсь рыдать над сожженной футболкой Рамона.
Но Франческа права: как бы мне не хотелось доказать семье моего истинного, что он жив, пора с этим заканчивать. С попытками переубедить их. Каждый из нас останется при своем мнении, так пусть! Это еще одна причина уехать отсюда, как только вернется Рамон.
– Я понимаю тебя, Франческа. Если не хочу осуждения, то не надо осуждать других.
Доктор Сураза кивает и возвращается к осмотру:
– Насчет болей. Насколько интенсивными они были?
Я все рассказываю: как психанула, как резко перевернулась, вставая с кровати. Я та еще паникерша, поэтому прибежала к Франческе.
– Все нормально. У нас необычный малыш, еще и от союза истинной пары.
Я приподнимаю брови:
– Ты веришь мне? Что мы с Рамоном истинные?
– Почему я должна не верить, если ты так говоришь?
– Прости, – извиняюще улыбаюсь я. – У меня уже вошло в привычку, что мне не верят.
– Венера, понимаю, что тебе сейчас сложно. И ты, возможно, чувствуешь себя одинокой. Но помни, что ты не одна. У тебя есть дочь.
– Да, – киваю. – У меня теперь есть собственная семья.
Моя стая.
Выйдя от Франчески, я наталкиваюсь на Хавьера. Вместо моего обычного сопровождения дежурит он. В голове всплывает вопрос: был ли он на похоронах? Но я тут же его прогоняю. Вопрос, не вервольфа. С вервольфом мы, если не подружились, то, по крайней мере, притерлись друг к другу.
– Все в порядке? – спрашивает он.
– В полном. Ложная тревога.
Вервольф расслабляется.
– Когда волчонок появится на свет?
– По прогнозам доктора через месяц-полтора.
К счастью, я не человек – они вообще девять месяцев носят детей! У волчиц, благодаря нашей смешанной природе, срок сокращается примерно вдвое.
– Родится в разгар лета.
– Это еще не разгар?
На улице стояла не просто жара, а жарища. Поэтому между домами я передвигалась очень быстро. Насколько быстро можно передвигаться по такому пеклу! Ни искусственные пруды, ни густо высаженные деревья не спасали. Хотя я не могла не признать, что лето в Вилемие расцвело яркими красками, и это было красиво. Высокое голубое небо без намека на облачность, сочно-зеленые лужайки, цветущие деревья с дурманящими ароматами. Мне, как вервольфу, обычно такое смешение запахов не нравилось, в Крайтоне я не любила цветение, потому что начинала чихать. Но тот, кто высаживал эти деревья и кустарники, явно позаботился о чувствительном волчьем обонянии. Здесь ароматы не спорили друг с другом, а дополняли один другой – получались будто изумительно звучащие духи. Поэтому, как только спадала жара, вечером я гуляла в парке. Можно было гулять там утром, но беременность внесла свои коррективы – я спала до одиннадцати-двенадцати.
Сейчас гулять было сложно, я мигом вспотела, и все, о чем могла думать – это как поскорее оказаться в главном особняке, а лучше сразу в своей спальне. Мик и Сиенна устроили прощальную вечеринку, вся стаю позвали, поэтому в основном здании было шумно. Я рассчитывала быстро прошмыгнуть к себе, игнорируя всех и вся. Так что, возможно, сопровождение Хавьера очень в тему. Другой вопрос – зачем здесь он?
– Ты здесь с заботой обо мне или по другому поводу?
– Я всегда забочусь о тебе, Венера. Я дал слово, – пробубнил он серьезно. – Но вообще-то, альфа Микаэль попросил пригласить тебя в его кабинет.
– Для оглашения завещания что ли? – съязвила я. Чем еще традиционно заниматься после похорон?
– Я не знаю, – качнул головой Хавьер, – но мне это не нравится.
– Не нравится – что?
– Что он ничего мне не рассказывает.
– Наверняка, боится, что ты расскажешь мне раньше времени, – тяжело вздохнула и, войдя в дом, свернула в сторону кабинета Микаэля. – Не волнуйся, сейчас все выясним.
– Главное, чтобы не волновалась ты.
