А наутро, проснувшись, они начинали быстро передвигаться по маленькой квартирке.
Сережа выбегал с Мультиком на улицу, Кира бежала в душ, потом в душ залезал Сережа, а Кира на кухне варила два яйца вкрутую и кофе в большой турке.
А потом на ржавой "девятке" Сережа отвозил Киру в ее туристическое агентство, и помахав ей на прощанье, сам газовал на Лиговку, где находилась его фармацевтическая фирмочка.
Все у них было хорошо.
Сережа был счастлив, что встретил Киру.
– Она такая интеллигентная, такая умная, – говорил он приятелю, с которым служил в армии, – она знаешь, что сказала? Она сказала, что Россия деградировала в том, что если прежде светским обществом было общество родовых аристократов, то теперь светским обществом у нас стала тусовка артистов, которых те аристократы к себе бы и на порог не пустили…
– Да, умная у тебя баба, – соглашался армейский друг, – и где ты такую нашел?
***
Чтобы, вероятно, не вызывать разнотолков в тонком деле инициации законотворчества, хозяева забили стрелку не у себя на Старой площади, а в Охотном ряду, в комитете Думы по телевидению и печати.
– Я по этому случаю вспоминаю, как старый разведчик фон Зейдлиц сетовал своей секретарше Ангелине Бюхер на то, что эсэсовские выскочки устроили явку в его родовом замке, – шепнул Лагутин Вездеславинскому, – это, если не помнишь, из Щита и Меча с Любшиным и молодым Янковским.
– Помню, – бесстрастно ответил Вездеславинский, – но аналогии не вижу, и ты вообще лучше воздержался бы от таких сравнений, по твоему Медвединский это Гимлер что ли?
– Ну, не Гимлер, разумеется, далеко ему до Гимлера, – согласился Лагутин и уже пожалел, что неудачно сострил.
Лагутин, Брэм, Погребайло, и Вездеславинский были вызваны в Комитет, и туда же со своим пакетом предложений должен был еще приехать и Медвединский.
– Деньги в казне завелись, казна хочет, чтобы народу жилось веселее, – предугадывая, с чем приедет Медвединский, сказал Погребайло, – ясное дело, в стране мы должны обеспечить стабильность мыслей, это нам еще в августе в Сочи говорили.
– В Сочи нам говорили, что мы ответственны не за стабильность мышления у населения, а за полное отсутствие какого-то ни было мышления, пусть трудящиеся и тунеядцы смотрят на бокс и на фигурное катание, пусть жрут свою дешевую колбасу с сардельками, в то время как…
– В то время как что? – прервал Брэма Вездеславинский.
– Ничего, – смущенно ответил Брэм.
– Вот то-то, что ничего, – повысив голос заметил Вездеславинский, – покуда ты хорошо живешь, не зли толпу, и ты за это в ответе, понял?
Брэм не успел ответить, потому как всех пригласили в зал совещаний.
Медвединский извинился за свое опоздание и быстро, но внимательно оглядев присутствующих, начал свой спич.
Собственно, в спиче ничего нового не было. Было повторение уже говоренного в Сочи на специальном совещании в Богучаровском Роднике.
– Обеспечение стабильности, предупреждение экстремизма.
Но сильнее прозвучала музыкально-ритмическая доля обещания денег.
– Государство призывает руководителей телеканалов активнее привлекать частных инвесторов в развитие отечественного телевидения, однако, государство не собирается при этом устраняться от вложений государственных средств в наиболее перспективные и успешные проекты.
– А как конкретно будет решаться вопрос, в какие проекты будут осуществляться вливания государственных средств? – с места поинтересовался Брэм.
Медвединский внимательно поглядел на него и ответил с тонкой улыбкой, – а вы создайте у себя на канале такой же общенародный рейтинговый проект, как у вашего коллеги господина Лагутина, а мы в свою очередь это заметим и не задержим с тем, чтобы отметить.
– Все ясно, – выходя из здания Думы и глазами ища своего шофера, сказал Погребайло, – в стране требуется стабильность, быдлу, чтобы не рыпалось, надо дать таких зрелищ, чтобы оно даже о хлебе позабыло.
Сердитый Вездеславинский этого замечания не слыхал, а то бы он Погребайлу одернул.
Старая партийная привычка, но очень теперь уместная.
***
Глава третья
***
– Надо добраться до этих денег, – подытожил Гриша свой спич, – надо получить государственные инвестиции.
– Ты обещал хороший проект, – сказал Зураб Ахметович, – я на тебя понадеялся.
– Проект хороший, – возразил Гриша, – нам просто денег еще на раскрутку надо.
– Я денег много давал, – выразительно расширив глаза, сказал Зураб Ахметович, – все ингушские водочные заводы уже год как на твое телевидение работают.
– Скоро и телевидение заработает, – сделав успокаивающий жест, сказал Гриша.
– Ты мне сперва что говорил? Через пол-года отдача пойдет, а теперь говоришь, еще денег давай!
Зураб Ахметович нервничал.
Они сидели на его подмосковной даче в кабинете на втором этаже.
Окна кабинета были не занавешены, и Гриша мог любоваться открывавшимся отсюда видом на реку и дальним лугом.
– Наверное со временем Зураб или его наследники здесь еще и оленей разведут и будут на них охотиться, – подумал Гриша, стряхивая сигарный пепел в тяжелую антикварную бронзу.
– Ты этого, как его? – Зураб Ахметович запнулся, вспоминая забытое слово, – ты это, креатива давай, я денег дам, а ты креатива, и этого своего Максима надрочи, чтобы был как надроченный, понял?
***
Выезжая от Зураба Ахметовича, Гриша даже слегка приуныл, впав в некоторую меланхолию.
– Осень что ли? Погода что ли виновата? – размышлял Золотников, глядя из окна на грустный убранные поля и на активно скидывающий листву лес, – надо на Максимке отыграться, – решил Золотников, – не все же мне в мальчиках для бития ходить, надо на него молнии перевести, да разрядиться.
Золотников достал мобильный и набрал номер Тушникова.
– Макс, я сейчас еду от Зураба в гостиницу, подтягивайся через часок на Балчуг, знаешь гостиницу Кемпински? Я в баре буду на первом этаже, разговор есть.
Максим не был расположен куда-то тащиться на ночь глядя, его поносило от антибиотиков, да и печень покалывала, но Золотникову он отказать не мог.
Надел белую по-модному искусственно мятую сорочку из тех, что не надо гладить, под нее надел черную ти-шортку, чтобы в расстегнутом вороте была видна футболка, натянул классические ливайсы пятьсот первой модели, надел черный пиджак, чтобы стопудово пройти дресс-код проходки в Кемпински, любимые крокодиловые туфли и повертевшись-покрутившись перед зеркалом, да вырвав пару длинных волосинок, торчавших из левой ноздри, счел себя на все сто процентов парнем товарного вида а-ля бизнес-класс.
На своей решил не ехать, вызвал такси.
– За счет Золотникова, – садясь в желтую машину, сам с собою пошутил Максим.
В баре первого этажа посетителей было немного. Не тот час. Две дорогих проститутки, наверняка отстегивающие бармену и старшему портье, сидели за ближним к стойке столиком и пили свой бесконечный кофе.
– Привет, Гриша!
– Привет, Максим!
Слегка касаясь щеками, мужчины по бандитски обнялись.
Проститутки за ближним столиком было уже оживились, но тут же снова впали в меланхолию, увидав, что друзья-приятели уселись за дальний столик, явно увлеченные сами собой.
– Ну, креативить будем или нет? – с показной сердитостью спросил Золотников.
– Будем, – покорно, но вместе с тем решительно ответил Тушников.
Гриша заказал виски.
– А я не пью, – сказал Максим.
– Что? Триппер лечишь? – хмыкнул Гриша.
– Ну, вроде того, – смутившись, ответил Максим.
Тушникову заказали воду и кофе.
– Есть тема, как заработать, – не мигая глядя в лицо Тушникову, сказал Золотников.
– И что от меня требуется? – спросил Максим.
– Скандал, большущий скандал на том шоу, которое мы тебе делаем, – ответил Гриша.
– Ну, так мое шоу и так рейтингово-скандальное, – поджав губы в сомнении промямлил Максим.
– А надо, чтобы был такой скандал, чтобы все ох….ели, – сказал Золотников.
Гриша отхлебнул виски, поморщился и разразился спичем, – - Ты пойми, – глядя Максиму прямо в глаза, начал он, – ты пойми, таких как ты шоумэнов на Москве раком до Воронежа не переставишь, ты думаешь ты один такой кто умеет перед камерой лыбиться? Так что, надо думать, чем Москву удивить, тем более, что её – вконец развращенную суку-Москву удивить крайне сложно, разве что уже если не трахнуть в прямом эфире козу или не раздеть какую-нибудь депутатшу или министра?
Максим хмыкнул и промолчал.
– Но все дело в том, Макс, дружище, – Золотников доверительно положил руку на плечо своему визави, – дело в том, что если ты не удивишь Москву в течение ближайшего месяца, и если ты не придумаешь чего-то такого, что поднимет рейтинг до уровня пяти полей чудес вместе взятых, то тогда Зураб уволит меня, а я отдам тебя на корм его поросятам за мои перед ним долги.
