сдались без выстрела. Снова его охватил звериный страх: две лишние лошади под седлами! Вдруг кто-то из «воинов ислама», спасая свою шкуру, забрызганную чужой кровью, шепнет офицеру, что одна лишняя лошадь принадлежит изчезнувшему главарю? Солдаты каждый камень здесь перевернут!
Отряд прошел, мертвая тишина царила в ущелье, а они лежали еще час и другой, пока совсем не смерклось. Потом дрожали среди камней, опасаясь засады на выходе из теснины. Перед рассветом с гор потекло белое молоко, в двух шагах стало не различить скалы. Цепкой волчьей памятью угадывая дорогу, Кара-хан с Одноглазым выбрались из ущелья и ушли в горы. Ждала ли их засада, они так и не узнали. Возможно, командир, довольный захватом целой банды душманов, махнул рукой на двух исчезнувших. Армия республики была еще очень молода. Ее бойцы и командиры только обретали опыт, из них далеко не всякий знал, что из ловушки уходит обыкновенно самый коварный и опасный зверь. Но и Кара-хан, впервые попавший под дула пушек и пулеметов боевой винтокрылой машины, навсегда запомнил страшный урок и потом долго спустя, едва заслыша вертолетный гул, спешил в укрытие, вздрагивая от страха и ненависти. Он дал клятву кровника: за первый его уничтоженный отряд отомстить собственными руками — сбить хотя бы одно из этих горбатых летающих чудовищ.
На базу Кара-хан пришел во главе двух десятков душманов — жителей попутных селений, ранее попавших в его паутину. Скоро появился Ахматиар. Ему повезло больше: лишь трое были убиты в перестрелке с царандоем да пятеро сбежали. Третий отряд пропал. Кара-хан так и не узнал: погиб или разбежался? Но когда минул срок прибытия, оставаться на этой базе стало опасно. Решили сменить место, отсидеться в глубоких известняковых пещерах, пока окрестности не успокоятся. Перед выступлением неожиданно восстановилась связь с Пешаваром. Кара-хана поздравляли с боевыми успехами, требовали всеми силами разжигать партизанскую войну в горах: делать непроезжими дороги, взрывать мосты, жечь машины, разрушать оросительные каналы, срывать полевые работы, в населенных пунктах устанавливать свою власть, душить административные центры военной блокадой и голодом.
— Прямо какое-то «окружение города деревней», — усмехнулся главарь, прочтя расшифрованную радиограмму. — Они думают, у нас и в самом деле армия.
Ахматиар промолчал. Очередной сеанс связи назначили через два часа, пришлось ждать. Вторая шифровка неожиданно потребовала, чтобы Кара-хан передал командование помощнику, а сам прибыл в Пешавар.
— Что ты мне посоветуешь? — спросил главаря Ахматиар.
— У тебя в таких делах опыта больше, — усмехнулся Кара-хан. — А я бы посоветовал вернуться туда, откуда начинали. Там надо залечь в берлогу, послать людей по кишлакам, восстановить связи. Без этого нам скоро придет конец. На диверсии посылай людей подальше. В Пешаваре одно понимают правильно: надо сделать опасными дороги, на это мы еще способны. И всячески выявляй тех, кто помогает властям бороться против нас. Уничтожать беспощадно, казнить страшно. Вернусь — посмотрим, как быть дальше, не вернусь — сам станешь хозяином.
— Хозяином чего?
— Провинции.
— Скорее — палачом, — буркнул Ахматиар, но Карахан и бровью не повел: наедине друг с другом они не стеснялись называть вещи своими именами. — Но мешать полевым работам я не стану, это глупый приказ. Мы обратим на себя всеобщую ненависть — как тогда воевать? Воины ислама должны защищать мусульман, а не лишать их куска хлеба. Вот когда крестьяне вырастят урожай и продадут агентам правительства, мы и встанем на пути грузовиков с зерном. В горах дорог мало, хлеб в города не уйдет — и мы будем хозяевами провинции.
— Поступай, как знаешь. Басмач должен скрывать свое истинное лицо, а мы пока басмачи. Пошли несколько надежных людей в Красные горы, к вождю тамошнего племени. Он воевал со всеми правительствами, едва ли примирится и с нынешним. Предложи ему наш союз и помощь деньгами и оружием. Пусть захватят подарки для вождя и вьюки с патронами — он в них всегда нуждается. Как пройдет встреча, сообщи в Пешавар немедленно.
Во главе двух десятков отборных душманов, хорошо знавших дороги в горах, Кара-хан в тот же день отправился в город. Он не собирался обозначать свой путь пепелищами и могилами, чтобы незаметно и тихо проникнуть в город, но разве мог отказаться от собственного обета мести? После третьего перехода в горное логово, где собирался ночевать отряд, разведчики, высланные в большой и ботатый кишлак на берегу горной реки, привели маленького суетливого человечка со злыми красными глазами. Он сообщил главарю, что в недалеком селении затевается свадьба: женится сын старшины, шофер, член Демократической организации молодежи. Но дело даже не в этом зловредном щенке, распространяющем в горах правительственные газеты и листовки. На свадьбу поехал его дальний родственник, мулла местной мечети, тоже изменник веры, перешедший на службу красным шайтанам Кармаля. Об этом мулле до Кара-хана уже доходили слухи. Мулла был в Кабуле на съезде имамов и улемов, выступал там и по возвращении решительно перешел на сторону Апреля. Почти в каждой проповеди мулла защищал народную власть, именуя «муджахедов» палачами народа, злейшими врагами истинной веры и свободы, самой черной сворой в истории Афганистана, продавшей родину. Его предупреждали, а он принародно читал записки с угрозами, издевательски называл их авторов могильными червями. На него покушались при выходе из мечети, но верующие схватили убийц и передали царандою, а мулла закатил такую проповедь против врагов революции, что верующие плакали и потом разносили его слова по окрестным селениям.
Кара-хан вспомнил свою неисполненную клятву застрелить одного «красного муллу», и в нем всплеснулась застарелая злоба. Здешнего муллу упускать нельзя. Такие люди казались Кара-хану страшнее партийных агитаторов. Он приказал отряду выступать не мешкая. Доносчика взяли с собой, предупредив: если обманул и заведет в засаду, охранники изрежут его живого на куски. Красноглазый кланялся главарю до земли, клялся аллахом, что никогда не примирится с новой властью, просил взять его в отряд.
— Ты кто? — спросил Кара-хан.
— Я скупал каракуль и ковры, я имел в долине плантации хлопка и лучшие виноградники. Я давал нищим бездельникам работу и ссужал им деньги. В ближних кишлаках нет дехканина, который бы не задолжал мне. Теперь мою землю разделили, долговые книги бросили в огонь. Подумать только: три дня назад на сборище голодранцев моим батракам вручали владетельные грамоты с печатью правительства на мою землю! Они веселились, они хлопали в ладоши, проклятые нищеброды, — как будто оплатили свои долговые расписки и стоимость земли! Как я не умер? В мою сторону теперь плюют
