Опершись на поручни капитанского мостика, на нее смотрел вахтенный штурман — третий помощник капитана, человек лет тридцати, в морской кожаной куртке и черной фуражке. Он не ожидал, что нарушает правила девушка, причем — весьма миловидная. С мостика он разглядел лишь шинель, перебинтованную голову и пилотку, лихо сдвинутую набекрень.
— Это место — на юте, то есть на корме, — моряк невольно улыбнулся.
— Ну, я туда не пойду, — Людмила оглянулась назад, потом сделала глубокую затяжку и бросила недокуренную папиросу за борт.
— Вы из госпиталя? — штурман продолжал ее рассматривать.
— Да, из медсанбата.
— А ранены где?
— В бою у деревни Татарка.
— Вытаскивали из-под огня пострадавших бойцов? — поинтересовался он, видимо, не допуская мысли о том, что красивые женщины могут участвовать в боевых действиях наравне с мужчинами.
— Вроде того, — Людмила пожала плечами.
— Хотите посмотреть на наш караван в бинокль? — штурман явно желал продолжать знакомство. — Поднимайтесь по трапу…
Для начала моряк любезно объяснил Люде, как пользоваться биноклем. Призматический, с шестикратным увеличением полевой бинокль являлся предметом повседневного снайперского обихода. Но Людмила не стала рассказывать об этом штурману. Она выслушала инструкцию, поблагодарила и поднесла чужой бинокль к глазам.
Двухмачтовая громада крейсера «Червона Украина», выкрашенная шаровой краской, стремительно приблизилась. Носовое орудие, довольно высокая надстройка, три трубы, восемь бортовых пушек большого калибра. «Червона Украина» и крейсер «Красный Кавказ» шли впереди каравана, четко выделяясь на фоне голубого неба. Крейсера могли развивать скорость до 60 километров в час, но утром 16 октября 1941 года двигались в три раза медленнее, точно также, как весь караван.
Эсминцы «Бодрый» и «Смышленый», три тральщика, две канонерские лодки и один сторожевик охраняли крупные транспорты: «Жан Жорес», «Украина», «Курск», «Котовский», «Калинин», «Василий Чапаев», «Восток» и старый пароход «Большевик». Эсминец «Шаумян» тащил на буксире госпитальное судно «Грузия» с двумя тысячами раненых. При последней стоянке в порту в него попала бомба. Однако одесситы сумели быстро отремонтировать «Грузию», и судно осталось на плаву.
Не стоило даже мечтать о том, что караван, растянувшийся по морю на миль пятьдесят-шестьдесят, не заметит немецкая авиационная разведка. Действительно, около одиннадцати часов утра, когда корабли проходили уже мимо Тендровской косы, их атаковала первая группа вражеских бомбардировщиков. Но тут в бой вступили наши истребители, поднявшиеся с аэродромов на полуострове Крым. Они отогнали фашистских стервятников, сбив две их боевые машины.
Во второй половине дня 16 октября немцы повторили нападение уже с большими силами. Примерно сорок двухмоторных пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-88» появились в небе. Заработала зенитная артиллерия на всех военных кораблях, в том числе и четыре пушки калибра 37 мм на «Жане Жоресе». Снова краснозвездные «ястребки», прикрывающие караван, пошли в атаку. Между облаками и морем завертелась карусель воздушного боя. Ей сопутствовал вой моторов, треск пулеметных очередей, глухие разрывы бомб, падающих в воду. Черноморские авиаторы не давали фашистам вести прицельное бомбометание по кораблям и на сей раз сбили шесть «юнкерсов». Еще три вражеских самолета пустили ко дну зенитчики.
Фрицам удалось потопить только один транспорт — пароход «Большевик». Он замыкал колонну и сильно отставал от нее из-за своих изношенных двигателей. В него попала торпеда. Судно накренилось на правый борт и вскоре затонуло. Команду спасли военные моряки.
Караван прибыл в Севастополь в 19 часов вечера 17 октября и пришвартовался в Стрелецкой бухте. Началась разгрузка. Третий помощник капитана на теплоходе «Жан Жорес» и тут не оставил своим вниманием Людмилу. Но с безграничным удивлением наблюдал он, как сержант Павличенко, легко закинув за плечо винтовку СВТ-40 с брезентовым чехлом на оптическом прицеле, спускалась по трапу.
Глава седьмая. НА СЕВАСТОПОЛЬСКОЙ ЗЕМЛЕ
Белый город, еще не опаленный жарким дыханием войны, представился Людмиле во всей своей строгой, воинственной красе. Он раскинулся на берегах нескольких бухт, и вход в главную из них охраняли два старинных форта: Константиновский и Михайловский. Их мощные белокаменные стены с бойницами отражались в спокойных водах гавани. На вершине Центрального холма в лучах солнца сиял голубым куполом Владимирский собор, усыпальница четырех адмиралов, героев первой обороны. Посреди кудрявых аллей Исторического бульвара стояли скромные монументы павшим воинам Четвертого бастиона, Язоновского редута, батареи Костомарова, а также многофигурный бронзовый памятник генералу Тотлебену и его храбрым саперам, которые успешно вели подземноминную борьбу с англо-франко-турецко-итальянскими войсками, что в 1854 году осадили Севастополь.
Конечно, Одесса была много больше, ярче, разнообразнее. Темп жизни в ней задавал торговый порт, принимавший десятки судов из разных стран мира. Однако заграничные пассажирские лайнеры, сухогрузы или танкеры не могли даже приближаться к главной базе Черноморского флота. Лишь серые узкие корпуса советских эсминцев, тральщиков, сторожевиков занимали причалы Южной бухты, стояли на ремонте у молов Морского завода имени Серго Орджоникидзе.
Людмила сравнивала Севастополь не с разудалым морячком, сошедшим с палубы заморского «купца» в Одессе, а с суровым солдатом, сжимающим оружие в руках и зорко всматривающимся вдаль. На южных рубежах Отечества он отвечал за его покой и безопасность…
В 1941 году население Севастополя достигло 114 тысяч человек. Кроме исторических памятников, он был известен Институтом физических методов лечения имени Сеченова, принимавших больных со всей страны. Рядом с Институтом на берегу Артиллерийской бухты находилась Биологическая станция Академии наук СССР, знаменитая системой своих аквариумов и уникальной коллекцией живых рыб Средиземного, Черного и Азовского морей, обитающих в них.
Из учреждений культуры город имел драматический театр, три кинотеатра, два музея, картинную галерею и 13 библиотек. В их число входила и Морская библиотека, основанная в 1822 году по инициативе и на средства офицеров Черноморского флота. Она располагалась в центре города в специально построенном для нее здании и хранила более двухсот тысяч книг, из коих 13 тысяч составляли редкие старопечатные издания по военной истории: уставы, описания сражений, вооружения и обмундирования армий разных стран и эпох. Чтобы сберечь этот драгоценный фонд, в годы первой обороны Морскую библиотеку перевезли в город Николаев. Теперь тоже начали готовить к эвакуации, но не в Николаев — он был уже захвачен немцами, — а на Кавказ, в Новороссийск, затем в Туапсе, Сухуми и Поти.
Шел пятый месяц войны.
Вражеские полчища уже вторглись на Крымский полуостров. Но сотрудники Морской библиотеки не отступали от славных традиций своего учреждения: быть рядом с бойцами и командирами, вести военно-патриотическое воспитание. Как и в мирное время, они устраивали передвижные книжные выставки в воинских частях и на кораблях Черноморского флота, читали лекции о героях первой обороны, предлагали воинам ознакомиться с произведениями классиков российской литературы, писавших о прошлых сражениях и героических походах.
Например, к данному моменту очень подходили «Севастопольские рассказы» Льва Толстого. Их издавали неоднократно как до революции, так и в советское время. Экземпляров книги в библиотечных фондах хранилось немало. Не составляло большого труда раздать их раненым в одном госпитале, а через неделю собрать и перенести в другой. Благо, госпиталей в Севастополе в начале октября 1941 года развернули много, около трех тысяч койко-мест. Они предназначались для солдат и офицеров Приморской армии, до последней капли крови защищавших Одессу.
Симпатичная девушка из Морской библиотеки появилась и в медсанбате № 47, расположенном в районе Стрелецкой бухты. Людмила охотно взяла у нее слегка потрепанную брошюру в мягкой обложке с цветным рисунком, изображавшим сценку на Четвертом бастионе: большая пушка на лафете с маленькими колесиками, солдаты и офицер возле орудия. Люда перелистала все страницы в ней и снова вернулась к первым:
«Севастополь в декабре.
Утренняя заря только начинает окрашивать небосклон над Сапун-горой; темно-синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая склянка.
