Характер окружающей местности изменился к худшему. Песчаные бугры сменились высокими барханами, состоявшими из мелкой, раскаленной известняковой пыли. Пыль эта, взбитая тысячами ног, стояла в воздухе неподвижной стеной, затрудняла дыхание и покрывала все живое толстым непроницаемым слоем. В такой обстановке положение казаков с каждым часом становилось все более невыносимым. Лошади после каждого шага падали и поднимались с большим трудом. Люди теряли последние силы. Многие из них подвергались тепловым ударам, другие отставали от бессилия. Отряд вскоре растянулся на десяток верст.
Ночь не принесла облегчения. Наступил роковой день 20 апреля. Командир авангарда принял решение вернуться к пехоте, надеясь найти у нее воду. Это было не отступление, отползание уцелевших людей и животных. С наступлением дневной жары всякий порядок исчез. Упавшим помощь не оказывалась. Те, кто был в состоянии двигаться, тащились, бросив оружие и сняв всю одежду, вплоть до исподнего. Некоторые, раздевшись донага, рыли в песке ямы и ложились в них в поисках прохлады и тени…
Во второй половине дня показались верблюды с водой, высланные навстречу казакам пехотными командирами. Толпы бросились к ним, и пришлось приложить много сил, чтобы навести порядок. О продолжении похода уже не могло быть и речи. Маркозов решил возвращаться в Красноводск.
14 мая последние подразделения отряда достигли Красноводска. Почти все люди были больны, трое из них умерли в пути, еще 29 человек – уже в госпитале. Из 457 кавалерийских коней пало 177, из 3614 верблюдов погибло более двух с половиной тысяч. Несмотря на полный провал этой экспедиции, полковник Маркозов был удостоен личной благодарности главнокомандующего Кавказской армии великого князя Михаил Николаевича.
Действия других отрядов были более успешными. Мангышлакский отряд полковника Ломакина в пятидесятиградусную жару пересек пустыню, выдержав многочисленные стычки с кочевниками, и 18 мая около Мангита соединился с оренбургским отрядом генерала Веревкина. А двумя днями позже русские войска успешно выдержали крупное сражение с хивинцами, уложив на поле боя около 3 тысяч воинов противника.
Между тем состояние русских войск было плачевным. Люди оборвались до такой степени, что рубахи на их телах держались только на швах, везде просвечивалось голое тело. Офицеры были не в лучшем положении. Кителя износились, и у многих вместо пол по бокам болталась бахрома. Обувь была в самом плачевном состоянии. Плечи пехотинцев от винтовочных ремней покрылись ссадинами и болячками. Лица загорели до черноты, носы покрылись скорлупой, а щеки и уши – пузырями.
Сам Скобелев, израненный, больной лихорадкой, лежал в арбе, которую за отрядом тащили верблюды. Рядом с ним лежал другой раненый – штабс-капитан Кедрин.
– Неужели вам, подполковник, захотелось добровольно променять Петербург на пески? – как-то спросил он Михаила Дмитриевича.
Скобелев только хмыкнул.
– В Петербурге слишком много начальства, а здесь, в песках, я сам себе начальник, – ответил многозначительно. – Удачу не ловят в столице, она живет на полях сражений.
Мангышлакский отряд после соединения с оренбургским поступил под команду генерала Веревкина. Его начальнику стало известно, что хивинцы решили оказать сопротивление по левому берегу Амударьи. Лазутчики донесли, что около 5000 конных и пеших хивинцев с тремя орудиями сосредоточились у города Ходжейли. Начальником этого отряда был узбек Якуб-бей. Но русские продолжили наступление. Местами возникали мелкие стычки. Города Ходжейли и Мангит заняли без боя.
М. Д. Скобелев к тому времени оправился от ран и вернулся в строй. Веревкин приказал ему провести рейд и в наказание местным жителям разрушить некоторые туркменские аулы. Для этого ему было подчинено две сотни казаков.
Получив такую команду, Скобелев целые дни рыскал по окрестностям Мангита у горы Кобетау. Туркмены отчаянно защищали свои аулы. Происходили жестокие схватки. Но русские непременно одерживали победы, и густой дым от пожарищ обозначал их путь.
Весть о разорении аулов быстро разнеслась по краю. Местные правители бросились к Веревкину с изъявлением покорности. Первыми пришли депутаты от хивинских городков Янги-яба, Гурлен, Китай, Кята. За ними потянулись и другие…
Основные силы хивинцев пытались оказать сопротивление, но стреляли они издалека и очень плохо. Русские офицеры, практически не реагируя на огонь противника, развертывали свои подразделения, устанавливали артиллерию и давали дружный залп. Толпы хивинцев моментально рассеивались.
Тяжелее всего приходилось обозу, на который постоянно нападали мелкие отряды хивинцев, особенно по ночам. Незаметно подобравшись, они вырезали часовых и подавали условный сигнал своим товарищам. Те налетали уже конной группой, убивали людей, уводили животных, уносили все, что возможно, остальное предавали огню. В условиях постоянного недостатка материальных средств такие набеги для русских войск были более неприятные, чем прямые вооруженные столкновения с врагом.
Чтобы прекратить разорение обоза, Веревкин назначил его начальником Скобелева. Михаил Дмитриевич приказал увеличить силы охраны обоза, организовал постоянное наблюдение за степью, организовал дежурные стрелковые команды, назначил старших и при обнаружении противника приказал стрелять залпом. Эффективность огня резко возросла. Везде на пути отряда лежали трупы убитых хивинцев.
Штурм Хивы
26 мая русские отряды подошли к Хиве и осадили крепость. Это был город, достаточно хорошо приспособленный как для обороны, так и для мирной жизни. Современник о нем оставил следующие воспоминания:
«Хиву опоясывали высокие зубчатые стены с башнями. В город вели крытые ворота с тяжелыми башнями по бокам. Над городскими стенами возвышались купола мечетей и стрелы минаретов. Стены было две: одна снаружи, другая внутри города. Внутренняя стена, с частью города, которую она оцепляет, образовывала цитадель в одну милю длины и четверть мили ширины. За этой стеной находится ханский дворец, большая башня, несколько медресе и большая часть административных зданий. Стена защищена несколькими башнями. Время строительства этой стены скрывалось в глубине веков. Наружная же стена была построена в 1842 году, при хане Аллах-Кули, который вел войну с Бухарой. Он построил стену как дополнительную защиту своей столицы. Диаметр этой наружной стены по длиннейшему направлению составлял полторы мили, по кратчайшему – одну милю, высота – двадцать пять футов, но во многих местах она и выше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
