В завершение хотелось бы привести мнение о Скобелеве главного начальника Туркестана генерала К. П. Кауфмана. Приехав в Петербург после завершения Хивинского похода, он отзывался о Михаиле Дмитриевиче только положительно. И когда Константина Петровича начали просить об одном офицере, который «будет почище вашего Скобелева», Кауфман вспыхнул и после довольно резко заметил: «Не знаю, как ваш офицер, но Скобелев на деле показал себя молодцом. И я ручаюсь, что он себя вам еще покажет». Это означало, что после этого похода отношение к Скобелеву со стороны начальства в лице Кауфмана изменилось в лучшую сторону. Наместник, как опытный начальник, умел распознавать среди офицеров военные таланты; в Скобелеве он видел не только храбрость, но и образованность, талант. Кауфман считал, что именно такие офицеры нужны были на окраинах, где требовалось не только личное мужество, но и умение и желание ориентироваться в местных условиях.
Правда, известно, что Скобелев повел солдат на штурм Хивы с одной стороны в то самое время, как с другой городская депутация выходила с хлебом-солью для выражения командующему войсками полной и безусловной покорности. Верещагин вспоминал: «Генерал Кауфман рассказывал мне, что, зная уже о сдаче города и готовясь въехать в него, он был поражен и возмущен, услышав ружейные залпы и крики «ура!» – словом, настоящий штурм, затеянный Скобелевым». Причину этого поступка Верещагин видел в том, что «Михаил Дмитриевич выкинул такую лихую штуку» потому, что «хлопотал только об (Георгиевском. – Авт.) кресте, который ему не давал покоя и статут которого, по его собственным словам, он знал наизусть еще с юных лет. Скобелев был весьма лихой офицер, и я думаю, что в поступке его было немало «искусства для искусства».
Но на этом Хивинский поход для Скобелева не был закончен. Из трех отрядов, посланных на Хиву, один, кавказский отряд, следовавший под начальством полковника Маркозова, не дошел до места назначения. По мнению некоторых, этот отряд «слишком торопясь прийти раньше других, измучили лошадей и заморили вьючных животных, так что в конце концов должен был во избежание гибели в степи воротиться, не дойдя до Хивы 70 верст». В результате эта часть маршрута, длиной в 70 верст, так и осталась не изученной. Для восполнения этого пробела было решено снарядить небольшой отряд пехоты, кавалерии и артиллерии. Скобелев вызвался командовать этим отрядом и обещал сделать глазомерную съемку всего пути. При этом он, конечно, знал, что по статуту ордена Святого Георгия в случае успеха он должен получить эту награду.
Михаил Дмитриевич изложил генералу Кауфману план своих действий, и тот согласился поручить разведку молодому офицеру.
4 августа 1873 года, переодевшись туркменами, Скобелев с пятью спутниками покинул лагерь. С ним ехали казак-уралец Андрей Лысманов, слуга Скобелева Козловский, мещанин Николай Игнатьев и три туркмена. Кроме прекрасных верховых было еще четыре вьючных лошади, на которых перевозили провиант и бурдюки с водой.
Ехали около шести часов и к полудню добрались до колодца Читао, который представлял собой маленький оазис. Около колодца даже местами пробивалась трава.
Отряд расположился на отдых неподалеку от колодца. Некоторые дремали. Но вдруг один из членов отряда вскочил на ноги. Вдали показалось три точки, которые быстро приближались.
– Туркмены!
Тогда туркменские проводники отряда вышли навстречу туркменам. Они переговорили, проводили гостей к дальнему колодцу и те, напившись, мирно поехали дальше. Опасность миновала.
Вскоре отряд Скобелева продолжил свой путь. До ночи проделали еще несколько десятков километров. Переночевав, на рассвете снова тронулись в дорогу. Шли через солончак. Слюна во рту стала солоноватой, губы пересыхали, мучили жажда, томил зной.
Отряд шел по следу крупного отряда туркмен. Встреча с неприятелем была очень вероятной, тем более, что впереди был колодец – Кизил-Чакар, куда стремились оба отряда.
Скобелев приказал вперед выслать разведку. Двое туркмен, выехав в разведку, вскоре вернулись и сообщили, что впереди – целый аул туркмен, уходивших от русских погромов. Но этот аул, пополнив запасы воды, уже ушел от колодцев. Путь до колодцев был свободен.
Но пришла другая беда – надвигалась буря. Скобелев приказал ускорить движение, и отряд достиг колодцев до ее начала.
Около четырех часов ревела песчаная буря. Люди и животные испуганно сбились в одну кучу, всех занесло песком, из-под которого выбирались более часу.
Отряд тронулся в дорогу дальше и к вечеру достиг развалин города Шах-Сенем. Развалины имели грустный и унылый вид, и слабо верилось, что когда-то здесь кипела жизнь. За Шах-Сенем пустыня несколько оживилась. Начали встречаться небольшие рощицы саксаулов. Но воды не было. Лошади так обессилели, что их пришлось вести на поводу. Запасы воды остались минимальные.
7 августа отряд Скобелева вышел к колодцам Нефес-Кули и обнаружил там следы пребывания того же туркменского аула, с которым едва не столкнулись у колодца Кизил-Чохар. Но имущество, оставленное туркменами, говорило о том, что аул вернется обратно к этому колодцу.
Скобелев, не дожидаясь этого и отряд которого по пути к тому времени уже выполнил разведывательную задачу, решил возвращаться обратно в Хиву.
Всего эта разведывательная экспедиция продолжалась семь дней. За это время по безжизненной пустыне было пройдено более 600 верст. По пути следования Скобелев составил карту. В результате этой разведки было установлено, что кавказцы повернули назад, не дойдя лишь 15–17 верст до колодцев, по той причине, что там в то время, по сведениям лазутчиков, находился сильный туркменский отряд в 15 000 человек. Доброе имя командира кавказского отряда не пострадало.
Узнав об этой разведке Скобелева, В. В. Верещагин спросил его:
– Неужели вы никого не встретили на пути, кто бы признал в вас русского?
– Конечно, встречался народ, но я всегда высылал вперед моих джигитов; они заводили разговоры о том о сем, главным образом, разумеется, об урусах, рассказывали при нужде и небылицы, чем отвлекали их внимание, а я тем временем проскальзывал вперед…
В частности, на третий день пути, совершив переход в 34 версты и едва напоив лошадей, небольшой отряд заметил приближающуюся к их колодцам партию человек в 30 иомудов.
Туркмены-проводники немедленно уложили Михаила Дмитриевича на землю, накрыли его кошмами, категорически потребовав не подавать никаких признаков жизни, пока иомуды не уедут в степь. 5 часов кряду пролежал Скобелев под кошмами под видом больного лихорадкой караван-баши, поджидая, пока отдохнут и уедут иомуды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
