— Да-а… Один жив — другой пропал… — как бы самому себе заметил Турин.
Нефеденков тяжело вздохнул и провел рукой по глазам. Провел медленно, чтобы хоть какие-нибудь секунды не видели, что в них.
— Что ты? — спросил Турин. — Продолжай, Борис…
— Продолжаю, — уже отчужденно проговорил Нефеденков.
Степанов, молча и с интересом слушавший разговор о неизвестных ему событиях, сейчас готов был вмешаться: замечание Турина, его тон могли показаться Борису оскорбительными: его вроде как в чем-то обвиняют. Неужели Турин не замечает этого?
Нефеденков опять рукой закрыл на миг глаза и сказал:
— Я слышал, что всякого рода бродяг, окруженцев встречают настороженно… Наверное, так и нужно — мало ли… Так вот, Николай был ранен в ногу, я помогал ему тащиться. А потом он сел и сказал, что дальше не пойдет.
Нефеденков сделал паузу, видимо, тяжело было вспоминать, а Турин смотрел на него, и вопрос, с которым он мысленно обращался к Борису, легко было прочесть в его глазах: «Ну, а ты что?»
— Мне пришлось тащить его на себе, Николая… Идти стало труднее… Немцы всполошились: нас быстро догоняли… Меня схватил длинный, косоротый… Я вырвался… Николай не смог…
— Схватили?.. А ты?
— Вырвался. И надо ж?! — Нефеденков будто удивлялся самому себе. — Побежал в сторону лагеря. Потом сообразил: что же я делаю, молодой осел?! Круто изменил курс… Удалось скрыться. Скитался… Стал похож на бродягу. Боялся и своих, и чужих: документов-то нет. Только здесь могут что-то подтвердить…
Перед Туриным и Степановым действительно сидел бродяга. От Нефеденкова даже пахло дымом костров, одежда обтрепана и грязна. И что-то в поведении осталось от человека, привыкшего жить под открытым небом и ожидать беды. Нефеденков часто, словно к чему-то прислушиваясь, осторожно поводил головой, и тогда казалось, что он поймал нужные ему сигналы и следит за ними, боясь упустить.
— Миша мне верит, а ты, Иван, человек ответственный, в чем-то, видно, сомневаешься… — печально подвел итог Нефеденков.
— Верю, верю, Борис, — поспешил откликнуться Турин.
— Хорошо бы… — сказал Нефеденков. — Легче было бы жить…
Турин встал и, подойдя к Нефеденкову, похлопал его по плечу. Он знал, что Нефеденков сам считал себя в чем-то виноватым. Виноватым, быть может, но совсем не в том, в чем винил его он, Турин. Почему так долго колесил, бродил, избегая своих. Неужели они не разобрались бы? Так думал Ваня Турин сейчас и решил, что во время разговора он переусердствовал, вот и похлопал Бориса по плечу, выказывая приязнь и участие.
Борис даже как-то выпрямился от этой, как ему показалось, дружеской поддержки.
— Я тут одного фрукта видел, — сказал он, ни к кому не обращаясь, нарочито равнодушно.
— Какого фрукта?
— На станции груз получал, для райторга, сказал… В шинели, невысокий такой, смуглый. Вроде как заикается…
— А-а… — догадался Турин. — Дубленко, Виктор Афанасьевич.
— Дубленко… — повторил Нефеденков. — Фамилия-то у него подлинная, только сам он не тот, за кого себя выдает. — Он сидел на стуле сгорбившись, скрестив на груди руки. То ли мерз, то ли было ему неуютно.
— Тогда кто же он? — поинтересовался Степанов.
— Когда он появился в городе? — не ответив, спросил Нефеденков.
— С неделю, не больше, — припомнил Турин. Он подошел к печке, остановился и ждал продолжения. Нет, он не хотел выспрашивать или торопить Нефеденкова. К подобным заявлениям надо относиться настороженно.
— Если с неделю, то он и есть.
— Кто? — снова спросил Степанов.
— Это длинный разговор… — Нефеденков был в затруднении: рассказать коротко — ничего не поймут, да и события покажутся маловероятными; рассказывать подробно — неизбежно придется коснуться и своих злоключений, а этого ему совсем не хотелось.
— Уж если начал, продолжай, — сказал Степанов.
Нефеденков взглянул на Турина. Лицо Вани было непроницаемо.
«Отстранился. И как это ловко он умеет!» — подумал Нефеденков.
— Боюсь, что Ваня мне не поверит…
— Почему же не поверю? — возразил Турин. — Ты пойми, — доверительно добавил он, — просто Ване легче жить, чем Ване — секретарю райкома комсомола.
Простодушное признание это дошло и до Нефеденкова и до Степанова: нельзя же забывать, в самом деле, что товарищ их давно уже перестал быть просто Ваней.
— Ты рассказывай, Борис, — подбодрил Турин, — рассказывай не спеша и без оглядки на кого-либо… Ешь и рассказывай…
Борис ел жадно, забыв, чего от него ждут. Сидеть за чистым столом, в теплом помещении, есть вкусную пищу, в кругу своих! Когда это было вот так?
— Лепешки у тебя!.. — похвалил он. — Во рту тают… Неужели такие в городе пекут?
— Лепешки — оброк, Иван привозит их из деревень, — пошутил Степанов.
— Чай настоящий! — Нефеденков охватил стакан обеими руками, склонился над напитком и вдыхал полузабытый аромат. — И сахар! Живете, как в раю.
Смакуя хрустящий, пахнущий укропом и чесноком огурец, Борис сказал:
— Забыть бы все к черту: фрицев, предателей, трусов… Только ведь не забудешь. Так вот, слушайте! — Он отставил пустой стакан. — Представьте себе, приходит, к примеру, в дом к рабочему парень и говорит, что он хорошо знает хозяина, всю его семью, верит в них и что группа «Мститель» считает их своими. Нужна помощь: деньги, медикаменты, какие-либо вещи из тех, что сейчас имеют цену… Что-нибудь да находилось для святого дела… А парень — в другой дом, в третий… Второй парень, с тем же делом, — по пригородам, еще один — по деревням… Кто мог отказать им? Отдавали последнее, необходимое, лишь бы хоть немного приблизить победу. Группа местных подпольщиков — а дело было в Нижнем Осколе — насторожилась: что это за «Мститель»? В городе возникла еще одна организация? Кто руководит? Какие у нее планы? Стали искать связь и выяснили, что группа, пожалуй, как некое единое целое существует, однако к борьбе с фашизмом никакого отношения не имеет: мародеры! Дошли до того, что в одном селе увели свинью и забрали с десяток кур: мол, партизанам. Что делать? Подпольная группа только-только становилась на ноги, правда, немцам уже успела насолить… Не ходить же по домам и объяснять, что настоящие подпольщики они, а не те. Выпустить листовку с обращением к населению быть менее легковерными? Но не приведет ли это к тому, что перестанут верить и подпольщикам подлинным? Все предложения отметались. Командир предложил спекулянтов на святом деле уничтожить. Именем Родины. Но половина группы такое решение сочла незаконным: судить — да, но сразу казнить?.. Меж тем вражеская пропаганда начала свое дело: партизаны и подпольщики — это грабители, от которых страдает население, все еще верящее, будто возможна какая-либо борьба с «новым порядком». Каратели не заставили себя ждать: обыски, облавы, расстрелы участились…
— Немцы и без того не стеснялись, — обронил Турин.
Степанову показалось, что Ваня в чем-то сомневается. Впрочем, Турин тотчас же одернул себя:
— Извини, что перебил… Продолжай, пожалуйста…
Но Борис уловил недоверие Турина.
— Я, братцы, рассказываю так, как было…
— Продолжай, Борис, продолжай! — повторил Турин.
— Ну так вот… Положение создалось небывало критическое. Пришлось пойти на такой шаг… Самый старший из группы выследил одного из мародеров и передал ему ультиматум: прекратить грабеж населения, иначе все они будут уничтожены.
— Прекратили? — не выдержал Турин.
— Прекратили… Однако и подполье немцами было вскоре разгромлено. В живых осталось двое: один в городе укрылся, другой, Котов, сумел уйти… Он-то мне и повстречался на пути… Так вот, когда пришли наши, их встретили мародеры, выдали себя за подпольщиков, а подлинных подпольщиков объявили грабителями. Даже документы какие-то предъявили… Короче говоря, все поставили с ног на голову… Тот, что остался в городе, пытался восстановить истину, но был еще больше оклеветан: он один, а тех — пятеро… С Котовым мы трое суток шли вместе: он пробирался в область, чтобы рассказать о случившемся, я брел, еще не зная, что мне делать… Ни у него документов, ни у меня…. Шли ночами… У одной из станций встретили вот этого Дубленко. Дал нам из своей кружки воды попить — «добрый человек»!.. Он успел вскочить на подножку поезда, мы замешкались… Тут-то Котов мне все и рассказал. Дубленко — он, правда, не самый активный из мародеров, — выходит, подался вон из города, заручившись, ясное дело, соответствующей бумагой: что, мол, был участником подпольной группы и прочее… Вот так, братцы… — Нефеденков замолчал.
— Борис, а тебе не приходило в голову, что мародер, может, не Дубленко, а твой, как его там, Котов?.. — спросил Турин.
— Нет, не приходило, — быстро ответил Нефеденков.
— Почему ты так уверен в нем?
— То, что он рассказывал о подполье, может знать только подпольщик.
