– Пожар, что ли? – кутаясь в капот, справилась Авдотья Захаровна.
– Ты, Дуняша, не выходи, тут сиди, – строго проговорил Ковальчук. – Потом скажу. Поняла?
Жена испуганно кивнула и села на постели.
Егор Васильевич вернулся в кухню. Там уже был по-зимнему одетый Венька с заплечным мешком.
– Прощайтесь побыстрей, без шума.
Венька крепко обнял отца и улыбнулся:
– Успокой маму. И не поминайте лихом.
– Уж разберутся, наверное… – опустив голову, пробормотал Егор Васильевич.
Двое чекистов взяли Веньку под руки и повели к выходу.
– Не провожай и не волнуйся, – оглянувшись, крикнул сын. – Я непременно вернусь!
Егор Васильевич хотел было проводить Веньку, но не смог. Его ноги вдруг подкосились, грудь пронзила острая боль, и он повалился на табурет.
Двое чекистов еще оставались в квартире. Они направились в комнату Веньки.
– Куда? – резко выкрикнул Ковальчук. – Мало вам? Куда полезли?
– Произвести обыск, – отозвался один из чекистов. – Свечи в комнате сына есть?
– На столе. Найдешь, – отмахнулся Егор Васильевич.
Он облокотился на стол и тупо уставился в половицу. «Вот она, судьба-то – шмяк по голове кувалдой… Возьмись, удумали, а! Контрреволюционер!.. Нет, надо идти в губисполком, в… Да куда там? Напраслина…Это за выступление на митинге его. Говорила Авдотья: не доведут их сходки до добра!.. А с другой-то стороны, не виноват он. Поприжать хотят, чтоб не ершились. Глядишь, – и выпустят, – голова Ковальчука словно налилась чугуном. – А ну как не выпустят? Бывало же всякое…» Он вспомнил годы гражданской, как ходили ночными рейдами по домам чекисты… Егору Васильевичу стало страшно, сильные жилистые руки мелко затряслись. Старый рабочий зажмурился и до боли в скулах сжал зубы. «И Авдотья еще не знает, – вспомнил он и сосредоточился на этой мысли. – Объяснить бы ей помягче… Хотя куда там! Беда-то какая!» Ковальчук с трудом поднялся и побрел в спальню.
Глава XVII
10 октября, уже ближе к вечеру, Рябинину доставили приказ:
«В связи с нормализацией обстановки в с. Вознесенское и уезде в целом приказываю вам незамедлительно прибыть с отчетом в полномочное представительство ОГПУ.
Командование над гарнизонами, размещенными в населенных пунктах, временно возлагается на комэска тов. Сурмина.
Черногоров».
Андрей сделал последние распоряжения, попрощался с Лапшиновым и, сев на коня, поскакал к станции.
Через три часа он входил в кабинет Черногорова.
– Ну, молодец, – обнимая Рябинина, приговаривал Кирилл Петрович. – Я так рад – нет слов! Снимай шинель, фуражку… – выпуская Андрея из объятий, захлопотал он. – Чай, кофе?.. Да ты, верно, голоден? Зина мигом все организует…
Не успел Андрей и рта открыть, как перед ним появился дымящийся кофейник, бутерброды и холодные котлеты.
– Отчет подождет, – усаживаясь в кресло напротив, шутливо приказал Черногоров. – Кушай, попутно и побеседуем.
Рябинин поглядел на его сияющее радушием лицо и принялся за еду. Кирилл Петрович между тем продолжал:
– После замирения в Вознесенском все донесения из уездов говорят о снижении активности крестьян. Волнение идет на спад.
Андрей сделал глоток кофе и кивнул:
– За последние двое суток удалось избрать представителей девяти сел в уездную комиссию по урегулированию цен; вознесенские депутаты даже успели встретиться со спецуполномоченным из Москвы. Дезертиры возвращены на призывной пункт. Боевое оружие сдано. Контакт с оставленными в селах кавалеристами носит дружеский характер…
– Знаю, знаю, ты об этом уже телеграфировал, – остановил подчиненного Черногоров. – Скажи, зачем ты отослал ко мне Мозалева?
– Начальник местного отделения ГПУ имеет натянутые отношения с крестьянством. Он не разбирается в ситуации. Недипломатичен. Несдержан. Сторонник силовых методов.
– Вона как! – протянул Кирилл Петрович. – Что ж, учту. Полагаешь, в уезде нужен более мягкий человек?
– Несомненно. И лучше – из крестьян. Не время быть излишне категоричными.
– Согласен, – коротко вздохнул Черногоров. – Необходимо выждать.
– Самое главное – крестьяне верят Советской власти. Я двое суток колесил по округе, встречался с людьми, выступал перед сходами и нигде не встречал контрреволюционных настроений. Мы договорились о возвращении в села партийных и советских работников без особых препятствий.
– Будь любезен, прибереги подобные сентенции для рапорта, – устало поморщился Кирилл Петрович. – Там все подробно и опишешь. Чего греха таить, мы оба утомлены этой темой… Наше ведомство благодаря тебе сделало свое дело с честью, обошлось без кровопролития. Пусть теперь товарищи Луцкий с Платоновым разбираются. – Он покосился на напольные часы в углу. – Да и поздновато уже…
Андрей удивленно поднял брови.
– Хочешь спросить, почему я так срочно вызвал тебя? – рассмеялся Черногоров. – Конечно, никакой необходимости в спешке нет. Полагаю, что ценному работнику ОГПУ стоит отдохнуть от напряжения, отоспаться, повидаться с дорогими ему людьми, – Кирилл Петрович подмигнул. – Знаешь, я не слепой и не бессердечный, как некоторые считают. Вижу недовольство Полины по поводу каждой твоей командировки, да и жена намекает… Ну, не тушуйся, дело-то житейское! Не обращай на меня внимания, кушай.
Черногоров пустился пересказывать городские новости. Андрей старался побыстрее покончить с огромным бутербродом и откланяться.
– …Кстати о крестьянах, – вспомнил Кирилл Петрович, – скажи, коли не секрет, как тебе удается с ними ладить? Парень ты городской, от деревни далекий.
Рябинин отставил чашечку:
– Благодарю за угощение, товарищ полпред… А насчет крестьян – никакого секрета нет. Главное – уважение собеседника… Вот, недавно перечитал я «Записки революционера» князя Кропоткина. Он дает неплохой совет: в разговоре с простыми людьми не насыщать свою речь иностранными словами. Нет таких понятий, которые невозможно было бы изложить четко и ясно. Требуется только, чтобы вы сами ясно понимали, о чем говорите, и говорили просто. Главное отличие, отмечает Кропоткин, между образованным и необразованным человеком в том, что второй не может следить за цепью умозаключений. Он улавливает первое, быть может, и второе; но третье уже утомляет его, ежели он еще не видит конечного вывода. Впрочем, такое восприятие частенько встречается и у образованных людей.
– Умный ты мужик, Андрей, – задумчиво протянул Черногоров. – Знал я об этом, – однако ж, посылая в Вознесенское, до конца не верил, что так быстро сумеешь найти общий язык с крестьянами. С твоими способностями можно сделать блестящую карьеру. И я, заметь, очень хочу тебе помочь. Чего бы ты желал? Говори смело!
– Спасибо за лестные слова, – смутился Рябинин.
– Брось краснеть! – задорно рассмеялся Кирилл Петрович. – Полцарства предложить, конечно, не могу, потому как не имею; дочь-красавицу выдать за тебя не в моей власти – она сама это вправе решать (тут вы и без меня сговоритесь); а в остальном – изволь: тебе и карты в руки! Что сердцу ближе? К чему душа лежит?
– Выходит, пользуясь «правом победителя», я могу просить о чем угодно? – весело подхватил Андрей.
– Именно так. Попробуй! Пора тебе кончать со своей скромностью. Иногда стоит идти по жизни напролом, – глаза Черногорова горели.
– Ну, раз вам нравится эта игра… – пожал плечами Рябинин, – хочу просить вернуть меня на «Красный ленинец».
Кирилл Петрович осекся и закусил губу.
– На «Ленинец»? – негромко переспросил он.
– Так точно, – упрямо кивнул Андрей и невинно улыбнулся.
– Вона как! – разочарованно покачал головой Черногоров. – Всего лишь за три с небольшим месяца службы ты обезвредил опасную банду Скокова, ликвидировал без единого выстрела вредный очаг бунта и после этого… – на «Ленинец»?
– Вы же дали мне право выбирать, – усмехнулся Андрей.
– Да-да, разумеется, – пробормотал Кирилл Петрович. – Не отказываюсь… То-то Трофимов обрадуется!
Он поднялся, в глубокой задумчивости прошелся по кабинету и, остановившись перед Рябининым, сказал:
– Решено. Давши слово – держись… Валяй на «Ленинец», – он пристально посмотрел на Андрея. – Только не торопись с переходом. Покуда я еще твой начальник, отправляю тебя в отпуск. На тебе лица нет – совсем вымотался.
– На сколько дней отпуска я могу рассчитывать? – уточнил Андрей.
Черногоров полистал настольный календарь:
– Сегодня пятница… Недельку отдохни, а с двадцатого можешь отправляться на своей любимый завод – как раз понедельник. Погуляй, займись личными делами. Трофимову я сообщу сам.
– Я хотел бы съездить в Ленинград… – негромко сказал Рябинин. – Там у меня родственники.
– Помню, Полина говорила. Воля твоя, поезжай, – пожал плечами Кирилл Петрович.
– Могу я просить еще об одной услуге, – осторожно поинтересовался Андрей.
