и гадать, не нарушив благодать… – сказал еле слышно бард и менестрель. – В такой день, действительно не хочется нарушать благодать дня Николы Зимнего, идиллию открытия Никольского собора, первой службы в нем, первого дня работы первого настоятеля отца Василия, как-то радостно на душе… И тревожно – воры, интрига, Эдуард, будь он не ладен… Вот Александр призвал меня искать ключ Соляного Амбара – физического, снесенного несколько десятилетий назад и романа «Соляной амбар» нашего земляка… Призвал перечитывать роман… Я и перечитываю внимательнейшим образом и роман, и автобиографические заметки… Есть любопытные пересечения заметок с текстом романа с совпадениями героев романа и можайских персонажей, где-то в начале века, недалеко от 1905 года… И еще пересечения реальности и фантасмагории: символический ключ от Никольского собора передан из рук Александра в руки настоятеля – золото или имитация золота? Ключ или символ?.. И ключ от снесенного Соляного Амбара и ключ от опубликованного последнего романа Пильняка перед его арестом и расстрелом…
Они бродили по заснеженным тропкам Николки и слушали размышления Вячеслава, цитировавшего на память зимний отрывок Пильняка о своей первой влюбленности Бори Вогау:
«Влюбился впервые в дочь аптекаря Маргариту Шиллер… Моя влюблённость выражалась в том, что я, как черт, носился по катку и без слов вырывал у нее коньки, и надевал ей их… И страдал тогда двумя неприятными в общежитии вещами – страшным вральством. Врал, что в подвале у нас живут фальшивомонетчики, а на улице на меня напал волк, когда я ходил к друзьям… Книги – это одно прекрасное от моего детства, и другое – улица, Васьки, Мишки, соседи, огороды и сады…»
А потом они пошли пить чай с сушками к Вячеславу, который, не никуда не торопясь, зачитал задевшие, взволновавшие его чем-то места из «Соляного амбара» о гимназистах, окончивших только что гимназию:
«Леопольд Шмуцокс:
– …Помнишь, мы хотели ограбить человека и наткнулись на конторщика с отцовской фабрики?.. – я хочу сказать, Кошкин, что вместе с нами позаботившись об отказе от совести, при помощи отца с четырнадцати лет ты имеешь любовниц только для здоровья, а для души… Сколько гимназисток плакало о тебя? – и не от тебя ли бросилась под поезд Анна Гордеева?..
– Ну, а ты? – спросил Иван Кошкин и очень ясно улыбнулся. – Я же сказал, что мне ничто не страшно…
Леопольд не ответил.
– Неужели тебе не страшно?.. – Шепотом спросил Леопольд. – Ну, вот, сегодня в одиннадцать часов семнадцать минут, – я нарочно посмотрел на часы, – началась наша самостоятельная жизнь, – ты ее видишь?
– Нет, – ответил Иван, – или – по совести, очень хорошо вижу, – инженер, миллионщик, бабник, сукин сын и – полированные ногти… и – чтобы шелковое белье… Ну, а ты?
– Я уже ответил.
– Я не об этом… Ты говорил обо мне и Гордеевой, – а ты-то сам?.. Мать едет с тобою в Германию?
– Да.
– Что у тебя с твоей матерью? Ты не бойся. Со мной не страшно. Я не Андрей Криворотов. А в наших местах нет ничего тайного, что не стало б явным… Говори о матери.
Туман от реки застилал луга. Запахло сосною, и чуть зашумели вершины сосен. Леопольд молчал.
– Не хочешь говорить?
– Не могу. Потому-то мне и страшно.
– Так!.. – сказал Иван, – не поэтому-то, может быть, страшно и мне, я все знаю. Говори. Помнишь, тогда на масленице, тогда Андрей хотел застрелиться… Это было связано с тобой, я знаю.
– Не надо об этом… я не могу. Поверь мне во всяком случае, что я ненавижу отца – и еще больше, неизмеримо больше ненавижу мать… Поэтому-то мне и страшно!
Замолчали.
– Тогда ясно, – иронически сказал Иван, – теперь уже не мать твоя любовница, а ты – любовник матери, не она тебя устраивает, а ты ее устраиваешь, – или как там? – ну ей так удобно и нравится…
– Как можешь ты так говорить? – воскликнул Леопольд.
– А чего ж особенного церемониться? Мне же не страшно даже правду говорить, вот и все…»
Вячеслав сделал знак рукой, призывая к вниманию коллег по фонду и знаковому чаепитию:
– Я пропускаю несколько страниц и читаю роман с места, где бонвиван Иван Кошкин постучал воровски в окно Анне Колосовой, чтобы подвести к знаковому месту убийства Анной и Андреем провокатора – перед прятаньем в соляном амбаре революционной типографии.
«– Кто там?
– Я, Иван Кошкин. Анна, прошу вас, выйдите в сад.
– Зачем?
– Прошу вас, пожалуйста, это очень важно…
Анна сошла на нижнюю ступень террасы походкою, точно она боялась замарать ноги и замараться даже о воздух. Была она в белом платье, высокая и сильная.
– Что вы хотите от меня?
– Простите, Анна, мне очень неудобно…
– Что вы хотите от меня? – повторила Анна.
– Анна, сегодня мы все, и вы, и я окончили гимназию, – впереди новое. Естественно – подсчитываешь старое… Я хочу знать об Анне Гордеевой…
– Вы же все знаете лучше меня, Иван.
– Я хочу знать о ее смерти…
– И это вы знаете. Вы сошлись с Аней и вы бросили ее, считая, что вы Ницше или – кто там еще?.. А Аня забеременела от вас.
– Но почему же она не сказала мне об этом?
– Потому что она считала вас негодяем.
– И она… она, действительно, была беременна?
– Да, вы знали, – почему же вы не сказали мне об этом?
– Потому что я тоже вас считаю негодяем. Я не думала только, что Аня бросится под поезд.
– Извините, Анна! – Иван улыбнулся всегдашнею своею ясною улыбкой. – Я же, оказывается, стало быть убийца… Вы это сейчас сказали мне, и, должно быть, с ваших слов об этом начинают говорить в городе, хотя Аня умерла год назад и о ней давно забыли…
– Да, убийца. И дважды, потому что кроме Ани, вы убили еще ребенка, вашего ребенка. Прощайте!..
– Нет, подождите, Анна, – Иван сказал ласковым приказом и едва уловимою угрозой. – Мне не надо доказывать вам, что я ничем не виноват, ибо я был свободен в моих чувствах, или мы оба виноваты в одинаковой мере, вы и я, тем, что вы не предупредили случайности, – и вы даже больше меня, так как вы знали о том, что мне неизвестно… Почему же пошли слухи, что Аня умерла из-за меня, когда об этом никто, кроме вас, не знал, даже я…
– Вы мне грозите, Кошкин? Чего вы от меня хотите?
– Я хочу, чтобы не было сплетни, опасной для нас обоих.
Анна сошла со ступеньки террасы, пошла на Ивана так, что тот попятился. Анна презренно глянула в глаза Ивана, Иван заерзал глазами.
– Вы мне грозите? Вы хотите,
