Я никак не ожидала увидеть на празднике Джозефа Карр-Брауна. Он появился после ужина, в сопровождении Шэдоу, и принес бутылку вина из гибискуса, которую вручил сыну Долли, дружески похлопав его по плечу. Я услышала, как он сказал:
— Надо же обмыть новорожденного. — И потом со словами: — А это вам от миссис Карр-Браун, — передал еще какой-то пакет, в котором, как я узнала позже, было платьице для крестин.
От тети Сулы я узнала, что Джозеф Карр-Браун дал Долли взаймы небольшую сумму, чтобы ее сын смог поехать учиться в Сан-Фернандо[28].
— Благодаря этому мальчик смог стать инженером, сказала тетя. — Мистер Карр-Браун очень помогает людям. Сердце у него огромное и щедрое, как наш Тринидад.
Когда я собралась уезжать, тетя Сула попросила меня достать с верхней полки кухонного шкафа жестянку из-под молока. Она велела мне взять оттуда немного денег.
— Чтобы ты наверняка приехала еще раз, — сказала она.
На обратном пути Соломон поинтересовался, не везу ли я каких-нибудь гостинцев, и я уже собиралась показать ему роскошные авокадо, упакованные в коричневую бумагу, которые дала мне тетя Сула, когда вдруг, сразу за поворотом на Санта-Круз, мы на что-то наехали. Я никогда не слышала такого звука. Это было как бух-бух-бух.
— Черт, — выругался Соломон и остановился у обочины.
Выскочив из машины, мы бросились назад, к тому месту, где на дороге корчилась в луже крови собака. Это была сука, причем кормящая — темные соски набухли и отвисли.
Вокруг никого не было. Но неподалеку виднелись дома, и я подумала, что собака может принадлежать кому-нибудь из их обитателей. Где-то должны быть ее щенки.
— Быстро в машину, — распорядился Соломон.
— Что?
— Быстро в машину, я сказал.
Это прозвучало, как приказ, и я послушалась, думая, что он собирается подъехать к собаке и положить ее и кузов. Но как только мы забрались и грузовик, он завел мотор и, не глядя, сдал назад. Не успела и спросить, в чем дело, как почувствовала толчок — сначала один, потом второй, когда он переключил передачу и мы еще раз переехали мягкое тело.
— Соломон! — в ужасе закричала я, закрыв лицо руками.
Несколько минут он молча вел машину, не снимая ногу с педали. Только когда мы доехали до поворота, он сказал:
— Не понимаю, чего ты так раскипятилась. Собака все равно бы сдохла. Так лучше уж поскорее отмучиться.
18
В то утро Элен Родригес была в прекрасном настроении. Она собиралась отвезти Джо и Консуэлу на день рождения к знакомым, жившим в Каскаде. Я слышала, как она говорила Джо, что потом они вернутся домой, переоденутся и поедут на Макерипе-Бич, пляж на другом конце города, возле американской военной базы.
— Мы можем устроить там пикник, — сказала она, вместе с детьми зайдя в кухню.
Джо был очень доволен.
— А папа с нами поедет?
— Ну, конечно.
— А Селия?
— Мне кажется, у Селии и без того много работы по дому, — сказала Элен Родригес и оглянулась: — Селия, скажешь моему мужу, чтобы он был готов к трем часам?
Было только одиннадцать утра.
Я проводила их до машины. Высунувшись в окно, миссис Родригес попросила, чтобы я приготовила чай.
— Только несколько бутербродов с ветчиной и свежий сок. Думаю, этого должно хватить. — Она улыбнулась с самым доброжелательным видом.
Закрывая ворота, я услышала, как доктор Эммануэль Родригес кричит: «Сееелиаа! Сееелиаа!» Я полетела на второй этаж, уверенная, что что-то случилось.
— Я здесь! — сказал он. — В спальне.
Он стоял в дверях ванной комнаты, совершенно голый и мокрый после душа. Мне еще никогда не приходилось видеть его полностью обнаженным. Я видела его в купальных трусах, видела отдельные части тела, но ни разу так, как сейчас — с головы до пят. Волосы на его теле были очень темными, и не было, казалось, ни одного участка на его коже, где бы они не росли. Пенис — длинный, мягкий, свободно повисший. Заметив мой взгляд, доктор Родригес улыбнулся:
— Фу, как неприлично разглядывать голого мужчину! — Он взял полотенце, обернул вокруг талии и велел мне тоже раздеться. — Нам повезло — все утро дом в нашем полном распоряжении! Она вернется не раньше чем часа через три.
Я оглянулась. На стуле висела юбка, какие-то вещи были разбросаны по столу; тальк просыпался на пол, и я увидела, что успела наступить в него и наследить. Я быстренько сбегала за тряпкой. Когда я вернулась, доктор Родригес уже лежал, растянувшись, под москитной сеткой.
— В это время года столько комаров. Смотри, не напусти их внутрь. — И добавил: — А ты знаешь, что кусаются только самки? Разве это не типично?
Было очень странно раздеваться в комнате, которую доктор Эммануэль Родригес делил со своей женой. Наверно, я выглядела неуверенно, но он продолжал болтать как ни в чем ни бывало, как будто это я была его женой.
— Когда я был ребенком, мать оставила меня в коляске под москитной сеткой и ушла играть в теннис. Она не знала, что несколько тварей уже прятались под балдахином. Когда она вернулась, я был весь искусан и орал как резаный. Комары славно мной полакомились.
Я смотрела на него, не понимая, что мне делать дальше.
— Иди сюда. — Он похлопал по постели рядом с собой. Забравшись под сетку, я растянулась на прохладной простыне. Он оперся на локоть и посмотрел на меня.
— Я как-то странно себя чувствую.
— Не думай об этом. Представь, что мы в гостинице.
— Я никогда не бывала в гостинице, там бы я тоже чувствовала себя чужой.
— Тогда я как-нибудь повезу тебя в гостиницу, и больше ты не будешь чувствовать себя чужой.
Он слегка укусил меня за шею. Совсем не больно. Доктор Эммануэль Родригес никогда не бывал груб. Потом он прижался губами к моей груди. Он очень любил это делать. Затем он спустился ниже, к животу, и на минуту замер, вдыхая запах моей кожи. Взяв подушку в вышитой наволочке, он подсунул ее мне под бедра, чтобы приподнять их повыше. Раньше он никогда так не делал. Потом он спустился еще ниже, так что его голова оказалась у меня между ног и мне были видны только его густые темные волосы. Очень нежно он приподнял и широко развел мои ноги. У меня появилось ощущение, будто меня выставили напоказ перед целым светом. Я хотела, чтобы он остановился. Но он оставался там. Он оставался там, держа меня за ноги и вылизывая жадно, как изголодавшаяся собака. И вскоре мне уже не хотелось, чтобы он останавливался. Никогда еще мне не было так хорошо. Потом он перевернул меня, приподнял за талию, и я оперлась на руки. Сквозь белую москитную сетку я смотрела на фотографию Элен Родригес. Он снизу вверх вошел в меня и начал двигаться короткими толчками. Мне казалось, что я вот-вот взорвусь.
— Иди сюда. — Он сорвал у меня с головы ленту и запустил руки в рассыпавшиеся длинные волосы. — Как будто львиная грива.
Потом он опрокинулся на спину и привлек меня к себе. Он любил, когда я была сверху, потому что, как он говорил, «ты выглядишь такой серьезной». Я же при этом всегда чувствовала себя скованно: у меня было ощущение, будто меня разглядывают, как под микроскопом. Ему нравилась эта поза; когда я немного наклонялась вперед, он мог держать мои груди. Он говорил: «Если бы ты только могла видеть то, что вижу я». Я получала больше удовольствия, если не стояла на коленях, а сидела над ним на корточках. Почему-то у меня при этом совсем не уставали ноги. «Что значит молодость», — говорил он.
Когда все закончилось, я легла рядом с ним. Положив голову ему на грудь, я думала о том, какие мягкие у него волосы и как бы я хотела вот так лежать рядом с ним как можно дольше. Переполненная теплом и любовью, я размышляла о том, как сильно люблю доктора Родригеса, когда с улицы донесся характерный звук подъезжающего «хиллмана». Хлопнула дверца машины, знакомо заскрипели ворота.
— Неужели это Элен? Не может быть, они же совсем недавно уехали.
Выскочив из спальни, я перебежала в детскую ванную и заперлась там. Впопыхах натягивая платье, я слышала, как машина въезжает в гараж. Встав на край ванны, я выглянула в окно. Джо закрывал ворота. Еще раз хлопнула дверца машины.
Миссис Родригес, белая как полотно, стояла посреди холла. Доктор Эммануэль Родригес заботливо обнимал ее за узкие плечи. Он помог ей сесть в кресло. Консуэла еще в машине, сказал он, вместе с Джо. Я побежала в гараж; Консуэла как раз начала плакать.
— У мамы мигрень, — ровным голосом произнес Джо. — Но мы все равно поедем на пляж? — Затем он посмотрел на меня и состроил гримасу: — Что это ты сделала со своими волосами?
Теперь Элен Родригес сидела уже за столом и пила воду.
— Селия, не могла бы ты закрыть жалюзи в нашей комнате, — попросил доктор Эммануэль Родригес, многозначительно посмотрев на меня.
Держа на руках Консуэлу, я побежала наверх. Она никак не могла успокоиться, по маленькому покрасневшему личику текли слезы. Я опустила ее в кроватку.
