— У мамы мигрень, — ровным голосом произнес Джо. — Но мы все равно поедем на пляж? — Затем он посмотрел на меня и состроил гримасу: — Что это ты сделала со своими волосами?
Теперь Элен Родригес сидела уже за столом и пила воду.
— Селия, не могла бы ты закрыть жалюзи в нашей комнате, — попросил доктор Эммануэль Родригес, многозначительно посмотрев на меня.
Держа на руках Консуэлу, я побежала наверх. Она никак не могла успокоиться, по маленькому покрасневшему личику текли слезы. Я опустила ее в кроватку.
— Тихо, — сказала я, — я сейчас вернусь.
В спальне я закрыла жалюзи и включила вентилятор. Наспех расправив простыни, я поискала на полу свою ленту для волос, но не нашла. Я подумала о том, не поменять ли постельное белье, но решила, что тогда она наверняка догадается.
Из коридора я услышала, как доктор Эммануэль Родригес говорит:
— В доме должно быть тихо. Голоса, музыка, любой шум — все это очень болезненно действует на маму. Ты понял меня, Джо?
Джо выглядел так, будто готов был расплакаться.
— Все готово, Селия?
— Да, сэр.
Доктор Эммануэль Родригес вместе с женой удалились в спальню, закрыв за собой дверь. Почти сразу они начали о чем-то спорить, она заговорила высоким напряженным голосом. И прежде чем мне удалось увести Джо — я тянула его за руку, я уговаривала его, пожалуйста, пойдем посмотрим, как твоя сестра, она там плачет одна — мы услышали отчаянные, горькие всхлипывания его матери.
Через некоторое время она вызвала меня звонком. В комнате было темно как в могиле, Элен Родригес, свернувшись калачиком, прятала голову под подушкой. Я подумала: интересно, как она дышит? И сохранился ли на простынях мой запах? Почувствовала она его или нет? Она не сразу заметила мое присутствие; мне пришлось дотронуться до ее руки, похожей на тонкую белую палочку. Миссис Родригес отодвинула подушку и открыла глаза — сузившиеся и полные боли. Она заговорила тихо, едва слышно: поеду ли я на пляж вместе с доктором Родригесом и детьми? Она так давно обещала свозить их искупаться.
— Джо так ждал этой поездки. Я знаю, ты тоже любишь море. — И еще настойчивее: — Ты же любишь море?
Я ответила:
— Да, конечно. Может быть, вам что-нибудь принести?
— Нет, — сказала она. — Лучше поезжайте поскорее. Я хочу, чтобы вы все уехали.
На Макерипе-Бич море было спокойным и зеленым. Я устроила Консуэлу на полотенце под тенистым деревом. Перед этим я поднесла ее к берегу, окунула ей ножки, немного побрызгала на нее водичкой. Сначала она пищала, но потом ей это понравилось. Надышавшись морским воздухом, она вскоре уснула.
Джо вместе с отцом старательно рыли яму, достаточную, чтобы туда поместился взрослый человек. Когда доктор Эммануэль Родригес забрался в нее, Джо стал его закапывать: вначале просто посыпал сверху, потом начал зачерпывать песок ладошками. Окончательно придя в восторг, он стал загребать песок ногами и сталкивать в яму. Доктор Эммануэль Родригес закричал: «Только не в глаза, Джо, только не в глаза!» В конце концов он закопал отца по шею, из земли торчала только голова доктора. Джо соорудил вокруг нее аккуратный холмик, похожий на могильный, слегка его утрамбовал и, радостно смеясь, побежал к воде. Его отец чуть-чуть подождал, затем издал грозный рык, одним движением высвободился из плена и бросился в погоню.
Я последовала за ними. Зайдя в воду по пояс, я окунулась с головой. Доплыв до того места, где начинались скалы, я оглянулась на берег. Пляж был не очень большой, но и не маленький. Слева от нас какая-то семья расположилась на пикник; все они то и дело оглядывались по сторонам. Я была уверена, что они за нами наблюдают. Наши торопливые сборы привели к тому, что мы так и не взяли никакой еды. После того как Элен Родригес попросила меня поехать на пляж с ее мужем и детьми, мне хотелось одного — как можно скорее удрать из дома, пока я не выкинула какую-нибудь «детскую штучку» (по выражению доктора Родригеса), например, не рассказала миссис Родригес, чем я занималась, точнее, чем мы с ее мужем занимались последние несколько месяцев. Поэтому только сейчас я вспомнила, что должна была приготовить бутерброды с ветчиной. И свежий сок. Стоило мне об этом подумать, как рядом со мной вынырнул Джо. Я спросила: «Джо, ты хочешь есть?» — но он уже опять скрылся под водой. Я смотрела, как его силуэт быстро движется по направлению к скалам.
Ко мне подплыл доктор Эммануэль Родригес и лег на спину.
— Нам нужно быть поосторожнее, — сказала я. — Сегодня нас едва не застукали.
Глядя в небо, он ответил «да» и тут же повернулся и поплыл в сторону, как будто мы были незнакомы. Я наполовину окунула голову в воду: море разделило мир на две части. Это выглядело странным. Как моя жизнь.
Элен Родригес провела в постели целую неделю. По ее требованию, доктор Эммануэль Родригес, чтобы не беспокоить ее, спал в смежной комнате. Он был озабочен: его жена не страдала мигренями, уже очень давно не случалось ничего подобного. Она не спускалась вниз и вообще не выходила из своей комнаты. Если ей что-нибудь было нужно, она звонила. Я приносила ей чай и сок, но она только пила воду и, как птичка, отщипывала маленькие кусочки сухого печенья. Согласно ее пожеланию, я не пускала к ней детей. Почему-то она не хотела их видеть. Не знаю, может быть, виновато мое воображение, но когда она смотрела на меня, то казалось, что меня она тоже не хочет видеть.
19
Мы с Вильямом вышли на Мэри-стрит. Как подобает джентльмену, он держался внешней стороны. Мы шли не очень медленно, потому что надо было прийти пораньше, чтобы занять хорошие места. В то же время, сказал Вильям, торопиться тоже нет смысла. Вечер был прохладным, по бледно-голубому небу плавали желтые хлопья облаков. В вечернем свете газоны казались темно-зелеными; все бордюры и живые изгороди были аккуратно подстрижены, как было принято в ухоженных виллах квартала Сент-Клер, где ничто и никогда не могло расти как попало. В парке молодая парочка сидела на качелях, держась за руки. Интересно, подумала я, какими они видят нас. Меня, в ситцевом платье с узором, которое мне подарила Элен Родригес («мне оно уже велико, а тебе нужно что-нибудь симпатичное»), и в кожаных босоножках без каблуков, и Вильяма в лимонно-зеленой рубашке, которую я раньше не видела, темных брюках и сандалиях. От него пахло одеколоном с ароматом лайма.
Вильям был очень тихим, вероятно, стеснялся. В конце концов, это было наше первое свидание. Марва сказала, что он уже две недели был сам не свой от ожидания.
— Он только что не прыгал от восторга, как щенок, — сказала она мне утром, — никогда не видела его таким веселым. Вильям же всегда такой спокойный, обстоятельный.
Она была права, он действительно был оживленнее, чем обычно. Хотя, если бы Марва не упомянула об этом, я бы и не заметила. Все эти дни моя голова была занята другим.
Я спросила:
— Как поживает твоя мама?
— Она говорит, тебе давно пора прийти в гости. Я сказал, что ты очень занята.
— Просто я ждала приглашения.
— Ты что, пришла бы к нам в Лавентиль?
— Конечно. Только сейчас трудно вырваться. Миссис Родригес не хочет оставаться одна с детьми. Она с ними не справляется. Ты ведь знаешь, какая она.
— Соломон говорит, что ты из тех девушек, которые получают то, чего им хочется, и исчезают. Но мать говорит, что это потому, что он сам такой. Всегда ищет, где бы чем поживиться.
— Пусть Соломон говорит, что хочет. Мне нравится твоя мама. Она была ко мне добра. Как и ты. — Я улыбнулась, и у Вильяма засветилось лицо.
Мы выбрали места на балконе, хотя обычно Вильям сидел внизу. Сиденья были удобными, мы оказались в середине ряда, прямо напротив широкого экрана, по обе стороны которого висели занавеси. Какие-то люди, сидевшие позади нас у самого кинопроектора, вели себя очень шумно. Вильям сказал, что они ходят сюда не для того, чтобы смотреть фильмы.
В первые минуты, когда лампы начали плавно гаснуть, я ощутила смутное беспокойство и даже подумала: боже мой, зачем я сижу здесь, в кинотеатре «Делюкс», я хочу, чтобы это поскорей закончилось, и я могла пойти домой, к доктору Эммануэлю Родригесу. Но потом на экране появилось огромное яркое изображение — величественный белый дом, изумрудно-зеленые поля, ухоженные галопирующие лошади, девушки в роскошных кружевных платьях, заиграл оркестр — и я забыла обо всем на свете. Что-то во мне перевернулось, и я оказалась там — в самом сердце Юга Соединенных Штатов.
Фильм был таким длинным, что когда в перерыве включили свет, я решила, что это уже конец, и встала. Вильям встревоженно посмотрел на меня:
— Тебе не нравится фильм?
Потом мы оба поняли, в чем дело, и рассмеялись — сначала я, а потом и он.
— Ему давным-давно следовало ее бросить, — сказала я, когда мы шли домой по улицам Саванны. Под деревьями горели цветные фонарики, по аллеям гуляли люди. На углу стояла компания моряков. Они уставились на меня, и я поняла, что нравлюсь им. Впервые за очень долгое время я чувствовала себя свободно и непринужденно.
