на поверхность. Некоторое время он приходил в себя, дышал и гладил ее. Гладил и дышал. Вспомнил вдруг засевшие в мозгу слова и спросил, притормаживая бег ладони:
– О чем мечтала твоя душа, Машка? О принце, наверное? На белом мустанге?
– Всю жизнь хотела встретить Новый год под пальмами на берегу океана. – Иван не видел, но по голосу догадался, что она улыбается. – Терпеть не могу холод, а у нас зима по полгода. Сплошные сумерки. Идешь на работу – еще темно, идешь с работы – уже темно. Такая тоска. И холодно, холодно все время. А я же… теплолюбивая, как кактус, не могу без солнца.
– В чем же дело? – искренне удивился Иван Сергеевич и даже сел. – Ну, поехала бы… во Вьетнам, что ли.
– Ты зарплату библиотекаря хорошо себе представляешь, господин адвокат? Мечтала я, Ваня, о маленьком домике на берегу теплого моря и о вечном лете. Такая смешная была, вспомнить стыдно… А у меня дочка на руках, и помогать некому. Мне ее и пристроить-то было некуда, да и не оставила бы я ее. – Маша вздохнула. – А на пенсии уж точно было не до Бали и Мальдив. А мустанг – это дикий конь или марка машины?
– По желанию, – серьезно ответил Иван и решился мгновенно. Наклонился к ней ближе, чтобы видеть лицо. – Как насчет Нового года под пальмами? Мы как раз успеем. Поедешь к теплому морю? Домик выберем вместе. Большой не обещаю, но…
– Да ну тебя, дурацкие шутки… – обиделась Маша и пихнула его в грудь весьма ощутимо. Помолчала, внимательно вглядываясь в его глаза. Спросила шепотом, недоверчиво: – Или… ты не шутишь?
Иван молчал. Ждал. Мозг бешено просчитывал варианты. Он хочет? Да! Он сможет? Вполне.
– Но как же… – спросила растеряно и жалобно. – Как это возможно? Бросить все? Совсем уехать? Но тут же…
– Что у тебя тут, Машка? Дочка во Франции, помнишь? Ты на пенсии. Ничто тебя не держит, кроме привычек и страха. Ты ведь свободна, Маш. Не трусь, я буду рядом.
– Да что мы там будем делать? В чужой стране? Ты какую-то ерунду придумал… – Она не сдавалась, но голос ее дрожал.
– Лично я планирую искать сокровища. У меня даже карта есть, – солидно ответил Иван Сергеевич. – Но если серьезно… Да хоть экскурсии водить для туристов. У тебя три языка, Машка! Я тоже еще что-то помню на двух, кроме родного. Доперестроечное высшее образование – это не кот накакал, как теперь говорят. Неужто мы не справимся? Или… что бы ты хотела делать? Лилии выращивать на продажу, видимо, не стоит.
– Книжку хотела написать, детскую, добрую, про приключения, чтобы было смешно и интересно, – тихо призналась Маша. – Когда в библиотеке работала, к нам приходили детишки. Стоит такой, смотрит снизу вверх и говорит: «Тетенька, а что еще интересненького есть почитать?» Вдруг у меня получилось бы?
Вместо ответа Иван поцеловал ее в висок. Потом в ухо. Потом в уголок губ.
– Погоди! – Маша легонько отпихнула его. – Если ты мог себе позволить… Мог уехать… Почему только сейчас?
– Куда бы мы ни подались, мы везем с собой себя. Дело не в декорациях, дело в компании. – Иван вздохнул. – Твоя компания мне нравится. С тобой я готов рискнуть. Почему-то я уверен, что мы сможем. Кстати, если замучает ностальгия, можно совместить теплое море и новогоднюю елку. Я знаю, где живут пальмовые елочки.
– Какие елочки?! – захохотала Маша, хватая его за шею и опрокидывая на себя.
– На пальму надевают пластиковые кольца, в них вставляют искусственные еловые лапы. Гирлянды, шарики, все дела. Дед Мороз в красной шубе на потное тело, на ногах – шлепанцы-вьетнамки. Народ радуется. Самые любопытные и трезвые поднимают головы, а там – высоко-высоко – пальмовые листья на ветру шуршат. – Иван Сергеевич почувствовал, что теряет мысль и начинает проглатывать слова. Руки помимо его воли жили отдельной насыщенной жизнью.
– Где же ты был все это время, принц? Почему так долго… – Он чувствовал движение ее губ у своего пылающего уха.
– Были проблемы. То конь хромал, то дракон под ногами путался, – выдохнул Иван, и некоторое время они не разговаривали.
* * *
Выслушав просьбу, Сашка в трубке молчал пару минут. Иван терпеливо ждал, пока партнер переварит новость.
– Не горячился бы ты, Иван Сергеевич, – проворчал Сашка недовольно. – Что ты… как мальчик, ей-богу. Любовь нечаянно нагрянет… Подумал бы, а? Квартира на Мойке – это серьезно. Да и мне по делу, бывает, ты тут нужен, а не черт-те где.
– Подумал. Эта моя квартира и мне нужны деньги, – терпеливо ответил Иван. – Я же не в казино их отнесу, Сань. Считай, инвестиции в недвижимость за рубежом. И потом, не последнее продаю. Если придется вернуться, плацдарм есть. Мою двушку на Стачек ты продолжай сдавать, деньги перекинешь, реквизиты пришлю. Я же расчетливый хомяк, помнишь? По работе ничего не изменится. Давно изобрели скайп.
Сашка опять молчал, вздыхал, шуршал по привычке бумажками на рабочем столе. Иван так ясно представлял его себе – невысокого, с ежиком седых волос, с физиономией французского бульдога, – как будто сидел рядом в кабинете. Кабинет они делили на двоих почти десять лет, пока бизнес не набрал серьезные обороты. Тогда только разъехались в собственные.
Сашку Иван Сергеевич знал как себя. Но и Сашка его знал.
– Не хомяк ты, а ишак, – безнадежно ответил партнер. – Как вобьешь себе чего в голову… Хорошо. Сделаю все, но, сам понимаешь, не за три дня.
Тяжелая артиллерия подтянулась сразу после тихого часа.
Сын Ивана, Артем, приехал один, здраво рассудив, что при разговоре с отцом сноха и внуки только помешают. «Вот же зараза», – усмехнулся Иван Сергеевич. Сашка не был бы Сашкой, если бы сдался так просто, не попытавшись использовать все возможные средства.
– Это правда? Дядя Саша позвонил, я подумал, он шутит. – Артем раздраженно бросил куртку на кресло. – Куда ты собрался? Почему вдруг?
– Устал от зимы, потянуло к морю. Чай будешь? – Иван оглянулся на сына.
– Да не буду я чай! У меня в конторе дел по горло, а я тут… Сначала ты сюда переехал… мне стыдно друзьям в глаза смотреть, когда они меня спрашивают, почему отец в богадельне живет. А потому что он так решил! Теперь новая беда. Поезжай куда хочешь, но зачем нашу старую квартиру продавать?
– Ты мою квартиру на Мойке имеешь в виду, сына? Так мне такая большая все равно ни к чему. – Иван Сергеевич сел в кресло, закинул ногу на ногу и прищурился. – А тебе что за беда? Чего так
