А тогда на курсах повышения квалификации он быстро набросал на компьютере первые пришедшие в голову мысли и с легким сердцем покинул лекционную кабину. Илларионов не сомневался, что его мысли не представляют ни Малейшей ценности для вечности.
В том, что управление генерала Толстого работает на вечность, не сомневался никто. Об этом, занимающемся высшей, «проникающей», то есть непосредственно воздействующей (как рентгеновские лучи на человека) на действительность, аналитикой в двенадцатом управлении ходили легенды. Никто доподлинно не знал, чем занимается управление и входящие в него отделы. Никто не знал и кто конкретно там работает. Но было известно, что там работают лучшие из лучших, прошедшие умопомрачительные тесты и невообразимые испытания интеллектуалы. Было известно, что уровень секретности разрабатываемых (и, вероятно, проводимых) ими операций настолько высок, что сотрудники управления не знают друг друга в лицо. Знают только своего непосредственного начальника и генерала Толстого. Таким Образом, имелись все основания предполагать, что таинственный отдел занимается всем. Когда какая-нибудь операция завершалась в высшей степени успешно, ни у кого не было сомнений: здесь потрудились парни генерала Толстого. В случае же скандальных провалов оставалось только горестно недоумевать: почему решили, что смогут обойтись без них?
Илларионов-младший очень удивился, когда через месяц или два после окончания курсов повышения квалификации генерал Толстой предложил ему работать в своем отделе.
— Ты, естественно, не подходишь ни по одному параметру, — обрадовал генерал, — но ты мой крестник. К тому же у меня есть определенные обязательства перед твоим отцом. Ладно, попробуем.
— Ни по одному параметру? — обиделся Илларионов-младший.
— Во всяком случае, по тем тестам, которые я вам устраивал на курсах, — сказал генерал. — Хотя, подожди, последнюю контрольную я не проверил, — снял трубку, набрал номер: — Данилыч, пришли-ка мне дискеты. Какие? Ну, где ребята писали, кажется… — посмотрел на Илларионова-младшего. — Про ошибки? Что? — швырнул трубку на стол, перевел разговор на селектор, чтобы Илларионов тоже слышал: — Как сбросили? Ты что, охренел, Данилыч?
— Вы их в течение двух недель не затребовали, — пробубнил Данилыч, — они ушли по автомату на сетевик. С сетевика вам был запрос: в архив или на уничтожение, — вы не ответили. По инструкции неподтвержденная, незатребованная секретка сохраняется только два месяца как безадресная, а потом счищается. Сегодня у нас какое число, товарищ генерал?
— Ты хоть помнишь, что написал? — хмуро спросил генерал Толстой у Илларионова-младшего.
— Смутно, — честно признался тот.
— Будем считать, что написал правильно, — усмехнулся генерал, — иди сдавай дела. А с первого числа — ко мне.
— Чем я буду заниматься? — поинтересовался Илларионов-младший, все еще не веря своему счастью.
— Понятия не имею, — развел руками генерал Толстой, — а если в общих чертах, то исправлять ошибки судьбы.
— Разве это возможно? — удивился Илларионов-младший.
— Только с помощью совершения ошибок еще большего масштаба, — рассмеялся генерал Толстой.
Илларионов-младший почувствовал, как преисполняется симпатией, любовью и восхищением к этому большому, круглому, добродушному, решительно не похожему на генерала КГБ (так тогда называлась их организация) человеку, который к тому же был его крестным отцом. Из памяти вдруг выветрилось, и как однажды ночью генерал предстал перед ним в образе стреляющего на гусеничном ходу крысо-барсука (позже Илларионов-младший узнал, что странный зверь — реальный персонаж новейшего англо-американского фольклора и имя ему — Таркус), и как он однажды спросил у отца, в самом ли деле генерал Толстой — его крестный. Отец ответил: «Если в смысле определения на крест, то да. Тут его можно уподобить Богу Отцу, а тебя — возлюбленному сыну».
Илларионов-младший немало удивился тому, что теплое чувство симпатии и почти сыновней привязанности к генералу Толстому покинуло его уже в лифте, когда он спускался на свой этаж.
Много позже, находясь в добром расположении духа, угостив Илларионова-младшего коньяком «Хеннесси» (другого генерал Толстой не употреблял), он покажет ему выдвигающийся из стены шкафчик с титановыми, снабженными наклейками цилиндрами аэрозолей «Симпатия», «Безграничная симпатия», «Доверие», «Откровенность», «Стремление к сотрудничеству», «Подозрение», «Ярость», «Обостренное недоверие, переходящее в ненависть».
— Ты не поверишь, — вздохнет генерал Толстой, — но эти ублюдки срезали финансирование по аэрозолям. Боже мой, какое перспективное направление! Впрочем, я знаю, — добавил задумчиво, — кому уступить некоторые идеи… Есть один корейский парень, он считает себя богом… Что ж, стендовые испытания придется проводить на свой страх и риск. Как ты думаешь, сынок, почему вычислить и поймать Маньяка гораздо сложнее, нежели классического, так сказать, преступника?
— Но вы же тогда были не в противогазе, — заметил Илларионов-младший. Он уже проработал некоторое время в отделе генерала Толстого и понимал, что обижаться на генерала за то, что тот использовал его в качестве подопытного кролика для аэрозоли «Симпатия» или «Доверие», смешно, или, как говорил сам генерал, «непродуктивно». Обижаться» а это на генерала было все равно что обижаться на лесоруба за то, что тот наступил на травинку, спиливая бензопилой вековое дерево. — Мы с вами дышали одним воздухом и кабинете.
— Дышали, — согласился генерал Толстой, — да только на меня, сынок, аэрозоли не действуют.
— Почему? — спросил Илларионов-младший.
— У меня, видишь ли, другая группа крови, — усмехнулся генерал.
Чем дольше трудился Илларионов-младший у генерала Толстого, тем сильнее укреплялся во мнении, что его шеф — величайший наглец и мистификатор, способный задурить голову любому начальству. Да, отдел занимался аналитикой, но это была какая-то нереальная — в духе средневековых исследований о количестве бесов, способных без тесноты разместиться на кончике иглы (простой или карбюратора), — аналитика. Генерал Толстой как будто издевался над самим понятием «государственная безопасность».
Так, к примеру, когда в стране начали создаваться различные партии, он велел Илларионову просчитать перспективы партии нищих, если таковая будет создана. Илларионов, как положено, с помощью компьютерного моделирования, экономических и социологических фокусных исследований составил прогноз. Все свидетельствовало о том, что у партии нищих нет ни малейших шансов занять в обществе сколько-нибудь заметное положение. Она была обречена выродиться в банду хулиганов.
Генерал Толстой внимательно — в присутствии Илларионова-младшего — ознакомился с отчетом. Видимо, прочитанное ему не понравилось. Он встал из-за стола и принялся, как Сталин, расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Вот только вместо трубки он курил редкие (во всяком случае Илларионов ни разу не видел их в продаже) сигареты «Overlord».
— Странно, — наконец нарушил недовольное молчание генерал, — мне всегда казалось, что в нашей стране может быть только две партии.
— Одну я знаю — коммунистическая, — усмехнулся Илларионов, — какая вторая?
— Она называется по-разному, — ответил генерал Толстой, — в зависимости от обстоятельств. Но вообще-то это — мафия.
Илларионов молчал, не вполне понимая, какое это может иметь отношение к теме его исследования. То есть он понимал, конечно, что партноменклатура и верхушка преступного мира не сильно заботятся о том, чтобы народ жил зажиточно и достойно, но сверхзадача довольно дорогого (за государственные, естественно, деньги) фокусного исследования пока от него ускользала.
— Они перетекают друг в друга, как вонючая вода, — продолжил между тем генерал Толстой, — отравляя тело и душу страны. Никакая армия, никакая госбезопасность не в силах их остановить. Их может остановить только третья, не менее страшная и разрушительная сила — госпожа Нищета. А нищета, как вам известно, полковник Илларионов, есть мать диктатуры. Ведь так, сынок? Но это уже второе действие. Нищета, полковник, не может быть либеральной, демократической или неавторитарной. Твои экономисты-социологи копались свиными рылами в теплых кучах прелых листьев, но не услышали гудящий в кронах ветер. Посмотри на меня, полковник, и ты услышишь этот ветер… — Глаза генерала Толстого вдруг как бы проникли в самую душу Илларионова, и тот запоздало понял, что старая шпана успела нацепить на глаза гипнотические контактные линзы. Они не то чтобы погружали в сон, не то чтобы лишали самоконтроля, а заставляли максимально сосредоточиваться в ответах на поставленные вопросы. Внутри каждого (заранее обдуманного) ответа как бы открывались пустоты (лакуны), которые немедленно заполнялись новыми, неизвестно откуда взявшимися мыслями. — Что за бездарное название, сынок, «Союз нищих»?
