Так и вышло.
— Увы, дражайшая племянница! Правда не станет ждать! Мне придется ее сказать, как это ни прискорбно. Прошу вас выйти из бассейна, ибо опасно слушать горестную весть в воде: вы рискуете захлебнуться!
"О, нет, это мы оставим для концовки!". Подумав так, София потупила взор и со смущением проговорила:
— Ах, дядя, как же вам не стыдно! Кроме этой воды, мне нечем прикрыть мою наготу!
"Ну и стервочка!", — мелькнуло в голове Марцеллина; он всегда восхищался утонченным кокетством племянницы и ее умением держать удар. "Погоди, стервочка, ты еще не догадываешься, что тебя ждет!".
Князь Корнелий потянулся к перламутровым застежкам, демонстрируя намерение ссудить племяннице свой калазирис.
— Дядюшка, не надо! Ваш калазирис так идет вам; я бы лучше одолжила у вас вашу звезду.
— Мою звезду?!
— Да, дядюшка. Она мне очень нравится.
— А разве у вас нет своей?
— Увы, дядюшка! Вы же знаете, мой отец считает, что я еще мала носить такую красивую звезду.
— Он ошибается, дорогая. Вам звезда сенатора будет в самый раз. Хотите, я попытаюсь переубедить вашего отца?
— Пожалуй, не стоит. Ибо если мой отец отдаст мне свою сенаторскую звезду, то в качестве ответной любезности я должна буду уговорить его уступить вам кресло первого министра — а я, признаюсь, не хочу, чтобы мой отец остался ни с чем! Прошу, милый дядюшка, не заставляйте меня выбирать между вами, ведь я от всего сердца люблю вас обоих.
"Браво! — подумалось князю Корнелию. — Она просто прелесть! Как жаль, что для первого министра есть лишь одно кресло, и это кресло ждет, когда в него сяду я".
— Дражайшая племянница, вы знаете, сколь скромны мои личные амбиции. Для меня нет большего счастья, чем служить вам и оберегать вас от превратностей судьбы. Вот почему я счел уместным принести горестную весть лично: ибо, как говорят, лучше услышать о неприятностях от друга, чем выуживать их из врага!
"Такой друг, как ты, опаснее всех моих врагов, вместе взятых, — подумала София. — Только тебе доставляет удовольствие мучить меня ожиданием самого страшного, ты, муж, преисполненный козней различных и мудрых советов[25]!".
— Вы мой самый преданный друг, дядюшка: благодаря вам я уже почти успокоилась. Теперь любую печальную новость я приму с надлежащим смирением.
— Вот как?! — его губы чуть вздрогнули. — Даже весть о дерзком бегстве злокозненных еретиков Ульпинов?!
Удар был нанесен коварно и жестоко. Из-под прищуренных век князь Корнелий внимательно наблюдал за реакцией Софии.
— Что вы сказали, дядя? — промолвила она в надежде выиграть время, дабы понять, зачем он шутит столь безжалостно и прямолинейно.
— Марк и Януарий Ульпины бежали нынче ночью.
— Дядюшка, мне кажется, нынче ночью вам приснился дурной сон, который вы поспешили объявить явью. Я нахожу вашу шутку неудачной.
— Вы теряете время, милая Софи, — с непритворной горечью изрекли уста сенатора. — Ульпины сбежали не во сне, а наяву.
— Не может быть!..
Ей вдруг стало холодно в горячей ванне. Эпопея Ульпинов в одно мгновение пронеслась в ее мозгу. Она вспомнила, скольких трудов имперскому правительству и Святой Курии стоило раскрыть тщательно законспирированный заговор еретиков-маркианцев; она вспомнила волнующий показательный процесс по делу Марка и Януария, завершившийся полным разгромом зловещей секты; она вспомнила собственную блестящую речь в столичном Конгресс-центре, из каковой речи всякий мог понять, кому принадлежит решающая заслуга в искоренении маркианской скверны; она вспомнила все это — и ей стало страшно. Безраздельная победа над еретиками-маркианцами была одним из самых внушительных ее козырей к предстоящим выборам первого министра; если теперь выяснится, что этот козырь выскользнул из ее рук, — не говоря уж о том, сколь опасны беглые ересиархи сами по себе! — с мечтой о Квиринале придется расстаться надолго, если не навсегда.
Она не могла не признать, что Корнелия Марцеллина привела к ней в это утро более чем веская причина. Он не стал бы так шутить.
— Они бежали, — с гневным трепетом произнес между тем сенатор, — и тем явили дерзкий вызов Небесным Аватарам, нашей Божественной власти и лично вам, моя бедная племянница!
"Вот еще не хватало, чтобы он тут начал меня жалеть", — подумала София. Она представила себе, как потешается дядя в душе над ее бедой, как упивается ее поражением и, следовательно, собственным торжеством, — и она едва сдержалась, чтобы не явить ему стыдные свидетельства овладевшего ею отчаяния.
— Как это случилось, дядя?
— Некто взломал цепи и выпустил еретиков на волю. Мои друзья случайно обнаружили это на рассвете.
"Как же, случайно!", — пронеслось в мозгу Софии. На ум тотчас пришла идея связать побег Ульпинов с интригами дяди против нее. "Если удастся доказать, что побег еретиков был устроен с целью навредить правительству и мне лично, можно будет задать вопрос: "Cui prodest?"[26] — и ненавязчиво намекнуть на дядю. Он, конечно, отопрется, однако репутация его будет подмочена. Никогда не станет первым министром человек, которым мог быть замешан в преступлении против богов: requiescat in pace[27]".
"Она размышляет, стоит ли топить меня, дабы выплыть самой, — думал, глядя на Софию, князь Корнелий. — Сейчас она придет к выводу, что захлебнется прежде, чем я утону".
"Дядя слишком умен и осторожен, чтобы играть в такие опасные игры, — думала княгиня. — Возможно, это ловушка. Дядя чист, либо уже успел измазать грязью других. Он не стал бы являться ко мне с таким сочувствующим видом, не будучи убежденным в своей абсолютной неуязвимости".
— Кто еще, кроме ваших друзей, дядя, знает о бегстве еретиков?
"Умница, — отметил сенатор. — Она сразу переходит к делу".
— Понятия не имею, дорогая. Кто угодно может увидеть оборванные цепи и поднять ложную тревогу.
Софии едва удалось скрыть изумление.
— Вы сказали: "ложную", дядя?
— Разумеется, милая Софи. Разве какой-нибудь случайный прохожий может быть уверен, как уверены мы с вами, что всевидящие боги позволили злокозненным еретикам бежать?!
Ответ сенатора прозвучал зловеще и двусмысленно, однако София уловила в нем главное — а главным были слова: "случайный прохожий". "Это становится интересным, — подумала она. — Неужели дядя собирается помочь мне избежать скандала?! Невероятно…".
— Вы совершенно правы, дядя. Аморийцы не поверят никому, кто возьмется утверждать, будто такие страшные преступники, как эти Ульпины, вольны бежать из-под присмотра самих Высоких Богов!
— Не поверят, при одном условии: если еретики будут скоро схвачены.
"Он прав, — отметила София. — Если Ульпинов поймают в течение дня, можно будет сделать вид, что никакого бегства не было".
— Я рада, что вы сообщили мне первой, дядя. Я тотчас подниму на ноги всех секретных агентов.
— И поступите опрометчиво, дражайшая племянница.
— Опрометчиво?!
— Не следует недооценивать ересиархов, милая Софи. С момента бегства прошло прилично времени. Бьюсь об заклад, Ульпины уже покинули космополис либо заползли в такую нору, в которую вашим агентам просто не придет в голову заглянуть…
"Он опять прав, — с досадой подумала княгиня. — Неужели он оказался настолько самонадеян, что все-таки связался с этим делом?! Может быть, "нора", которую он имеет в виду, — один из его дворцов?! Конечно, никто не осмелится подумать, будто сенатор Империи способен прятать у себя беглых еретиков. Нет, это глупо — хотя и объяснило бы, к чему он клонит: он надеется получить от меня нечто взамен Ульпинов".
— …Я нисколько не сомневаюсь, что в самое ближайшее время вам удастся разыскать еретиков, и они не уйдут от карающей длани богов, — продолжал между тем Корнелий Марцеллин. — Однако, — здесь сенатор позволил себе чуть заметно ухмыльнуться, — "ближайшее время" может растянуться на день, на два, на три… к чему гадать? И все это время вы будете нервничать, моя милая Софи, а я, как любящий дядя, буду нервничать вместе с вами. К чему нам такие сложности?!
— Уж не хотите ли вы, дядя, сказать, что знаете, где скрываются Ульпины?! — пряча под лукавой усмешкой охвативший ее трепет, спросила София.
Сенатор скрестил руки на груди и, желая, как видно, насладиться прелестью текущего момента, рассмеялся.
"Он меня провоцирует, — поняла она. — Разумеется, он Ульпинов не прячет. Чего же он добивается?! О, нет, неужели опять…".
— Вы само совершенство, прелесть моя, — сказал сенатор. — А вода в вашем бассейне настолько чиста и прозрачна, что я имею счастье лицезреть nitor splendens Pario marmore purius[28]. Простите, я отвлекся: ваши волнующие контуры заставили меня забыть о цели моего визита.
— Отнюдь! По-моему, вы уже добились, чего хотели, дядюшка: сперва горькая для меня весть, затем некие туманные намеки… Вы, я вижу, явились, дабы испортить мне настроение на целый день! — вспылила София, погружаясь в воду по самое горло; в действительности же она таким способом подталкивала дядю к откровенности; она знала, что аромат настойки орхидеи уже должен начать действовать.
