Федор переехал. Довольно большая двухкомнатная квартира находилась совсем рядом с метро. Перед его переездом мать наняла пару рабочих, которые сделали косметический ремонт, еще она обставила квартиру минимальным количеством мебели.
Федор был немного удивлен ее заботой, ему казалось, что его выбрасывают из дома как надоевшего пса.
– Ну вот, вроде бы все, – Нина Сергеевна посмотрела на сына. – Я оставила себе ключ, буду приезжать по субботам, привозить горячую еду.
«Совесть замучила, обедами откупиться хочешь?» – злорадно решил он и пробурчал:
– Не надо.
Нина Сергеевна с грустью посмотрела на сына.
– Не нужно в каждом видеть врага.
Мать уехала, Федор прошелся по квартире. Спальня, большая кровать, прикроватные тумбочки, комод, темные шторы на окнах. В другой комнате стоял диван, пара кресел, телевизор и у большого окна письменный стол.
Федор сел на диван и заплакал, ему опять стало жалко себя, беспомощного, одинокого и всеми брошенного… Он сам себя заточил в тюрьму и даже не прилагал усилий, чтобы выбраться, и лишь капля за каплей добавлял себе новый срок.
1707 г. Франция. Пикардия
Филипп с Полем, затаив дыхание, сидели у открытого настежь кухонного окна, боясь пошевелиться и тем самым обнаружить свое присутствие.
Столь странное поведение мальчиков объяснялось тем, что, привлеченные громким голосом Шарлотты, они хотели дослушать ее рассказ до конца, а в их присутствии кухарка не вымолвит ни звука.
– Истинный крест, чтоб мне провалиться на этом месте.
– Ерунда, – не соглашалась Бланка.
– А вот и не ерунда, помнишь Габриэлу? Она не испугалась и сделала все, как Друида сказала.
– И что?
– Как, что! Вышла замуж за единственного сына мельника, а у того-то невеста была. Да и Габриэла бесприданница.
– Неправда, мадам дала ей в приданое сто луидоров.
– Это она потом дала, когда Габриэла вызвала духа и попросила у него в мужья сына мельника. Я-то, дура, посмеялась, а оно вона как вышло.
– А сама почему ничего не попросишь?
– Да боюсь я, конюх здесь был, Жак, так он тоже решил попробовать, да наутро его мертвым нашли, еще и свечи не догорели.
– Может, он что не так сделал?
– Кто теперь знает.
– А ты хорошо запомнила, что Друида говорила?
– Слово в слово!
– Может, и мне рискнуть?
– Твое дело, мне не жалко. Слушай внимательно. Пойди на кладбище, найди могилу с таким же именем, как тебя крестили. Возьми землицы, только не забудь на могилку хлебушка положить да прощение у покойничка попросить за то, что потревожила. В полночь, в полнолуние, это как раз завтра, рассыплешь землю по четырем углам своей комнаты, потом углем начерти круг и поставь девять свечей. Ой! Чуть не забыла, за кругом поставь блюдце со свежей кровью.
– Человечьей?!
– Дура! Куриной или свиной, это чтоб духа накормить, а то он на тебя набросится, и круг не спасет! Ну вот, свечи зажжешь, сама в круг встань и заклинание говори: «Черти, братья, придите, рабе (свое имя назовешь) помогите, угощеньице отпробуйте и в просьбе не откажите», – ну и говори желание.
– А потом?
– Жди, тьма тебя накроет, но ты из круга не выходи, а как свечи догорят, тьма и рассеется.
– И все?
– Все.
– Слышал? – прошептал Филипп.
– Угу.
– Завтра ты вызовешь духа и попросишь, чтобы тебе вернули способность ходить.
– Ты думаешь, получится? – в голосе Поля послышалась надежда.
– Получится не получится, а попробовать надо. Габриэла ведь и вправду замуж вышла.
– Вышла, только как же я на кладбище пойду?
– Не твоя забота, все необходимое я достану сам.
– А дух не обидится?
– А чего ему обижаться? Дух, он ведь тоже не дурак, понимает, что одному тебе не справиться.
– А куда Пьера деть? – продолжал волноваться Поль. Старый слуга, с тех пор как мальчик стал инвалидом, ночевал у дверей в его комнату: вдруг молодому господину что-нибудь могло понадобиться ночью.
– Пьер – это уже проблема. Хотя? – Филипп загадочно улыбнулся. – Я залезу в погреб и стащу пару бутылочек вина. Подбросим ему, от дармовой выпивки он не откажется.
– Филипп! – Поль бросился ему на шею. – Я люблю тебя больше всех на свете! Не знаю, смогу ли я когда-либо тебя отблагодарить.
– Я тебя тоже люблю, – Филипп крепко обнял мальчика и зарылся у него в волосах, чтобы тот не увидел слез. – Самое главное – не испугайся, когда останешься один, и строго следуй всем указаниям. А то мало ли что!
План с успехом был воплощен, Пьер спал мертвецким сном, а Филипп отправился на птичий двор добывать кровь. Внезапно он увидел слабую полоску света.
«Кто это не спит в такой час? – тревожно подумал он. – Не хватало еще, чтобы нам кто-нибудь помешал, жди потом целый месяц до следующего полнолуния».
Он осторожно подкрался к неплотно закрытой двери и увидел супругов де Обинье.
Маркиз сидел за столом и что-то писал, мадам смотрела в окно.
– Дорогая, – маркиз оторвался от бумаг. – Уже слишком поздно, может быть, вы все-таки пойдете отдыхать? Мне, к сожалению, обязательно нужно закончить письмо, завтра отходит почтовая карета, а дело не терпит отлагательств.
Женевьева молчала, все так же глядя вдаль.
– Мадам, вы меня пугаете, – маркиз поднялся и подошел к жене. – Вы так бледны и задумчивы последнее время. Что вас мучает?
– Мальчики подрастают, – тихо сказала женщина.
– Да, Поль уже вырос, меня, признаться, тоже заботит его судьба.
– А Филипп?
– Что Филипп?
– Дорогой, вам не кажется, что мы должны усыновить его?
– Усыновить? – презрительно поморщился мужчина. – Мадам, вы и так сделали слишком много для этого мальчика. Он живет в нашем доме как член семьи, ест с нами за одним столом…
– Дорогой, – мягко перебила его жена, нежно взяв за руку. – Вы же видите, как они дружны с Полем. Мы с вами, увы, уже не молоды. Кто позаботится о нашем мальчике, когда нас с вами не станет?
– Мадам, вы предлагаете усыновить его, дать ему наше имя, право на наследство, а значит, и материальную независимость, – голос звучал резко. – Как вы не понимаете, ведь только будучи зависимым от Поля, он навсегда останется при нем?
– Вы не правы, дорогой! Они искренне привязаны друг к другу, и боюсь, несправедливая зависимость проложит между ними неразделимую пропасть.
– Несправедливая?! Как вы можете такое говорить? Поль своим рождением заслужил это право и привилегию! Нет, мадам, нет! При всей моей любви к вам этого никогда не будет! Наши предки восстанут из могил, если мы дадим наше имя неизвестно кому, – он в ярости заходил по комнате. – Отдать родовой герб найденышу, без роду и племени. Вы, право, сошли с ума! Нет! Нет и нет!!!
Маркиз был достаточно образован, никогда не ввязывался в интриги, всегда соблюдал верность тому, кому служил. Был неподкупен и несгибаем, в общем, был замечательным человеком своего времени и, как всякий знатный аристократ, стоял на защите своего класса. Личная честь и защита сословий были для него неотделимы.
– Господи, пресвятая дева, – неистово крестясь, шептала Шарлота. – Когда несчастья перестанут преследовать эту семью?
– Бедная мадам, когда она увидела месье Поля с переломанной шеей, то просто лишилась чувств, – оглядываясь по сторонам, рассказывала Бланка.
– Я предупреждала, вызывать духа дело опасное! И откуда только месье Поль узнал про это?
– С чего ты взяла, что он вызывал духа?
– А Пьер рассказал! В комнате горели свечи и был нарисован магический круг, в центре которого лежал месье, как когда-то и конюх Жак.
– Пресвятая дева Мария, – Бланка суеверно перекрестилась. – Хорошо, что я не успела подготовиться к обряду, а то лежать бы нам вместе…
– С сатаной шутки плохи, может наградить, а может и погубить не только тело, но и душу. Святой отец отказывается хоронить месье, будет его душа летать между небом и землей.
– Какое горе!
Маркиз де Обинье сидел в кабинете, по старому морщинистому лицу текли слезы, он даже не утруждал себя, чтобы смахнуть их. «Боже! Отец наш небесный! За что ты прогневался на меня? Что я сделал такого, что ты лишил меня сына?»
Женевьева лежала на кровати, не в силах подняться. Вчера она похоронила своего мальчика, свою последнюю надежду и любовь. Все это время она держала себя в руках, улаживая проблемы с похоронами и святой церковью.
Ранним утром, три дня назад, Пьер с безумными глазами бегал по дому и во всю глотку орал: «Дьявол! Его убил дьявол!» На крик сбежались слуги, маркиза, встревоженная поведением старого слуги, вышла из спальни, чтобы разобраться, в чем дело. Пьер бессвязно кричал и размахивал руками, показывая в сторону комнаты Поля. У Женевьевы от страха подкосились ноги, она сразу поняла, что случилось непоправимое. Верить в это не хотелось, но внутренний голос разрывал душу на части страшными предчувствиями. Обливаясь холодным потом, маркиза зашла в комнату к сыну, и несколько мгновений показались ей вечностью.
