Я никогда не мог понять, какая сила заставляет «Искусство кино» всерьез анализировать фильмы из малобюджетного пакета Киностудии Горького. По замечательному определению Андрея Эшпая, все эти неслыханные понты сводились к производству американского кино класса «С», но с потугами на иронически переосмысленный класс «В». Между тем строились целые теории, в последних картинах Пежемского и Качанова усматривался культурологический феномен, идолами кинематографического бомонда становились Рената Литвинова и Иван Охлобыстин… К сожалению, 90-е были не только временем феноменального раскрепощения, не только годами расцвета нескольких выдающихся талантов, но и эпохой кажимостей, видимостей, «пузырей земли». Мне возразят, что и в Серебряном веке было множество жизнетворцев, не оставивших в искусстве серьезного следа, но повлиявших на эпоху и своим эпатажем, и своими перформансами, и просто своей «гибелью всерьез». Но, во-первых, никакой «гибелью всерьез» в 90-х, слава Богу, не пахло. Гибли люди действительно одаренные, как Луцик и Саморядов, — для прочих же увлечение темами смерти, распада и всяческих экстремальностей кончалось, в лучшем случае, головной болью. Оно и слава Богу, но гордиться нечем, и повода для разговора нет.
Вообще сходство 90-х с Серебряным веком впервые предельно наглядно продемонстрировал опять-таки кинокритик, постоянный автор «ИК», перешедший в другой ряд, — Олег Ковалов, чья карьера стала единственным российским аналогом карьерам великих французов «новой волны»: все они начинали с кинокритики, а из наших, как в анекдоте, «пробился только один». Сняв в начале 90-х «Остров мертвых», Ковалов препарировал Серебряный век с научной точностью, показав, какое это все-таки было пошлое время: время дешевых кинодрам, назойливой и тупой рекламы, великих открытий и страстей, тиражированных и профанированных масскультом… В этой нашей уменьшенной копии Серебряного века «Искусство кино» играло роль тогдашнего журнала типа, допустим, «Аполлона», «Скорпиона» или «Весов». Да, скорее, все-таки «Весов» с их серьезным рецензионным отделом, отличным оформлением, теоретическими статьями — и с той же, местами, неотменимой пошлостью. Что поделать, отпечаток эпохи.
Но и при всем этом «Искусство кино», не в силах анализировать отечественное кино за его отсутствием, будучи вынуждено всерьез разбирать картины типа «Мама, не горюй», самым пристальным образом отслеживало происходящее на Западе. Я и поныне помню французский и немецкий номера — кстати, именно европейская критика, обильно там перепечатанная, изумила меня простотой и отчетливостью дискурса, то есть — тьфу! — изложения. Правда, в смысле иронии им было до нас, как до звезды…
В общем, «Искусство кино» переболело всеми болезнями времени, но выгодно отличалось от него тем, что сохранило планку. И если на черном глянцевом небосклоне «ИК» в 90-е сверкали Сиривля, Аронсон, Стишова, Манцов, Маслова, Абдуллаева, Зархи, Шемякин, Матизен, Марголит, Ртищева, Веселая, Подорога, Карахан (и, естественно, Дондурей, last but not least) — на небосклоне российского искусства, и тем более политики, столько же ярких личностей наберется вряд ли. То есть они есть, конечно, но светятся таким гнилушечным светом, что, право, лучше зияние… В этом смысле мы вновь копируем Серебряный век, в котором блестящих поэтов, критиков и кинематографистов было хоть отбавляй, а политиков от силы трое — Ленин, Распутин и Пуришкевич. Остальных история благополучно прожевала — мерцающий след остался, но до перечисленных персонажей им далеко. Как и до Блока.
Наконец, пара слов о том, с кем «Искусству кино» приходилось конкурировать: питерский «Сеанс», скорее всего, действительно был главным синефильским журналом 90-х. И на издания типа «Весов» он походит даже больше — огромный, глянцевый, роскошно иллюстрированный. Но в том и отличие «ИК», что здесь интересовались общественной жизнью едва ли не больше, чем собственно кинематографом. С добрых перестроечных времен осталась тут одна значимая традиция: искусство было только поводом — пусть и чрезвычайно весомым — для постановки социальных и экзистенциальных проблем. В случае с питерскими все наоборот: для них жизнь — только тема искусства и существует в их сознании лишь в той степени, в какой этим искусством запечатлена. По сравнению с «ИК» журнал Л.Аркус — исключительно эстетский. Достаточно сравнить «сеансовские» и «искусственные» публикации Михаила Трофименкова — может быть, наиболее яркого выразителя всех тенденций десятилетия; показательно и сравнение московских и петербургских публикаций покойного Сергея Добротворского, столь же органичного восьмидесятника.
А вообще главным событием в истории «Искусства кино» 90-х для меня стал тот факт, что меня начали там печатать. После чего неприязнь моя к изданию испарилась, а в материалах замелькали слова «дискурс», «медиакратия» и «имманентный». Впрочем, в эпоху сегодняшнего упрощения всего и вся я перестал сердиться на этот трогательный рудиментарный снобизм. Он даже стал меня умилять. С грустной улыбкой вспоминаю я первое свое знакомство с одним прекрасным русским кинокритиком, постоянным автором «ИК». В литературном собрании, где выпивал и он, мы с подругой заспорили — существует будущее или нет? Только в очень пьяном и очень русском застолье возможна такая полемика с девушкой в четвертом часу утра. Разбудили кинокритика (он спал в салате).
— Как по-твоему, — спросил я в упор, — будущее есть или нет?
— В онтологическом смысле или в гносеологическом? — пробормотал он.
Так держать!
№ 1, январь 2001 года
Будет жить
«Второстепенные люди»
Автор сценария С.Четвертков при участии К.Муратовой, Е.Голубенко.
Режиссер К.Муратова.
Оператор Г.Карюк.
Художник Е.Голубенко.
Звукооператор Е.Турецкий.
В ролях: Н.Бузько, Жан Даниель, С.Четвертков, Н.Седнев, Уте Кильтер, Ф.Панов, С.Попов, В.Новак и другие.
НАФТО при участии Министерства культуры и искусств Украины, Одесской киностудии, Комитета по культуре Одесской области.
Украина.
2001.
1. Путешествие с мертвецом
Почти одновременно вышли к зрителю две комедии — «Номер 13» во МХАТе, в смешной и ни на что более не претендующей постановке Владимира Машкова, и «Второстепенные люди» Киры Муратовой, по-своему ничуть не менее забавные. История в обоих случаях рассказывается очень старая: дураки прячут труп.
Собственно, «путешествие с мертвецом», как и все великие сюжеты, сначала трактовалось как трагедия (скажем, в «Старухе» Хармса) и уж только потом как фарс (в гомерически смешном и столь же идиотском фильме Клода Лотнера «Никаких проблем», в начале 70-х попавшем в советский прокат). В российском кино последнего десятилетия, которое сейчас представляется мне в виде одной бесконечной ленты по сценарию Ренаты Литвиновой в постановке Ивана Охлобыстина с Качалиной и Сухановым в главных ролях и с саундтреком «Брата-2», в этом самом российском кино трупов вообще было больше, чем живых, и мертвого больше, чем живого. Штамп всегда мертв, и уж тем более мертв постмодерн — попытка воспроизвести тот же штамп с огромными понтами, в твердой уверенности, что только он и имеет право на существование. На протяжении последних десяти лет мертвые хватали живых. Теперь этот период всевластия мертвечины странным образом кончился (и уж, конечно, не Путину благодаря; к творческому кризису, допустим, Тарантино или Тодоровского-младшего Путин никоим образом не причастен). Сегодняшнее российское кино находится в стадии изживания трупаков, а страна — в стадии преодоления перманентного умирания, каковое было ее основным занятием в конце века.
С трупом надо что-то делать, его надо куда-то деть, он не вызывает уже никаких сакральных чувств, не говоря уж об элементарной жалости, он просто мешает. В общем, ситуация трагикомическая. Абсолютно живой фильм Муратовой и не менее живой, хотя и аляповатый спектакль Машкова — как раз об этой ситуации: оба интуитивно, не сговариваясь, фиксируют главное настроение нового времени. Все выглядит тем оптимистичнее, что труп в конце концов оказывается живым.
Вот это меня, собственно, и занимает: что за труп прятали и почему он ожил?
Первая и самая дешевая версия заключается в том, что все это время мы все как с писаной торбой носились с трупом нашей прежней жизни и нашей прежней Родины. Все это надо было куда-то приткнуть, все это висло на нас мертвым грузом, и именно попыткой как-нибудь разобраться с покойником выглядело скучное русское кино 90-х. Мертвеца трахали, раздевали, потрошили, умащали благовониями, закапывали, сажали на трон, укладывали в мавзолей, то есть подвергали примерно тем же взаимоисключающим манипуляциям, что и в спектакле, и в фильме. Но он никуда не девался, и жизнь наша в его присутствии была невозможной, даже когда его запирали в шкаф.
