Туо посмотрел в глаза Лабану и своей ладонью накрыл его руку: хотел узнать, что думает, что же думает этот замкнутый человек? Лабан не убрал своей руки — ему казалось, что пирамида согревает, наполняет его своим теплом. В голове была какая-то мешанина, Туо смог уловить только отдельные понятия: гробница, Картер, Тутанхамон, золото, золото, премия, академик…
— Археоскрипт, — сказал Туо, — это Археоскрипт.
— Пирамида, — ответил Лабан. — Похоже на гробницу фараона.
— Он имеет форму пирамидального куба.
— Действительно? Откуда это вам известно? Или догадка?
— Я видел снимки. Там, на Филии.
— А-а-а…
И снова закружились, переплетаясь и путаясь, мысли в голове Лабана. Археоскрипт, Археоскрипт, машины, моторы, аппараты, формулы, формулы, кварки, кварки, кварки, бомба, миллионы, миллионы, вилла, академия… Формулы, формулы, формулы! Генерал, генерал, радиограмма.
Туо отдернул руку, нахмурился.
— Пирамидальный куб, говорите? — Фаусто Лабан погладил зеркальную грань. — Должно быть, большой объем?
— Да. На каждой грани этого куба — четырехгранная пирамида. Тетрагексаэдр.
— Ну что ж, окопаем и будем вскрывать. Следует только попросить еще десяток грузовиков.
— А главное — пригласить сюда ученых всего мира, журналистов, представителей телевидения.
— Что вы, что вы! — возразил Лабан. — К чему такая огласка?
— Мне кажется, именно в этом и состоит смысл нашего открытия: оно должно стать достоянием всего человечества.
— И станет. Только зачем спешить? — Лабан пожал плечами. — Вот посмотрим, что тут есть, все обустроим, напишем отчеты.
Выбрались из раскопа молча.
А рабочие, шоферы, молодые парни в комбинезонах, в шортах, громко переговаривались, шутили, смеялись.
— Что, если раскроем, а там девушка?
— Проснется, улыбнется…
— Чур, моя!
— Это почему же твоя?
— Я научу ее шейк танцевать, а вы не умеете.
— А как ты с ней разговаривать будешь?
— Известно как: прикосновениями!
— Такой медведь как прикоснется…
— Я — нежный. Тише, тише, пока пусть еще немного поспит. — Парень обернулся к Лабану. — Завтра раскроем?
— Нужно еще окопать, — ответил Лабан. — Работы еще много, придется вынуть сотни кубометров породы.
— Сделаем!
— Давайте сейчас!
— Заводи своего бронтозавра!
Лабан подозвал бригадира, худощавого человека с черной ленточкой усов.
— Всем отдыхать. Начнем завтра с утра.
— Хорошо, — сказал бригадир. — Больше указаний не будет?
— Пока все. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — ответил бригадир. И — рабочим: — По палаткам. Спать!
Погасли прожекторы, тьма окутала все: и раскоп, и палатки, и горбатые машины.
Нехотя разошлись, легли отдыхать. Только Фаусто Лабан еще некоторое время ходил вокруг чаши раскопа. Заметив две темные фигуры, высокую — Туо и пониже — Аниты, которые удалялись в сторону пустыни, дождался, пока они растворились во мраке, и направился к машине, в которой была установлена рация. Радист еще не спал.
— Посвети фонарем, — тихо произнес Лабан и, когда на стол лег белый круг, быстро набросал шифровочный текст радиограммы — три строчки чисел. — Передай немедленно.
Радист включил аппарат, надел наушники и начал вызывать «Оазис-13».
30
Это была для Аниты необычайная ночь. С каждым шагом, удалявшим их от лагеря, она входила в какой-то до сих пор незнакомый мир, исполненный таинственной красоты. В туманной мгле сновали какие-то тени — одни перебегали им дорогу, другие обгоняли по сторонам, третьи летели навстречу. И это кружение теней — все равно, были это зайцы или львы — нисколько не пугало Аниту, потому что это был совсем другой мир, он существовал где-то рядом, но не касался их с Туо. В этом соседнем мире слышались свои шорохи, посвисты, там принималась и передавалась своя информация, до которой не было Аните никакого дела.
Она прислушивалась к себе, к ударам своего сердца, к теплу руки любимого своего Туо. Почему так хорошо на душе? Почему радуют ее веточки чахлого тамариска и стебли сухой полыни? Что говорят ей звезды? А может быть, и они ни при чем, а это она сама творит для себя красоту, создает ее изо всего — из темных тяжелых дюн, из шелкового неба, из этих теней и приглушенных шорохов? Чудеса, да и только. Анита вздыхает и прижимается щекою к плечу Туо. Ну что же это такое, откуда это волшебство? Неужели и Туо не знает, он, такой знающий и умный?
— Не знаю, Анита, — тихо произносит Туо, — да и зачем нам знать? Это уже само по себе счастье, что мы ощущаем красоту планеты, красоту бытия. Еще неизвестно, быть может, чувства — это тоже форма знания… И — глубина души…
Они взошли на высокую дюну и остановились. Безбрежная пустыня омывала их, как вода, замыкаясь за ними, и плыла к берегам ночи. Холодный песок пытался засыпать все живое, но не смог.
— А здесь ведь был Центрум! — воскликнул Туо. — Какое творение человеческой мысли!
— А как ты думаешь, построят люди новый Центрум? — спросила Анита.
— Хочется надеяться, хочется верить, что прогресс все-таки проложит себе дорогу и люди взлелеют планету-сад. Без этих дымов и грохотов, без стальных обручей. Представь себе аппараты, моторы, двигатели, которые используют даровую энергию гравитационных и магнитных полей, кварковые энергостанции.
Туо умолк и какое-то время прислушивался к пустыне. Потом заговорил снова, и в голосе его послышались Аните тревожные нотки.
— Непонятный какой-то этот Фаусто Лабан… Все что-то скрывает от меня. Тебе не кажется?
Анита тряхнула головой:
— Я не обращаю на него внимания, но впечатление он производит почему-то неприятное. Я не люблю молчальников, такие люди кажутся мне заносчивыми, а значит, пустыми.
— Нет, — возразил Туо. — Лабан молчит не потому, что он заносчив. А для того, чтобы утаить свои мысли. И я боюсь, что в Археоскрипте его больше всего интересуют кварки.
— А почему этого надо бояться?
— Потому что для кварков человечество еще не созрело. Даже тогда, пятьдесят тысяч лет назад, это было открытие преждевременное. А теперь тем более.
Туо взял Аниту за руку и повел на гребень дюны. Ноги утопали в песке, оставляя глубокие следы, которые тут же поглощала тьма.
— Нам нужно что-то предпринять, Анита, пока не поздно. Ты мне поможешь?
Она сжала его руку:
— О чем ты, Туо?
— О кварках.
— А почему ты спрашиваешь, помогу ли я? Да я…
Он не дал ей договорить, сжал в своих объятиях и крепко поцеловал. Горячо дыша, прошептал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
